ЕГЭ: кто послал страну на три буквы?

В Государственной Думе РФ прошел под председательством депутата Олега Смолина «круглый стол» «Единый государственный экзамен: заявленные цели и ожидаемые последствия», инициатором которого стал Совет директоров школ России.

Эта тема, сказал, открывая дискуссию, Олег Смолин, очень и очень острая, каждый год вокруг единого государственного экзамена вырастает блок скандалов. Надо сказать, что тему ЕГЭ обсуждали на многих парламентских слушаниях, «круглых столах» и конференциях, но в лучшую сторону ситуация практически не меняется.

«Почему в России до сих пор не создана авторитетная и независимая от федеральных образовательных властей комиссия для подведения итогов эксперимента?» – спросил Смолин и отметил, что, по его мнению, ни сам эксперимент, ни подведение его итогов не соответствуют элементарным требованиям, которые должна предъявлять наука, в том числе наука об управлении. По мнению депутата, во-первых, участники эксперимента находились в ситуации прямой материальной заинтересованности в его результатах: «Представьте себе физика, который проводит эксперимент и заранее знает, что если он получит положительный результат, то ему дадут материальное поощрение, оставят оборудование, и он будет всячески приветствоваться. Если он получит отрицательный результат, это тоже результат в науке, то ничего этого он не получит. Будет ли в такой ситуации соблюдаться чистота эксперимента? Сомневаюсь. Вспоминаю Томаса Гопса, который 400 лет назад заявил: «Если бы геометрические аксиомы задевали интересы людей, они бы опровергались». Во-вторых, считает депутат, как правило, официальное обсуждение итогов эксперимента проводилось с теми, кто либо находился в прямом подчинении по отношению к организаторам эксперимента, либо был прямо заинтересован в его положительных результатах. Все, как у Жванецкого: «Отзывы на вашу программу о нас пишем мы сами, поэтому не волнуйтесь, ваше мнение нам известно».

«На предыдущем «круглом столе», – рассказал Олег Николаевич, – большинство участников высказывались против единого государственного экзамена, «за» активно высказывались сторонники Федерального института педагогических измерений. При всем уважении к этим господам как специалистам я хотел бы сказать, что они не могут быть независимыми экспертами в данном вопросе по одной простой причине – конфликты интересов. Это ровно то, за что они получают деньги. Представьте себе в качестве эксперта сотрудника фирмы, которая продвигает данное лекарство на рынок. Здесь ситуация абсолютно аналогичная. Поэтому мы вновь поднимаем вопрос о создании независимой комиссии для подведения итогов эксперимента по единому госэкзамену. Если наши коллеги в исполнительной власти пойдут на это, мы будем это приветствовать. Если нет, мы вынуждены будем осенью создать такую независимую комиссию самостоятельно. Я считаю, что такая независимая комиссия должна была бы сопоставить заявленные цели введения единого государственного экзамена с полученными результатами. Именно потому, что такой комиссии нет, мы до сих пор не имеем четких ответов на целый ряд вопросов, а именно: первое – перегрузки. Когда вводился ЕГЭ, нам говорили, что это сократит перегрузки. Никаких исследований на тему о том, подтвердилась ли эта гипотеза, нет. С одной стороны, хорошо, что дети сдают вроде бы один экзамен. С другой стороны, представьте себе российскую футбольную сборную, которая имела бы только один матч, первый матч с командой Испании. Мы бы тогда никогда не узнали, что она способна сыграть с командой Голландии. В каком случае ребенок получает большие перегрузки? Подобные измерения мне не известны, как и вообще проблема влияния на здоровье этого самого единого государственного экзамена».

Олег Смолин не мог не высказать свое мнение о коррупции, связанной с проведением единого государственного экзамена: «Заявленной целью ЕГЭ была победа над коррупцией. Между тем графики нарастания широкомасштабного эксперимента по ЕГЭ и график роста коррупции в образовании, если верить фонду «Индем», а более квалифицированных экспертов в этом вопросе у нас нет, показывают, что эти графики если не прямо совпадают, то идут в одном направлении. Мы не можем утверждать, что коррупция растет именно по причине единого государственного экзамена, но можем точно утверждать, что ЕГЭ коррупцию никак не остановил и даже не сократил. Более того, сторонница единого госэкзамена Татьяна Клячко недавно высказалась в том плане, что теневые потоки просто-напросто переместились на другой уровень, как мы и предупреждали в 2001 году. Недавно я сообщил Любови Николаевне Глебовой, что, по моей информации, хороший результат ЕГЭ в одной из республик стоит 60 тысяч рублей, в одном из сибирских городов – 30 тысяч рублей. Любовь Николаевна пообещала выслать десанты во все регионы, где результаты ЕГЭ будут сильно отклоняться о среднестатистических. Но во-первых, они могут сильно и не отклоняться, а во-вторых, я боюсь только одного – что в следующем году цена хорошего ЕГЭ в республике повысится до 100 тысяч рублей».

Как изменить ситуацию? На этот счет у Смолина есть свое предложение: «Поскольку независимой комиссии до сих пор не было создано, мы еще раз обратимся к представителям правительства с предложением создать такую комиссию. Если этого не будет сделано, мы вынуждены будем создать ее сами. И пока независимая комиссия не подвела итоги эксперимента, мы предлагаем либо принять закон группы депутатов, включая председателя Совета Федерации Сергея Миронова, подготовленный вашим покорным слугой закон о том, чтобы ЕГЭ был добровольным, либо принять другой закон об отсрочке введения ЕГЭ с 2009 года хотя бы на 2011 год».

Виктор ВАСИЛЬЕВ, академик РАН, председатель Комиссии по математическому образованию:

– Я математик, и главная моя боль – это математический экзамен, математическое образование. Первое, что для меня связано с последними итогами экзамена, – страх, что на основе этих очень некрасивых экзаменов просто возьмут и решат: цифра настолько некрасива, что давайте мы вообще все экзамены и обязательный экзамен по математике возьмем да упраздним в форме ЕГЭ и не в форме ЕГЭ. Вброс такой информации уже производился Виктором Болотовым и еще раньше. Очень не хотелось бы этого допустить, потому что превращение математики в факультативную дисциплину будет провалом всей системы образования.

В противовес всему, что я сказал раньше, я хочу начать за здравие и похвалить последний экзамен, эту систему экзаменов. Похвалить я ее хочу за смелость, именно за то, что она не побоялась, что нехорошая и некрасивая цифра (23 процента двоек, если я не ошибаюсь) может выйти на публику. Смелость – это хорошее качество. Но дальше – за упокой. Надо понять: эта смелая цифра вполне адекватна или нет. И что еще более важно, не становится ли подготовка к проведению этого экзамена на предыдущих этапах, в предыдущие годы отчасти причиной получения таких результатов сейчас.

Мне много приходилось слышать разных аргументов в пользу этой системы, но, по-моему, ничего сказано при этом не было, были просто слова, во всяком случае что касается того, что мне приходилось слышать, все-таки взрослым людям говорить стыдно. Либо это какая-то ерунда, либо неправда.

Какие задачи бывают у экзамена? Есть очень важная функция – мониторинговая: для того, чтобы начальство, общественное мнение и так далее знали систему. Важная функция – оценивающая: нужно оценить ученика, оценить учителя, то, как они учились и как они учили. Важная функция – селективная: решение, кто пойдет учиться дальше, кто останется без высшего образования. Все это важные функции, но, конечно, при всем при том эти функции второстепенные, потому что главная функция экзамена – это функция стимулирующая.

Если мы знаем, что у нас будут принимать экзамены вот в такой форме, то понятно, как мы будем учиться, как мы будем учить. Когда говорят, что ах, хорошая школа, то есть почему-то в этой школе учили хорошо, то там, конечно, сдадут ЕГЭ в тестовой форме хорошо. Но если у нас введут эту систему и все будут знать, что учиться хорошо не обязательно, что учиться правильно настоящей математике не обязательно, учиться настоящей физике не обязательно, а обязательно готовиться к этим тестам, что намного проще, так это и будут делать. Этот аргумент совершенно не годится.

Я как-то взял и провел такое забавное испытание насчет того, какие есть самые известные тесты в мире. Это тесты IQ, по которым в цивилизованных развитых странах берут на работу. Я взял книжку классика этой науки, тут есть логические задачи, даются какие-то абстрактные утверждения, потом делается на их основании какое-то заключение. Спрашивается, оно верное или неверное? В этой книжке восемь тестов по две задачи, итого 16 задач. Я их проверил. Автор дает из 16 задач в пяти случаях правильный ответ, в 11 случаях неправильный. Есть геометрические задачи, 17 задач, геометрия – моя специальность: из 17 задач в шести дан правильный ответ, в семи дан ответ противоположный правильному, в четырех случаях дается ответ, что данных задач недостаточно для того или иного ответа. При этом пишется, что были проведены тестологические исследования и с точки зрения науки текстологии они замечательно хороши. Когда в наши «Васюки» приезжает гроссмейстер О.Бендер и начинает нас учить, как нам стать нью-чем-то, надо посмотреть, умеет он играть или не умеет. С этими тестами дела обстоят так же.

Иван ЯЩЕНКО, директор Московского центра непрерывного математического образования:

– Мы в Москве провели анализ ЕГЭ этого года, сравнили с олимпиадами. Мы обсуждаем результаты некоторых измерений, поэтому хочу заверить: этот инструмент абсолютно не годный. Например, по математике детям давали разные варианты, по одним из этих вариантов 16 процентов двоек в Москве, по другим – 25. Причем по совпадающим задачам (а были совпадающие задачи) процент решаемости одинаковый. По первой задаче, которая была разной, проценты были равны 60 и 90. Поэтому результат может быть произвольный. Предположим, что нас попросили бы измерить напряжение в электрической сети инструментом, который дает погрешность в полтора раза. Такие результаты обсуждать просто смешно. При этом ЕГЭ действительно довольно слабо связан со школьной программой, подавляющее большинство учителей считают, что нужно не менее 30 часов специальной подготовки к сдаче экзамена.

Мы посмотрели, как у нас «устроены» стобалльники, в Москве по предварительным результатам – 23 человека. Московская математическая олимпиада (больше тысячи участников) проходит семьдесят лет, супермеры безопасности, «глушилки», проверки паспортов есть, несколько попыток студентов участвовать были предотвращены, то есть абсолютно корректная, достоверная ситуация. Среди первых дипломов, которых было десять, нет ни одного стобалльника, среди вторых дипломов 21 стобалльник, среди третьих дипломов четыре стобалльника (их было 80), среди похвальных грамот, которых было 120, пять стобалльников. Больше половины стобалльников решили менее одной задачи на этой олимпиаде. То есть олимпиада это совершенно другая процедура. Вы спросите: а где же победители? А победители все потеряли один-два балла на ЕГЭ на этой самой тестовой части при полностью решенной части «С». Потому что их надо специально дрессировать, потому что в ситуации цейтнота нигде нельзя там ни ошибиться, ни описаться. То есть это совершенно другие знания и умения. Вице-президент «Боинга», который приезжал к нам, сказал: «Да не переходите вы на нашу систему, мы сейчас проанализировали наших инженеров: те, кто учился по тестовой системе, ничего не могут создать, поэтому не перенимайте, ради бога, эту систему».

Владимир СОРОКИН, председатель Ассоциации творческих учителей России, директор международной школы «Планета»:

– Нам нечего бояться ЕГЭ, но нам так нужно бояться за наших детей. У меня тоже в школе все хорошо с выпуском, но, как общество, мы получили бюрократический произвол в чистейшем виде. Когда мы удивляемся, почему нас не слышат чиновники, то надо понимать: бюрократ и не обязан слышать. Он вообще не обучен диалогу, у него есть инструкция, так же как во всех комиссиях по апелляции. Сказали ребенку, сказали учителю: «Мы не будем исправлять. Нам не разрешено исправлять. Тут одного абзаца не хватило». И вот если раньше упрекали школу, что она вместо огранки алмазов занимается шлифовкой булыжника, то теперь этот процесс поставили на конвейер и предлагают для этого более усовершенствованную технологию. Эта технология опоздала лет на 20, даже если учитывать, что это только диагностический, а не мониторинговый инструмент.

Нам сейчас говорят: «Вы посмотрите, какой замечательный новый гаечный ключик нам с Запада привезут. Под него можно обточить, как гаечку, все мозги всех наших учеников». Мы говорим о компетентностном подходе, о персонифицированных программах развития. Какие персонифицированные приоритеты, когда нужно всех обточить под один размер этого заморского ключика? С точки зрения гражданской командно-административная система никуда не ушла из сферы образования, мы пожинаем плоды этого, нас не хотят слышать.

Мы говорили с представителями ФИПИ, на конкретных примерах показывали – вот здесь несовершенно, вот здесь не состыкуется со школьной программой. Уровень неудовлетворительных оценок может оказаться значительно выше в следующем году, потому что тест составляют люди, не работающие в школе. Мы их видели всех персонально, на соседних кафедрах работаем с некоторыми из них. Это не работающие в школе, не знающие школьные программы и учебники.

Чиновника не интересует общество, школа его тоже не интересует. Школе поменяли приоритеты, тихо, молча, никому ничего не объявляя, вместо развития личности вводят стандарт и объемы некой информации, кроме натаскивания, кроме зубрежки, по литературе (я говорю этот как филолог, у меня сердце кровью обливается) ничего от нас не требуют, и это неправильно. Программа по литературе заброшена, идет полгода, а то и весь год натаскивание на ЕГЭ, старательный учитель старательного ученика подготовит, тот без проблем экзамен сдаст, но мои троечники тоже на четверочки все легко отгадали. Можно радоваться, а можно грустить.

Миллионы рублей выброшены на ветер. Кому в вуз надо, пусть сдает ЕГЭ, а на остальных-то зачем миллионы тратить впустую? Надо приостановить эксперимент, оставить режим добровольной сдачи при необходимости поступать в вуз. Остальные деньги, запланированные на это мероприятие, направить на ремонт школ, которые в безобразном состоянии в регионах, на приобретение оборудования.

Татьяна КЛЯЧКО, директор Центра экономики непрерывного образования Академии народного хозяйства при Правительстве Российской Федерации:

– Ко мне на четвертом курсе приходят студенты и пишут работы. Я вижу, насколько они безграмотны, поскольку дети перестали читать, не видят слово. Поэтому многие страны обсуждают вопрос о переходе на фонетическое письмо, для того чтобы справиться с этой проблемой. Но мы пока не перешли на фонетическое письмо, то, что выявляет ЕГЭ, – объективная данность. Что касается математики, тут также катастрофа полная. На третьем курсе технических вузов студенты не могут взять проценты, они не понимают, что это такое. Это ситуация в нашей школе.

Я занимаюсь экономикой образования 22 года. Уже тогда в записке на имя генерального секретаря компартии Советского Союза Михаила Сергеевича Горбачева мы писали о том, что система нашего образования в течение уже более 20 лет находится в тяжелейшем кризисе. Я недавно обнаружила эту записку у себя в архиве, там говорилось о том, что есть кризис недофинансирования, педагогического образования, зарплаты учителей. То, что сейчас выявляет единый государственный экзамен, – результат длительного кризиса системы образования, и не нужно всех собак вешать на ЕГЭ.

У нас сейчас очень любят рассматривать опыт Китая. Я была в Китае два года назад, Китай давно перешел на систему, близкую к единому государственному экзамену. Сейчас вузы Китая по рейтингу обгоняют далеко наши российские вузы. Я читала лекцию в университете Сучжу – этот крупнейший университет (там 30 тысяч студентов) был образован из трех вузов. Когда я спросила первого проректора, как они относятся к ЕГЭ, он ответил мне такой фразой: «Решение принято, мы его не обсуждаем. Мы обсуждаем, как сделать, чтобы всем было удобно, чтобы вовремя ходили автобусы, чтобы развивались кампусы, чтобы была организована хорошая библиотека и так далее, и тому подобное. По единому государственному экзамену решение принято. Надо решать, как сделать, чтобы всем было в этой системе удобно жить».

В настоящее время в высшие учебные заведения России поступают 1 миллион 643 тысячи человек – это данные 2007 года. Школу окончили 1 миллион 100 тысяч человек. Мы имеем вот такой навес поступающих в вузы над оканчивающими среднюю школу. Значит, 21 процент оканчивающих учебные заведения начального профобразования идут в высшую школу, 70 процентов – оканчивающих учебные заведения среднего профобразования. Таким образом, поток из школ в вузы увеличился в разы за эти годы, и соответственно единый государственный экзамен – в каком-то смысле технологическая вещь, которая должна обеспечить нормализацию и оценку всего этого потока. Невозможно на тех же технологиях, которые были до этого, проводить экзамены при выпуске из школы и вуза.

В советское время в высшие учебные заведения шли менее 30 процентов тех, кто оканчивал школы. Более того, в 10-е классы поступали примерно 50 процентов, а после восьмилетки в 9-е поступали 50 процентов от тех, кто шел в первые классы. Сейчас из 9-го класса и после 9-го класса в учебные заведения начального и среднего профобразования уходят всего 20 процентов. Таким образом, резко изменилась ситуация, а мы пытаемся точно так же рассматривать систему, как будто она продолжает оставаться прежней.

Дело еще в том, что на основе единого государственного экзамена хотят принимать не те управленческие решения. Я приведу одно решение, которое, на мой взгляд, крайне важно, которое можно принимать по итогам единого государственного экзамена. Мы хотим укрупнять школы, но единый государственный экзамен показывает, что если в школе 50 человек, то результаты ЕГЭ хорошие, если в школе 100 или 300 человек, то результаты резко ухудшаются. И только после того как мы выходим на школу в 500 человек, результаты ЕГЭ становятся, например, по Самарской области, устойчиво высокими, выше средних баллов. Так, в Псковской области, в школах, где больше 300 человек. Таким образом, мы можем определить по данным ЕГЭ, что можно сделать с системой нашего общего образования. Это хороший управленческий инструмент, им надо только уметь пользоваться.

Яков ТУРБОВСКОЙ, заслуженный учитель РФ, председатель Союза директоров школ России:

– Я вообще не могу понять, что у нас происходит в стране и с нами. Тысячи людей поднимаются против ЕГЭ, тысячи людей гневаются, возмущаются, а он все равно продолжает идти. Никто не выслушивает аргументов друг друга, никто не опровергает аргументы друг друга. Одни говорят, что это нога слона, а это весь слон, а другие: нет, хобот – это весь слон. Разговор слепца и глухого. Если наши аргументы не выслушивают, давайте выслушаем аргументы сторонников, которые за ЕГЭ. Они говорят, что ЕГЭ нужен потому, что в школе низкое качество обучения, нет объективности оценки и, таким образом, нужна государственная объективная отметка. Причем сместился акцент: раньше говорили о том, что ЕГЭ нужен для поступления в вуз, обеспечения доступности высшего образования и так далее, а теперь говорят: это нужно для того, чтобы мы знали объективное положение дел в школе. Значит, объективное положение дел в школе плохое? Пусть плохое. Так причем тут экзамен? Давайте положение дел в школе изменять. Это чья школа? Это чье министерство? Мы единая система или нет? Но если школа плохо учит, то нужны учителя, которые могут учить, нужна комплексная программа перестройки работы в школе, нужно научить решить проблему содержания образования. При чем тут несчастный ЕГЭ, что проверяет ЕГЭ? Да ничего!

Нам говорят сейчас, что мы должны знать общую картину дел. Должны, я вас заверяю. Возьмите отметки, которые выставляет школа до ЕГЭ и которые получают ее выпускники по ЕГЭ – они на 99 процентов одни и те же, если мы особенно ставим еще плюс 1. Но мы общество подняли на дыбы, превратили школьную отметку в проблему политических решений, за грудки хватаемся. Родители возмущаются, школьники возмущаются. Кому это служит, кому это нужно? Я не могу понять мотивов, почему это происходит. Я не могу додуматься, почему я, представляя Совет директоров школ России, не могу высказать мнение школ и быть услышанным.

Если депутат Госдумы РФ говорит, что мы не можем научить 100 процентов наших детей, наши дети что – дебилы? Или мы не умеем учить всех? Значит, надо повернуть взгляд на эту проблему и попытаться понять, почему у нас закрываются пединституты, зачем их превращают в ненужные никому университеты. Все хотят быть университетскими работниками, а учителей кто будет готовить? Проблема-то нуждается в государственном осмыслении. Мы совсем не то должны обсуждать.

Идет по «Эхо Москвы» тема «Скандалы вокруг ЕГЭ». Наше общество, которое так болезненно относится к любому публичному слову, принимает все на веру. Если вокруг чего-то начинаются скандалы, надо прекращать это скандальное дело, надо его остановить к чертовой матери. Да, надо менять положение в школе. Но как? Системно, вдумчиво, ответственно, без логики временщиков. Невозможно в одночасье решить эту самую проблему. Без осмысления системного характера проблемы, стоящей перед нашей школой, мы никогда не выйдем из этого кризиса. Что ж мы ловимся на любую – «а этот тест не такой, а тот тест такой»? В ванной можно ловить рыбу, удобно, но там ее нет. Что мы ловим, когда мы на ЕГЭ возлагаем ответственность за все и вся?

Когда нам говорят, в педагогике не бывает слова «большинство», то давайте вспомним, что в педагогике есть слово «вето». Каждому ребенку должно быть комфортно в школе. Мы не можем вталкивать детей в эти страшные ситуации, в которые мы их вталкиваем. Программа ЕГЭ и программы школы никак не сопряжены, разработчики ЕГЭ вкладывают туда все безотносительно к тому, что хороший тест или нет; все, что они хотят вложить, корреспондирует ли с программой школы или не корреспондирует.

Я хочу сказать еще о той страшной роли, которую играют вузы в наших условиях. Это они создают вот эту лихорадку, это они определяют свои правила игры. Ведь мы, по сути дела, прерываем траекторию развития российской отечественной школы, где отметка – это стимулятор, средство возбуждения человека и его познавательной активности. Все же это отбрасывается к черту, как будто никому оно не нужно.

Алексей СЕМЕНОВ ректор Московского института открытого образования:

– Мнение ректоров, в частности, московского «круглого стола» директоров, руководителей окружных управлений образования, руководства Департамента образования и большого сообщества учителей города, основанное на практике проведения ЕГЭ по математике, по русскому языкуе, тех экзаменах, которые были у нас в этом году единственными и одновременно обязательными, такое. Во-первых, мы присоединяемся к тому предложению по новому закону, которое прозвучало у Олега Смолина, практически ко всем пунктам.

Эксперимент, который закончился, тем не менее не оценен до сих пор, поэтому экзамен проводится исключительно как внутриведомственное мероприятие, внутрикорпоративное. Это, конечно, очень плохо, потому что, естественно, результаты всегда будут те, которые нужны. Экзамен должен быть прозрачен и понятен обществу, а не только специалистам, соответствовать задачам образования и запросам общества. То же относится к содержанию каждого конкретного экзамена для каждого учащегося.

Одна из основных проблем, которую мы видим в обществе и среди родителей, – то, что они не понимают, что происходит, как пересчитываются баллы, как их дети отвечали на задачи частей «А» и «В». Я принимал сотни апелляций в этом году, они очень естественны и понятны, все это приводит к дискредитации самой идеи.

Общая концепция ЕГЭ и конкретные предметные материалы должны проходить через общую экспертизу, например, экспертизу двух академий наук, как это было сделано с содержанием учебников. А ЕГЭ – это еще более важная вещь, чем учебники.

Индивидуальный подход должен быть к отдельным экзаменам. Например, абсолютно правильная позиция, что экзамена по обществознанию сегодня не может быть в этой стране. В принципе каким бы мы его ни планировали, это будет абсолютная профанация, дискредитация. И, вероятно, та же самая ситуация с литературой по крайней мере.

Принципы открытости требуют и открытости заданий, и, скорее всего, необходимо введение двух уровней экзаменов – базового и профильного. Сегодня эта ситуация назрела, поэтому базовый уровень должен быть понятен абсолютно каждому, задания базового уровня должен хотя бы на тройку решать любой учитель любого предмета, сами задания должны быть понятны любому гражданину страны. Вот это должно быть базовым корнем, в том числе и по математике. Таким образом, например, там должна быть математика начальной школы.

Из соображений безопасности и объективности, если в принципе в этой стране они могут быть решены, нужно требовать принципиально иного подхода, радикальной перестройки всех процедур экзаменов. Только тогда мы добьемся объективности и безопасности.

Марина ИВАНОВА, заместитель председателя Московской городской организации Профсоюза работников образования и науки Российской Федерации:

– Когда мы обсуждаем проблемы ЕГЭ, то, думаю, в первую очередь они могут быть разделены на две части. Первая связана с сущностью ЕГЭ и вытекает, к сожалению, из общего содержания нашего образования, из того, как ЕГЭ отражает это содержание. Вторая – технологическая, которая, на мой взгляд, и приводит к тому, что неотработанность технологий в первую очередь и вызывает такое бунтарское отношение к ЕГЭ со стороны родителей и детей. Но я не могу не согласиться с мнением тех, кто говорит о том, что результаты ЕГЭ сегодня – это прежде всего результаты системного долгосрочного кризиса во всей системе образования. Ведь совершенно не важно, проявит ли знания наш выпускник, покажет он свою грамотность, вернее, безграмотность, сделав там 10, 20 или 50 ошибок, будет это продемонстрировано в ходе ЕГЭ или это будет написано в сочинении. На самом деле эта грамотность вытекает из другого – из общей системы обучения, которую в течение стольких лет мы наблюдаем.

К сожалению, получается следующее: ЕГЭ стал экспериментом не только над учениками, это еще эксперимент с учителем. И учитель, как всегда, оказывается заложником этой ситуации, он должен менять свои подходы, он должен как-то попытаться адаптировать себя к тем требованиям, которые к нему предъявляет в данном случае закон. И когда мы говорим об учителе и эксперименте над ним, то должны обязательно помнить о том, что само качество учителя очень важно. Но за все последние годы в ходе разных видов модернизации, в ходе недостаточного финансирования системы образования мы пришли к тому, что очень часто учитель не отвечает тому качеству, которое он должен демонстрировать в современной школе.

В качестве примера можно было бы привести следующий (который, в общем, на различных семинарах, на различных конференциях приводится), о том, что проводилось тестирование по форме ЕГЭ, в котором принимали участие учителя математики одного из городов-миллионщиков. Среди этих учителей всего примерно 5 процентов получили наивысший балл, а больше 50 процентов получили двойки. Это показывает как раз то, что и сам учитель еще не готов к тому, чтобы реализовывать те требования, которые предъявляются к ЕГЭ, опять же это выводит нас на общее содержание образования. Мне кажется, что очень правильно, когда мы говорим о том (и я не вижу ничего плохого), чтобы были альтернативные подходы к итоговой оценке знаний. Пускай это будет форма ЕГЭ, форма тестирования, но пусть и будет та форма, к которой у нас привыкли, традиционная. Хотим мы этого или нет, но учитель должен учитывать психологию своего ученика. Когда он знает своего ученика, он более рационально, более логично и правильно, в том числе с точки зрения этой психологии, сможет оценить его результаты, потому что прямой зависимости между сиюминутным проявлением своих умений и долгосрочной готовностью, способностью учиться и интеллектуальным потенциалом ребенка, конечно, не наблюдается. Еще, мне кажется, очень важно, чтобы в том процессе, о котором мы сейчас говорим, были решены проблемы для тех, кто сдавал или не сдавал ЕГЭ.

Сейчас сложилась ситуация, когда родители знакомого мне ребенка обратились по поводу перевода девочки, которая окончила первый курс, на другое отделение. Им сказали, что это невозможно сделать, для этого ей надо пойти и сдать заново экзамены. А для того чтобы сдать экзамены, ей надо сдать ЕГЭ, которое она не сдавала до этого. Эта система, в которой эти проблема будут возникать для очень многих, кто не проходил ЕГЭ, кто так или иначе захочет либо повышать свое образование, либо впервые поступать в вуз. Поэтому очень важно, если это будет решено в законе. Я думаю, что само обсуждение этой проблемы действительно очень важно с точки зрения того, что любой акт, который готовится совершить наше правительство в отношении людей, и прежде всего в отношении наших учащихся и учителей, все-таки должен основываться на изучении общественного мнения, на том, что сами люди должны принимать участие в подготовке к принятию этого решения. Может быть, тогда не надо будет так много изменений вносить по этому поводу.