На чтение: ≈ 19 мин.Крутые перемены, в сравнении с колонией, произошли и в технике КОМПЛЕКТОВАНИЯ первичных коллективов. В колонии – где работаешь, там и отряд. В коммуне – совсем по-другому. Никакой вынужденности. Полная свобода взаимного выбора. К кому лежит душа, с тем и объединяйся. Просто, как все гениальное, но с каким воспитательным “наваром”?
В общекоммунарском коллективе, рассказывает Макаренко, всегда оставались мальчики и девочки, с которыми никто не хотел объединяться. Не принятых в отряды приглашали на общее собрание. Здесь на глазах всех воспитанников и воспитателей А.С. Макаренко проводил одну из блестящих собственно воспитательных операций.
Он говорил : вот вам 15 человек. Никто не хочет их брать. Вот Земляной. Он просился в первый отряд, его не взяли. Хотел во второй – тоже отказались. Четырнадцатому, пятнадцатому отрядам он тоже не понравился. Что будем делать? А почему первый отряд отказался, спрашивал кто-нибудь из зала, пусть объяснят. Председатель первого отряда отвечал: – Если вы такие хорошие, берите сами. Мы с ним дела не имели. Он был у вас. Вы хвастались, что сделаете с ним что-то.
Это был мой педагогический “хлеб”, пишет А.С. Макаренко. Отряд, который не желает брать Земляного, тоже находится в трудном положении. Никаких обвинений не предъявляют, а просто отказываются. Земляной убеждает, клянется, обещает всякие блага и подвиги. Выступают члены комсомольского бюро, командиры. Они предлагают поместить Земляного в тот или иной отряд. Но эти выступления не помогают. Тогда наступает заключительный акт мистерии. Вынужденные принимать решение командиры начинают выбирать из пятнадцати “отвергнутых” наиболее сносного. Земляной становится приманкой. Он достается первому отряду, а коммунары говорят: вы за него ручаетесь. Вы его выпросили, вы за него отвечаете.
Организация первичных коллективов – разновозрастных отрядов по принципу “кто с кем хочет” – позволяла Антону Семеновичу чувствовать тончайшие оттенки отношений в коллективе, видеть истинные мотивы взаимных симпатий и антипатий, управлять настроением коллектива. Когда распределение по отрядам заканчивалось, он брал записную книжку и заносил в нее имена всех “нежеланных”. С этого момента ничего не подозревающие мальчики и девочки становились объектом утонченного собственно воспитательного внимания.
Первичные коллективы в форме разновозрастных отрядов открывают полный простор для сверхэффективной методики параллельного педагогического действия. В лекции перед работниками Наркомпроса РСФСР Антон Семенович так разъяснял сущность этого нового собственно воспитательного приема: “Чтобы РЕБЕНОК чувствовал себя прежде всего ЧЕЛОВЕКОМ, мы с моими сотрудниками, педагогами пришли к убеждению, что ПРИКАСАТЬСЯ к личности нужно с особо СЛОЖНОЙ инструментовкой. В дальнейшей нашей работе это сделалось традицией.
Петренко опоздал на завод. Вечером я получаю об этом рапорт. Я вызываю командира того отряда, в котором находится Петренко. Я говорю:
– У тебя опоздание на заводе.
– Да. Петренко опоздал.
– Чтобы этого больше не было.
– Есть, больше не будет.
На второй раз Петренко опять опоздал. Я вызываю отряд.
– У вас Петренко опаздывает второй раз на завод.
Я делаю замечание всему отряду. Они говорят, этого не будет.
– Можете идти.
Затем я слежу, что делается. Отряд сам будет воспитывать Петренко и говорить ему: ты опоздал на завод, значит, наш отряд опаздывает.
Отряд будет предъявлять огромные требования Петренко как к члену своего отряда, как к члену всего коллектива”.
Обратите внимание: не плохую отметку получил, а совершил нравственный проступок. Как говорят в Одессе, “две большие разницы”. В обучении “параллельное педагогическое действие” смотрелось бы как седло на корове: если мало способностей, то требовать “отличную учебу” не только бесполезно, бессмысленно, но и ПРЕСТУПНО. Уверен, что кое для кого это будет открытием, но именно так заключал Макаренко: “Нельзя НАСИЛЬНО заставить хорошо учиться; это может привести к трагическим последствиям”.
В другом месте и вовсе как “В НАШЕ ВРЕМЯ”: “Погоня за отчетными данными приводит буквально к анекдотам. Вот я сегодня был в одной школе и застал там учителей в панике. Говорят: облоно принял обязательство добиться стопроцентной успеваемости, гороно принял такое же обязательство, и наша школа, и наш класс обязались добиться стопроцентной успеваемости. А у нас сидит в 9-м классе ученик Балмесов, который не может получить других оценок, кроме “плохо”. Это его специальность: он получает только “плохо”. Ничего с ним не можем поделать, и не может быть стопроцентной успеваемости. Мы не можем выполнить данные обязательства и окажемся обманщиками перед всем советским обществом. Мы обязались, дети обязались. Дали обязательства, заранее зная, что есть Балмесов. Придет такой момент, когда учитель скажет: “Да поставлю уже ему тройку”. И все об этом будут знать, и Балмесов будет знать, и все ученики, и все ученики других классов. Но все будут думать: “Не обманешь – не продашь”. Это и называется стопроцентная успеваемость! Говорят: для отчета нужно. Я им и говорю: “Неправильно поступаете”. – “А как же поступить?” – “Так должны поступить: не можем взять на себя таких обязательств, не можем выполнить”.
Вам скажут, что это ссылка на объективные причины. Да нет, не объективные причины, а этот самый субъект Балмесов. Нужно пожалеть человека, пожалеть Балмесова. Больше “плохо” он получить не может.
Его насилуют, ему измочалили нервы, его ненавидят, потому что он мешает целому классу, он сделался отщепенцем коллектива, предметом ненависти учителей, учеников, родителей, предметом собственной ненависти к самому себе.
Какой смысл это имеет? Зачем вы держите его в 9-м классе, заведомо зная, что он программы не сможет освоить? Несите ответственность, не обманывайте ни учеников, ни себя”.
Так что если бы Петренко вместо опоздания на завод получил двойку, то отряд стал бы НЕ ТРЕБОВАТЬ, а ПОМОГАТЬ, хлопотать перед учителем, чтобы тот “переспросил” или вообще ОСВОБОДИЛ от непонятного предмета. Но чтобы не опаздывал, не врал, не филонил – это вопросы СОБСТВЕННО ВОСПИТАНИЯ. И тут НЕОБХОДИМО не только требовать, но и наказывать. Тренинг есть тренинг, и уговорами его не заменишь. Кстати, право наказывать, ввиду его исключительной сложности и деликатности, всегда было в коммуне прерогативой заведующего и применялось крайне редко, да и то символически (5 часов ареста – это 5 часов чтения книги, сидя на диване в кабинете Антона Семеновича).
Но задержимся на страницу, а то и дольше, на позиции Макаренко в учебной работе школьника. Все разумные педагоги, я думаю, понимают, что тренингом, т.е. зубрежкой, тут не возьмешь, а наказанием – тем более. Если ГЕНЕТИКА так распорядилась, что математика или другой предмет, а то и несколько предметов ребенку не даются, то разумный, а стало быть, гуманный, человечный выход один – от этих предметов ребенка надо освободить, что Макаренко и делал, а взамен предложить другие – что он тоже делал, – не менее значимые вообще, но, безусловно, более важные для ДАННОГО КОНКРЕТНОГО ученика. Ссылки на “социальный заказ” или на необходимость “общего развития” – застарелая глупость. Чем, например, высокопрофессиональный повар, кузнец или бизнесмен хуже любого математика или филолога? А если смотреть шире и глубже, то противопоставление учебных предметов есть не что иное, как откровенная дискриминация и недопустимое нарушение права ребенка ходить в школу не для того, что так принято, а для того, чтобы в РЕАЛЬНОМ СМЫСЛЕ этих слов подготовиться к самостоятельной жизни. Подчеркиваю: не для того, чтобы 10-12 лет протирать штаны и конфликтовать с учителями и родителями из-за плохой отметки, не хулиганить на уроках от вынужденного безделья, – если начнешь заниматься “делом”, т.е. долбить “государственный образовательный стандарт”, то и пупок развяжется, и неодолимо потянет на травку, – а ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО для того, чтобы заранее определить свою трудовую нишу, не растерять здоровье и закалить нравственность благородными поступками и таким образом (только таким, а не по книжкам!) заслужить аттестат гражданина (а не какой-то подозрительной “зрелости”) России.
Все остальное никуда не денется: ни классическая литература, которая никогда и нигде не рассчитывалась на детей, ни театр, ни филармония, если без них жить невмоготу. Но за школьной партой самое подходящее – “Маленький оборвыш”, “Три мушкетера”, “Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна”, “Спартак”, “Айвенго”, “Белый клык”, “Всадник без головы”, “Последний из могикан”, “Дети капитана Гранта”, “Отверженные”… Читабельно, познавательно, “отвлекательно” от балдежа.
Ах, это все про Запад, а нам про Россию надо, чтобы “растить патриотов”? Так сядьте и напишите про Россию, но так, чтобы захватывало дух, чтобы желание узнать “что дальше” лихорадило, как от книг Марка Твена, Дюма или Вальтера Скотта. Не можете? Тогда довольствуйтесь тем, что есть. Умерьте квасную гордыню и увидите, что я прав. Ведь главное, что будут читать! Будут ПРИВЫКАТЬ к чтению! ПОЛЮБЯТ книгу больше, чем дискотеку. А когда дозреют, потянет и на классиков.
Кажется, так ЕСТЕСТВЕННО, так ПОНЯТНО, так РАЗУМНО, что не о чем и спорить. Но ведь спорят. И как! Министерство народного образования в 1999-м утвердило “стандарты”, “базисный учебный план” – он же “государственный образовательный стандарт” как “действительную основу основ, потому что от них зависят структура и содержание образования”.
Самое главное для министерства – “структура и содержание образования”! Если эта “структура и содержание” есть на бумаге, если она получила статус директивы, то дело в шляпе: все, что в ней предписано, дети усвоят. Но покажите мне учителя, директора школы, руководителя департамента, который эту “основу основ” знает! Не покажете. Ставлю мульон против рубля, что не покажете! Так по какому праву в ребенка можно “силком” запихивать “структуру и содержание”, которую не может вместить ни один взрослый?
Вы только послушайте, что пишет Ольга Прохорова: “И если с младых ногтей не пичкать их (детей. – В.К.) НАСИЛЬНО (!) хорошей литературой, они к СЕМИ годам, без сомнения, будут предпочитать чтению, требующему ДУШЕВНЫХ и МЫСЛИТЕЛЬНЫХ УСИЛИЙ, комиксы и прочую ДРЕБЕДЕНЬ вроде альбомов с наклейками про куклу Барби и Человека-паука”.
Казалось бы, кто-кто, но учителя, даже ценой жизни, обязаны восстать и спасти БУДУЩЕЕ РОССИИ, но они, воспитанные не по Макаренко и Штирнеру, “не тряхнутся и не шелохнутся”, а на своих съездах бурно аплодируют и восторженно скандируют: “одобрямс”, “одобрямс”, “одобрямс”! Правда, когда дело доходит до зарплаты, то и на рельсы лягут, и голодовку объявят, а в остальном благонадежнейшие, законопослушнейшие лакеи чиновников.
Особенно это характерно для так называемых учителей года. Дают показательные уроки ПО СВОЕМУ предмету (от детей требуют, конечно, знания “основы основ”), добровольно соглашаются на роль подсадных уток, которых ушлые чиновники используют для того, чтобы ткнуть носом в классную доску: дескать, глядите, как надо работать, учитесь, и до вас дойдет очередь, чтобы однажды стать учителем года. Но ведь это обман. Ведь истинно главная фигура в школе – это вовсе не учитель, даже если он учитель года, Истинно главная фигура – ребенок. Если эта фигура, спасая себя, отвергает “основу основ”, то хоть самого Макаренко ставь в пример, НЕ ПОМОЖЕТ!
И это вовсе не “мнение”. Это ФАКТ! Я ведь тоже был и учителем, и рядовым, и директором. Так что знаю, что говорю. Но как же вы, уважаемые учителя года, умные, талантливые, честные, позволяете бессовестным чиновникам использовать вас как ширму, чтобы скрыть ТАКОЙ ФАКТ, а если говорить прямо, то ПРОСТИТУИРОВАТЬ вас? Кто вам, лучшим из лучших, препятствует поступить по совести: обратиться, например, с открытым письмом к президенту и резануть ему правду-матку. Рассказать все как есть, т.е. о том, что на самом деле творится в школе. И сообщить ему, что на этом фоне вам стыдно принимать награды, благодарности и цветы? Вспомните благородный поступок американских ветеранов войны во Вьетнаме: собрались у Белого дома, сняли свои ордена и сложили из них незабываемый памятник человеческому достоинству. Неужели слабо? Тогда кому же будут подражать ваши питомцы?
Но вернемся к “методике параллельного педагогического действия”. “Мы не хотели, чтобы каждая отдельная личность чувствовала себя объектом воспитания… Меньше всего я старался убедить ЕГО (а не ЕЕ! – В.К.), что он только воспитанник, то есть явление только педагогическое, а НЕ ОБЩЕСТВЕННОЕ и НЕ ЛИЧНОЕ. На деле он для меня явление педагогическое”. То же и с первичным коллективом. Ни один педагог не имел права “выпяливаться” воспитателем. На каждом шагу подчеркивалось, что воспитывает первичный коллектив, что от него зависит благополучие коммуны. Это и есть диалектика “собственно воспитания”. Изящная, тонкая, ПРИРОДОСООБРАЗНАЯ, а потому и ГУМАННАЯ!
Совершенно естественно, что там, где во всю мощь и ширь развернуто “собственно воспитание”, пусть не сразу, но очень скоро вызревает полнокровная демократия: “Мой коллектив, пишет Макаренко, был 500 человек. Там были дети от 8 до 18 лет, значит, ученики первых и десятых классов. Они, конечно, отличались друг от друга очень многими особенностями. Во-первых, старшие более образованны, более производственно квалифицированны и более культурны. Младшие были ближе к беспризорности, неграмотны, конечно. И наконец, они были просто дети. Тем не менее все эти 500 человек в последние годы моей работы составляли действительно единый коллектив. Я ни разу не позволил себе лишить права голоса ни одного коммунара, вне зависимости от его возраста или развития. Общее собрание членов коммуны было действительно реальным правящим органом”.
Валентин КУМАРИН
Продолжение читайте в следующем
номере “Ста друзей”
Выбор читателей
Комментарии