Эдуард ВОЛОДАРСКИЙ: Всякое искреннее творчество – это движение к Богу

«Проверка на дорогах», снятая по сценарию Эдуарда Володарского Алексеем Германом, пролежала на полке пятнадцать лет. Сначала фильм на ура приняли на «Ленфильме». Потом был просмотр в каком-то Доме культуры, где Сабуров, бывший партизан, дважды Герой Советского Союза, Володарского с Германом горячо поздравлял. Но тут картину посмотрел председатель Госкино Павлёнок, и начался полный кошмар. Позвонили первому секретарю обкома Толстикову, он тоже пришел в бешенство. Потом свое гневное слово сказал министр культуры Демичев. Все начальники говорили, что авторы оправдывают власовца и что это чистая антисоветчина. Дело довершил секретарь ЦК Суслов, который просто прихлопнул картину.

– После паузы, которая длилась лет пятнадцать, в России вновь стали сниматься фильмы о войне. Вы их смотрите?- Иногда. Большинство современных картин о войне смотреть невозможно. От них веет большой неправдой, а это для меня убийственная вещь. Не могу я это смотреть. Я к Михалкову, когда он снимал «Предстояние», на съемки приехал зимой. Я увидел эти окопы, вырытые точь-в-точь как во время войны. Я сидел, смотрел на них, и у меня мороз шел по коже. Боже мой, в этих окопах люди сидели месяцами. Да еще их убивали, и страшно было покинуть окоп, чтобы подняться в атаку. А когда я вижу на экране румяных, пухленьких солдат в новеньких гимнастерках с белыми подворотничками… Господи, ну хоть бы эту гимнастерку чуть-чуть потоптали ногами, хоть бы потерли ее немножко. Она же как шкура была у солдата, он же спал в ней, он же ее не снимал неделями. А лица? Я понимаю, что режиссеру трудно сегодня найти такие лица, какие были у людей на войне, но хотя бы черно-белое кино тут могло бы отчасти уменьшить неправду. Я глубоко убежден, что зритель еще нахлебается цветных чудес и настоящее киноискусство будет медленно возвращаться к черно-белому изображению, когда преобладает бурый или синеватый цвет. Вот «Торпедоносцы» – удивительная картина по изображению. И лица, лица… Понимаете, лица были другие. Когда смотришь кинохронику…  Эти впалые щеки, скулы выпирают, кожа натянута… И понимаешь, что человек плохо ест, что он все время недоедает. Но в глазах такая бешеная сила. А диалог? Мать честная, чем вы думаете, когда диалог пишете?! Ну не говорили тогда «круто» или «какие у тебя проблемы?». Как только герой скажет что-то подобное – все, я не верю этой сцене. Хотя такое где угодно существует. «Спасти рядового Райана» – это чистой воды неправда. Не было таких боев на Западном фронте. Замечательное интервью напечатал «Огонек» с немецким солдатом, который говорит, что попасть с Восточного фронта на Западный у немцев считалось, как в отпуск поехать. Дескать, тут война, а там игрушки. На Западном фронте немцы спокойно отступали и дисциплинированно сдавались в плен. А на Восточном фронте, когда наши уже в Германию вошли, немцы в плен не сдавались, разве что в абсолютно безвыходных ситуациях или когда приказ о капитуляции поступал. Вот тогда они выходили, складывали оружие. А так – дрались до последнего, потому что это была их земля. Вся эта экранная неправда, она происходит от незнания. Ну не знаешь, так хоть бы книжки о войне почитал. Например, «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова. Замечательная книжка. Яркая, правдивая, точная. Возьми почитай, ты хоть поймешь, как люди одевались, как они ходили, какие прически носили, как с гранатами обращались и почему, например, наши солдаты часто надевали немецкие кителя. Кстати, знаете почему? Потому что китель лучше, чем гимнастерка, он из сукна, а оно теплое. Так и воевали в немецких кителях, хотя за эти кителя начальство ребяток дрючило страшно. Если те знали, что начальство появится, то немецкие кителя снимали и прятали. А шмайсер считался лучше, чем наш автомат, который часто заедал, и добыть шмайсер у немцев было большой удачей. Из таких вот деталей и складывается правда о войне. – А нужна она, эта правда? Вот недавно вышел фильм Веры Глаголевой «Одна война» о женщинах, которые родили детей от немецких оккупантов и оказались сосланы на островок в Карелии. Картина страшно возмутила ветеранов: мол, автор пытается бросить тень на нашу Великую Победу. То же самое было и с вашим «Штрафбатом». – Это происходит постоянно, как только коснешься правды, которую у нас принято замалчивать. Вот и с этими бабами так же. Ну, были и были – что о том говорить, зачем вы всякие гадости на экран тащите? То же самое и насчет штрафников. Как послушаешь этих наших штабных героев… Они же в штабах просидели всю войну, а теперь требуют: «Вы покажите, как ковалась Победа!» Цена Победы их не интересует. А ведь цена была огромная. Людей жгли, как спичечные коробки. Не жалели. При всем уважении к маршалу Жукову… знаете, какая у него на фронте кличка была? Мясник. А вот маршал Конев берег солдат. Генерал армии Горбатов – тоже. С него дважды погоны срывали из-за того, что он не начинал наступление, так как понимал, что напрасно положит людей.- Ветераны войны – они-то знают, как было на самом деле. Но именно они первыми протестуют против показа такой правды о войне. Почему, как вы думаете?- Их приучили «не помнить» такую правду. – Кто приучил?- Приучили казенная пропаганда, фальшивая литература, пафосные киноэпопеи. Между тем в «Штрафбате» я не выдумал ни одной сцены. Это практически документальный материал. Я этих рассказов наслушался от фронтовиков в послевоенной Москве. Тогда все мужики ходили в военном. Без погон, но в военном, другой одежды не было. На Пятницкой было семнадцать пивных, и все они были битком набиты. Вот там я и наслушался разных военных историй. – Вы себя подчас не били по рукам, когда, написав эпизод, вдруг понимали, что вас повело не туда, в сторону от правды?- Да сколько раз бывало! Когда пишешь какое-то фуфло и вдруг спотыкаешься, почувствовав фальшь, начинаешь перечеркивать страницу за страницей. Начинаешь стремиться к тому, что ты считаешь правдой.- Какие требования сегодня предъявляются к сценарию, по каким критериям он оценивается? – Критерий один – сколько денег принесет снятый по этому сценарию фильм.- Вы приспособились к этому критерию?- Знаете, с трудом. Сегодня сценарист напрочь отрезан от производства картины. Он не заинтересован в конечном продукте. – Российская гильдия сценаристов, которую вы возглавляете, пока не очень преуспела в защите авторских прав представителей кинодраматургии. Почему?- Гильдия слаба финансово. Даже мизерные членские взносы платит лишь четверть состоящих в ней. Поэтому гильдия не может себе позволить иметь отлаженную юридическую машину. И потом, мы не в Голливуде работаем. Все права – у продюсеров. Они говорят: «Либо вы рискуете вместе с нами и мы вам гарантируем процент от проката, но за сценарий платим намного меньше, либо все остается, как есть». – А что вам выгоднее?- В принципе мне выгоднее получить гонорар сразу и целиком. И уже не зависеть от проката. – А в процессе производства картины вы хотите участвовать?- Я это всегда считал необходимым. Раньше сценарист обязательно привлекался к производству, его вызывали на съемки, он на четыре месяца прикреплялся к картине и получал зарплату наряду с остальными членами съемочной группы. Когда делалась «Проверка на дорогах», я семь месяцев безвылазно просидел в Калинине, нынешней Твери. Когда надо было, в Алма-Ату летел, в Ташкент летел…  А сегодня мое присутствие на съемках никому не требуется. Получил деньги – все, отвали, не мешай. – У вас есть литературные агенты?- Нет.- Сами ведете переговоры с продюсерами, режиссерами?- Сам, только сам.- Гонорарные вопросы обсуждаете тоже без посредников?- Тоже. – Многие молодые актеры, сценаристы агентами обзавелись, а вы что же?- Это очень смешно. Недавно встречаю молодого артиста, говорю: «Слушай, у меня сейчас запускается сериал, там есть хорошая роль для тебя. Будут тебе звонить – не отказывайся». «Хорошо, – говорит, – большое спасибо. Я сейчас своего агента позову». – «У тебя агент есть?» – «Да-да, конечно». Или иной раз сценариста встречаешь. Написал с гулькин нос, а у него уже агент. Не знаю, может, так и надо. Наверное, так и надо.- Сегодняшний продюсерский диктат, на ваш взгляд, хуже былого диктата цензуры?- Хуже. Цензуру все же иногда удавалось обойти, продюсера не обойдешь. Он говорит: «Я плачу деньги, поэтому делай, как я хочу». Вот «Зеркало» Тарковского или его же «Андрей Рублев» прокатные картины? Вы скажете: нет. И тем не менее… Я помню, как на каком-то пленуме или съезде про Тарковского говорили, что он снимает кино, которое народ не смотрит. Вышел совершенно оскорбленный Андрей и сказал: «Моя картина «Зеркало» полтора года идет в кинотеатрах Тбилиси, Баку, Ташкента, и там все время очереди. Она уже давно себя окупила». И действительно. Она шла два сеанса в день, и на оба сеанса были очереди. Если она идет полтора года и, допустим, еще полтора – это срок, по которому можно судить, какова коммерческая отдача от нее. А не так, как сегодня – за неделю собрали бабки, и все. Выпустите «Аватар» на экран еще раз. Кто пойдет смотреть? Никто. Потому что посмотрели диковинки эти, и довольно. Думать-то не над чем. Мне говорят: «Вон «Аватар» сколько собрал, вот что надо делать!» Да, технологически очень красиво, но это сиюминутная вещь. Ну посмотрел я. Так я могу посмотреть и фокусы всякие, в цирк тоже сходить интересно. Но второй раз я это смотреть не хочу. Мне не над чем там думать. – Как вы относитесь к соавторству сценариста с режиссером?- Оно бывает разным. Иногда – весьма полезным и необходимым. – В советские времена оно, как правило, означало, что сценарист обязан поделиться с режиссером гонораром, иначе «кина не будет». – Как правило – да. Но мне удавалось от этого уходить. Хотя «Свой среди чужих» мы придумывали вместе с Никитой (Михалковым. – В.В.). Даже если бы он не захотел поставить свою фамилию в титрах, я бы все равно ее поставил, потому что сценарий мы делали вместе, каждую сцену тщательно обговаривали. Но даже с такими режиссерами работать вместе тяжело. Потому что они настолько фонтанируют сами, что забивают твою фантазию напрочь. Ты только слушаешь, а сам уже ничего предложить не можешь. Я несколько раз пытался работать с Андроном Кончаловским, и у меня ничего не получалось. Я говорю: «Хорошо, Андрон, я вписываю в сценарий твою часть, но это мне неинтересно». – «Тогда придумывай сам». – «Мне трудно от тебя отлепиться. Я что-то придумываю, а потом ты бьешь меня по башке». Точно так же с Никитой. С ним очень трудно. У него темперамент бешеный, он придумывает сцену за сценой, эпизод за эпизодом, и ты просто теряешься от этой скорости и сам перестаешь соображать. – Мне кажется, вы давно достигли того положения, когда можете как минимум не соглашаться с режиссером, настаивать на своем.- Диктовать режиссеру я ничего не могу, но к моим словам прислушиваются. Правда, потом режиссеры меня обманывают. – Обещают и не делают?- Да, обещают и не делают. Или втихаря делают нечто несусветное. На «Вольфе Мессинге» режиссер придумал сцену, где Сталин говорит Мессингу: «Наша семья оказалась в трудном положении», – и рассказывает про своего сына Якова, попавшего к немцам в плен. Я заледенел, когда посмотрел. Говорю: «Вы что, обалдели? Сталин советуется с Мессингом?!» И рассказываю им хрестоматийную историю, как после битвы под Сталинградом и подписания генералом Паулюсом акта о капитуляции его армии Жуков набрался наглости и спросил Сталина: «Может, обменяем Якова на Паулюса?» И как Сталин обжег его взглядом и произнес: «Я солдата на фельдмаршала не меняю». Жуков пишет в своих мемуарах, что чуть на тот свет не отправился от страха. А тут, глядите, Сталин сам начинает обсуждать эту тему – и с кем? С каким-то Мессингом. Бред! Но эпизод вошел в картину, и ничего я с этим поделать не мог. Вот еще и поэтому пишу я, как правило, без режиссеров. – Быстро пишете? Сценарий полнометражной картины за сколько дней можете написать?- По-разному бывает. «Проверку на дорогах» я написал за двадцать два дня. Но перед этим я читал разные книжки про партизан, про их обычаи, быт…- Быстро писать входит в профессию сценариста?- Конечно. А еще в нее входит умение быстро соображать. Иногда у меня в голове очень долго варится какая-то сцена. Зато когда она придумана, написать ее ничего не стоит. Надо только не лгать самому себе. В сущности, всякое искреннее творчество – это движение к Богу.