Эдуард БОЯКОВ:

Умение слышать стихи для драматического актера важнее, чем музыкальный слух

Театральный режиссер, педагог и продюсер Эдуард Бояков с декабря 2018 года стал руководителем Московского художественного академического театра (МХАТ) имени М.Горького. Театр с его приходом активно обновляется, в том числе в нем идут спектакли по стихам ярких современных поэтов разных поколений – от Александра Кушнера и Евгения Рейна до Дмитрия Воденникова и Елены Исаевой, от Марии Ватутиной до Анны Долгаревой… Наша беседа с Эдуардом Владиславовичем коснулась современной поэзии, традиции актерского чтения и просвещения школьников внутри МХАТа, а также усилий педагогов, которые учат детей актерскому мастерству.

– Эдуард Владиславович, как вы пришли к театру? Насколько на этот выбор повлияли усилия педагогов?
– В моей театральной жизни я был обласкан встречами и учителями. Не буду перечислять всех, кому я обязан театральной карьерой, но достаточно назвать таких великих мастеров, как Валерий Абисалович Гергиев, Зиновий Яковлевич Корогодский. Но главный учитель, человек, который дал мне импульс и запустил этот «вирус театра» в меня, – это мой школьный учитель английского языка Эльмира Юсуфовна Бжассо, которая очень любила использовать игровые методики на занятиях. В наших с ней занятиях было много театральных постановок, в том числе и на английском: мы разыгрывали сказки, играли принцев, и тогда я, что называется, «подсел» на театр, почувствовал вкус к этому удивительному искусству. То, что мы играли на английском, тоже очень сильно отразилось в моей голове, и я не только начал искать возможность что-то рассказать на сцене – мне стал важен вопрос языка. Слово «язык» я употребляю не только в отношении русского языка: есть понятия «хореографический язык», «музыкальный язык». В этом году я был на своей родине, в Дагестане, где я родился и вырос, и виделся с Эльмирой Юсуфовной – абсолютное счастье, что она была и есть в моей жизни.

– Вы говорили, что в последнее время во МХАТе меняется атмосфера, постепенно начинают воплощаться идеи о формировании театра в качестве открытой площадки с разножанровым и многоцелевым пространством. Что вами делается в этом
– Мы фактически открываем театр. Многие десятилетия он был очень закрытым: это ни плохо, ни хорошо, но это факт. Практически не было современной драматургии: за последние двадцать лет только один автор присутствовал в современной афише – Юрий Поляков. Не было проектов, связанных с поэзией и музыкой. Была линия «патриотической заставы»: существовал форт в центре города, даже внешне не очень приветливый каменный гигант. Сегодня мы реализуем принципиально другую модель – создаем из этого пространства культурный и просветительский центр, где поэты, режиссеры, актеры, музыканты, философы могут встречаться друг с другом – и все работают на театр, все обогащают театр. Театр был и останется в центре нашей деятельности: безусловно, мы не хотим из этого здания сделать центр культуры, но театральные спектакли – стержень, а вокруг – большое количество активностей, связанных с другими жанрами, с другими языками. И я считаю эту модель правильной. Кроме того, очень много было запущено в визуальном отношении: плохо было с дизайном, с современной живой визуальной коммуникацией. Многие вещи, касающиеся архитектурных принципов, были просто нарушены. Пространство отзывается, оно заиграло: с самого раннего утра у нас идут и хореографические тренинги, и философские диспуты, и многое другое.

– Как вы отбираете героев поэтических спектаклей?
– Критерий отбора простой: мы стараемся звать лучших, по нашему мнению, современных поэтов, учитывая, конечно, что существуют поколенческие русла, разные поэтические школы. Поэтому мы представляем на нашей сцене и безусловных патриархов, живых классиков, таких как упомянутые Рейн, Кушнер или Юрий Кублановский, тех, кто уже снял все вопросы по поводу своего места в русской литературе, они останутся в истории как выразители 70‑х, 80‑х, 90‑х годов и начала XXI века. А рядом с ними есть поколение средних лет – Дмитрий Воденников, Елена Исаева, Мария Ватутина. Эти поэты, недавно считавшиеся молодыми, сейчас уже перешли в другую лигу, заработали профессиональный статус, выпустили много поэтических книг и отвечают за сегодняшний день, за поэтический мейнстрим. И есть третье поколение: ребята, которые только приходят в поэтическое пространство, обладая очевидными перспективами, – Алексей Шмелев, Константин Потапов. Пропорция между этими тремя поколениями составляет суть нашего репертуарного проекта, который называется «Сезон стихов». Без поэзии современного актера не вырастить, без поэзии современного театра не построить. Поэтическое слово – важнейший элемент профессионального тренинга: умение понимать и слушать стихи для драматического актера важнее, чем музыкальный слух. Музыкальный слух – профессиональный инструмент артиста, поэтичность же – суть, смысл. Понимая и чувствуя в себе поэзию, артист способен решать задачи любой сложности. Мы ведь стараемся, чтобы и драматургия – Грибоедова, Гоголя, Чехова, например, – звучала на сцене как поэзия.

– А как вообще происходило ваше знакомство с современной поэзией?
– Я не помню, когда влюбился в поэзию, попал в зависимость от нее, – видимо, в школе. Сразу после школы была армия, где я сдружился с очень близкими мне товарищами, армейскими друзьями в самом святом смысле слова, прежде всего с Андреем Гордиенко из Сибири. Служил я в пограничных войсках, а там складывается глубокое общение между людьми в ходе всяких караулов, дозоров: ты про человека узнаешь очень много нового и серьезного. Там, в армии, не имея возможности читать прозу, которая требует многих часов, я осознал поэзию как способ воспитания эстетического чувства, аккумулирования смысла и красоты. Я читал очень много стихов – и Лермонтова, и Тютчева, поэтов Серебряного века, параллельно интересовался Вознесенским, сразу за ним с головой ушел в Бродского. К моменту, когда я начал работать в театре завлитом – это было на третьем курсе, – мои связи с поэзией были для меня безусловными. Я писал стихи в юности, но никогда не позиционировал себя как поэта. Театр – искусство, проигрывающее поэзии во многих отношениях: оно бывает грубым, а поэзия – тончайшее искусство, это Логос, поэтический космос культуры.

– Куратором вашего нового поэтического проекта стал молодой поэт и продюсер Иван Купреянов. Какие качества позволили Ивану выдвинуться в этом направлении, как происходит сотрудничество?
– Иван сам талантливый поэт, я познакомился с ним сперва как с поэтом, видел его на нескольких поэтических вечерах, и мне нравились его стихи. Потом мы сдружились, и я увидел, что Иван обладает достаточно редким для современных творческих людей качеством: он любит и чувствует чужие стихи, чужой талант. Это важнейшее качество для продюсера, которое меня заинтересовало. Мы начали обсуждать совместные проекты, и в долгих интересных прогулках по Патриаршим возникла идея совместного проекта. Он рассказал мне об идее поэтического сезона, и мне она понравилась. Теперь Иван – важнейшая часть нашей не только поэтической, но и театральной жизни.

– Как вы относитесь к традиции актерского чтения? Довольно распространено мнение, что актер часто портит стихотворение…
– Увы, это нередко случается. К этой теме отношусь с осторожностью. Есть чувство опасения, когда какой-то знаменитый актер говорит: «Старик, у меня есть программа по Ахматовой или по Пушкину». Не буду называть фамилии, но я испытываю огромное количество разочарований, когда вижу многих современных актеров, читающих стихи. На сцене или в кинокадре я вижу прежде всего актера, который пытается показать, какой он чувствующий, какой он Актер Актерыч, который владеет интонированием и красиво воспроизводит музыку стиха. Тут мне вспоминается заезженная формула Станиславского о том, что нужно любить не себя в искусстве, а искусство в себе. Она по-прежнему актуальна: актер должен интерпретировать стихотворение как равноправный участник творческого акта. Если же перед актером стоит задача представить стихотворение (Пушкина, например, или Гумилева) как есть, в чистом, так сказать, виде, нужно прежде всего рассказать, предъявить само стихотворение – в том качестве, в котором его поэт мыслил. Мы не имеем права подчеркнуть слово «Петербург» в стихотворении из-за того, что, скажем, я родился в Петербурге: и что, теперь я буду подмигивать дорогой публике в надежде на то, что она обратит внимание, как я это выделил? Может, поэт употребил это слово случайно, так пусть оно и в моем актерском чтении будет случайным. Есть мало артистов, которые умеют хорошо читать, я бы назвал двух питерских актрис, которые обладают совершенно непревзойденным даром любить, чувствовать и предъявлять стихотворение. Это две артистки сами по себе грандиозного дарования, они любят стихи в себе больше, чем себя в стихах: Алиса Фрейндлих и Светлана Крючкова.

– Что бы вы посоветовали педагогам, которые учат детей читать и понимать стихи?
– Сложно избежать банального ответа, но стихи надо любить всем сердцем. Я не утверждаю, конечно, что учитель математики не должен любить свой предмет, но поэзия требует религиозного к себе отношения. И те педагоги, которые обладают таким религиозным отношением, способны заражать своих учеников зависимостью от поэзии, о которой Бродский в Нобелевской лекции говорил как о зависимости от языка. В той же Нобелевской лекции Бродский – может быть, излишне резко и провокационно – заявил, что поэзия видовая цель человечества, притом она высшая форма существования языка: человек перестает быть животным через поэзию. В христианской традиции, если рассуждать, человек преодолевает через поэзию, через Логос свою ветхость. Мы можем быть сколь угодно космополитами, но мы все равно очень ограниченны по отношению к тому массиву, который представляет собой Логос, вмещающий в себя все проявления культуры, все песни, которые пропели матери своим детям, все трагические восклицания, все возможные аллилуйи, аминь, которые произносились в наших молитвах. Поэт – человек, который транслирует этот Логос.

– Делается ли что-то внутри сегодняшнего театра для просвещения школьников?
– Мы только начинаем эту работу: восстановили «Синюю птицу» – единственный спектакль Станиславского в мировом репертуаре, ему 111 лет, и он обладает невероятным воспитательным ресурсом. Но, кроме того, у Метерлинка существует и поэтичность, даже, я бы сказал, философская поэзия. Она невероятно действует на детей, что подтверждает культовый статус этого спектакля на протяжении многих и многих поколений. Есть и другие спектакли, которые вызывают интерес у школьников и педагогов: «Отцы и дети», «Мастер и Маргарита», будущая постановка «На дне», два спектакля по Виктору Розову: «Ее друзья» и «В поисках радости»… Розовские пьесы идут у нас днем в субботу и воскресенье, и это очень интересная специфика – когда 14‑, 16‑, 18‑летние ребята видят персонажей своего возраста на сцене. Я с радостью приглашаю учителей на эти и другие спектакли. Мне кажется, театр должен воспитывать: во-первых, спектаклями, а во-вторых, учебными программами, которые адресованы детям. Мы запускаем познавательные лектории и экскурсии, адресованные детям, но и учителям нужно оказаться в театре – и уже побыть рядом с нами не просто как посетители или зрители, а посмотреть на сцену, закулисье, цеха. И тогда, может быть, учителя почувствуют сладость театра.

– Согласно Википедии министр культуры РФ Владимир Мединский пообещал увеличение финансирования театра и сохранение его патриотической, яркой позиции. Влияет ли позиция министра культуры на содержание постановок театра?
– Нет, никак. К сожалению, я очень мало обсуждал спектакли с министром: он очень тактичен в этом отношении и много раз подчеркивал мое полное право решать все вопросы, касающиеся репертуарной части. Он должен оценивать наши результаты, и он приходит в театр, смотрит спектакли, интересуется цифрами и ростом билетных продаж, направлением репертуарной деятельности. В этом отношении он, конечно, руководитель.

– Вы много раз говорили о необходимости четкой культурной политики и идеологии в современной России. Есть ли что-то в сегодняшней культурной политике, чего не хватает развитию поэзии?
– Внимания. Я думаю, что государство и власть недооценивают театр и поэзию как виды искусства, как уникальные художественные практики.

– Какие планы у МХАТа?
– Это и постановка Кончаловского «На дне», и постановка «Лавра» Евгения Водолазкина, и огромный музыкальный спектакль по песням Дунаевского, и спектакль по биографии Есенина, которую написал Захар Прилепин, мой ближайший товарищ и человек, с кем я строю театр. В следующем сезоне мы продолжим спектакли по стихам современных поэтов, но начнем показывать и спектакли по стихам великих поэтов XVIII, XIX и XX веков. Речь идет о беспрецедентных амбициях, и если удастся все их воплотить в жизнь, это будет грандиозным событием для театральной Москвы.

Борис КУТЕНКОВ