На чтение: ≈ 27 мин.Начальная школа имени Горация Манна, известного реформатора государственной системы образования в США в XIX веке, – одна из лучших в американской столице. Она находится на северо-западе Вашингтона, недалеко от так называемого посольского ряда, и в ней вместе с американцами занимаются с подготовительного, детсадовского уровня до 5-го класса ребята из многих стран мира, включая Россию. О том, чему их там учат и есть ли между ними различия, наш разговор с директором школы Лиз УИСНАНТ.
– Сколько лет вы работаете в школах?- Долго уже. В прошлом году 25 лет было. Преподавала в начальных классах, потом стала зам. директора в большой школе, директором там же. Последние 7 лет – здесь.- Дети за это время изменились? Или они не меняются?- Я бы сказала – и да, и нет. Развитие ребенка – как он растет, как он учится, – наверное, то же самое.Но вот наше знание, понимание того, как они учатся, – это расширилось. Теперь мы гораздо больше, чем 20 лет назад, знаем о том, как работает мозг, как влияет семья на процесс обучения.Так что, можно сказать, дети те же. А вот как мы, взрослые, готовимся к общению с ними, сами учимся – это изменилось.И конечно, сегодняшняя жизнь детей разительно отличается от той, какой она была 20 лет назад. Я имею в виду технологии, темп поступления к ним информации через ТВ, компьютер, мобильные телефоны, ну и через обычное чтение тоже. Все это существенно изменяет детей. Причем они меняются быстрее, чем взрослые. Интересно, что взрослым часто приходится их догонять.- На ваш взгляд, влияние всей этой техники больше хорошее или плохое?- По-моему, опять же серединка на половинку. Безусловно, есть польза в той независимости, которую ребенок приобретает благодаря технологическим инструментам. Открытый доступ к информации – это замечательно. Человека больше не ограничивает то, что он из маленького городка в России, в Индии или в Иллинойсе (в американской глубинке. – А.Ш.). Горизонты сильно расширяются.Но, конечно, я считаю, в технике есть и минусы. Не только для детей, но и для взрослых. Родители ведь тоже отвлекаются на 200 сообщений в электронном почтовом ящике за день на те же сотовые телефоны. Семейная динамика меняется. Общение. Это, я думаю, влияет на детей.- А как с характером? Вот смотрите: главная задача начальной школы – привить определенные ценности, навыки, умение учиться. Правильно? На это техника влияет?- Нет, не думаю. Скорее уж на семьи. И не только технологии, а просто вся современная жизнь, та же экономика. За ужином никто уже не собирается вокруг стола. В этом смысле присутствует влияние на, так сказать, ткань семейных отношений.- У вашей школы очень хорошая репутация. Но из-за этого многие считают, что она нетипична, что по ней нельзя судить о системе вообще. Это так?- Трудно сказать. Я вот работала в полудюжине школ – и государственных, и независимых (то есть частных)… Как государственная школа, мы достаточно типичны… Возможно, мне легче, чем некоторым моим коллегам, нанимать талантливых и хорошо подготовленных специалистов.- Но ведь сейчас экономически сложное время. Я думал, и в не столь привилегированных школах места нарасхват…- Конечно, начинающие учителя согласятся на любое место. Время действительно нелегкое. Но опытные, умелые люди…- Понятно. То есть вы можете выбирать лучших.- Совершенно верно. А, скажем, сельским школам вообще трудно находить себе людей. Особенно для средних и старших классов и особенно предметников, скажем, по химии или алгебре…А у нас хороший, очень ровный состав. Есть преподаватели, работающие по 4, по 7, по 14 лет. И все в этой линейке друг друга ценят и друг другу помогают…- Меня на самом деле интересуют не столько школы как таковые, сколько люди. Мне хочется сравнить не методику преподавания математики – это не мое дело, – а детей. Вот дети в сельской американской школе такие же, как у вас, или другие? И не только по уровню академической готовности. Вы же всех без исключения обязаны принимать, кто живет в вашем школьном округе?- Совершенно верно. И, кстати, уникальная черта нашей школы – состав детей. У нас здесь в классах собирается буквально весь мир.Когда я росла в Кливленде в штате Огайо (средний по американским меркам промышленный город. – А.Ш.), на Среднем Западе, большинство моих соучеников были местные ребята. Может, кто-то жил прежде и где-то еще, но это скорее было исключение. Как правило, они родились и росли в этом же штате или даже в этом же городе.Уникальность опыта наших детей в том, что их соученики жили во множестве самых разных мест. Это само по себе создает ощущение того, насколько велик окружающий мир.Конечно, это не означает, что они чем-то принципиально отличаются друг от друга. Вот мой сын родился во Вьетнаме, а его друг – в Южной Африке. И они очень похожи в том, что их радует и огорчает, что для них важно. Но, конечно, они разные, в том числе и по своему восприятию мира…- Что делает ваших учеников маленькими американцами, а не маленькими вьетнамцами, русскими или кем-то еще?- Интересный вопрос… Известно, что Америка как страна создавалась на базе вполне определенных идеалов, касающихся терпимости, многообразия, «плавильного котла»… И, мне кажется, между детьми имеется разница – отчасти благодаря школе, точно благодаря семье – в том, насколько они подвержены воздействию этих идеалов…По своему примеру скажу, что мы с ребенком много внимания уделяем политическим процессам. Говорим о том, что я имею возможность голосовать, возможность помогать неимущим…Такие ценности, наверное, есть во многих странах. Но для нас это… смысл нашей общественной жизни…- То есть ваш ответ – семья и школа вместе. Как источники идеалов… А что это за идеалы конкретно для вас? С чем дети должны уйти из вашей школы?- Хочу, чтобы уходили с чувством самостоятельности – для меня это важное понятие, – со способностью контролировать то, что с ними происходит в жизни… (по-русски это всегда называлось чувствовать себя хозяином своей судьбы, кузнецом своего счастья. – А.Ш.). Чтобы они, уходя от нас в другие, скорее всего, большие по размеру школы, умели принимать решения, позитивные для них и для окружающих. Или делать выбор, который такого результата не дает, это они тоже должны понимать. Поэтому надо им давать с этим экспериментировать, пока они здесь, в сравнительно маленьком и безопасном школьном мире.То есть я хочу, чтобы они успели сделать у нас и какие-то ошибки – на собственном опыте испытали и поняли, что все мы ошибаемся и должны свои ошибки исправлять. Они здесь пока еще все поправимы, непоправимых нет. На мой взгляд, это очень важно.Хочу, чтобы дети успели почувствовать, что им легко дается, а что с трудом, поняли, что такое различие свойственно всем и каждому. Такова человеческая природа. Хочу, чтобы уходили с осознанным чувством ответственности – и за себя, и за других.- А от чего стараетесь отучать?- От представления, будто нельзя, неправильно делать ошибки. Будто есть только один «правильный» способ делать что бы то ни было.Я сама глубоко убеждена и стараюсь внушать в школе и детям, и взрослым, что к одной и той же цели можно прийти разными путями. И необязательно один лучше другого. Они просто могут быть разными. И это нормально, даже очень здорово.Стараюсь отучать от мысли, будто «особый», «не такой» – значит «плохой». Иное – просто иное, а не худшее.- Да, меня в советской школе такому отношению не учили. Но у меня к этой «политкорректности» всегда возникает вопрос: как быть с добром и злом? Ведь этому же тоже надо учить. Иначе получается – все разные, все одинаково хорошие. Есть же все-таки вещи, которым надо сразу и однозначно говорить «нет»…- Есть, согласна…- Должны существовать абсолютные моральные величины…- Насчет абсолютных – не уверена.- Скажем, что нельзя обижать маленьких и слабых…- Да, конечно. Абсолютно (смеется). Вы правы. И есть обязательства по отношению друг к другу, которые… которые… (не хочет говорить – абсолютны. – А.Ш.), которые показывают, что правильно и что неправильно.В нашей школе не разрешается разбираться в любой сложной ситуации с помощью рукоприкладства. И если ко мне привели подравшихся мальчишек, я не стану им говорить, что вы, мол, просто избрали свой способ разобраться.Конечно, абсолюты существуют… По большей части это касается вопросов безопасности и взаимного уважения.- И что бывает с нарушителями этих правил?- Лишаются привилегии быть в коллективе (само это слово в Америке практически не употребляется, но в данном случае это стопроцентно точный перевод термина «community». – А.Ш.). Вот сегодня два мальчика на линейке начали пихать друг друга. Их тут же изолировали от остальных и послали ко мне в кабинет, чтобы прежде всего они сами между собой обсудили, что произошло, а потом уже я с ними поговорила.Опять же урок здесь был в том, что это их проблема, которую решать им, а не мне.- Как вы считаете, детям нужен авторитет? Они ведь часто его своим поведением тотально отвергают…- Опять же хороший вопрос. Им нужен чужой авторитет, они должны его видеть. Я твердо верю, что детям нужны ограничения…- Именно нужны?- Да, именно нужны. Они же растут, развиваются. Это как переход от колыбели к кровати. Нужен барьер, а потом он должен снижаться, конечно, в безопасной ситуации. Но он все равно сохраняется, он реален.Но я считаю, что детям нужно зарабатывать и собственный авторитет. Они должны чувствовать, что тоже могут что-то решать. И у нас в школе это практикуется. Если дети подрались или еще как-то нарушили правила, им часто дается выбор, как уладить дело. Во многих школах им просто говорят, что они должны делать, и все. У нас иначе…- Например?- Скажем, ребенок порвал от злости чужую работу (задания выполняются не в тетрадях, а на отдельных листах. – А.Ш.). Можно сказать, нечаянно – не совладал с собой. Я ему говорю: «Придется исправлять положение, причем не на словах, а на деле. Придумай, как. Просто извиниться мало».Например, он может предложить на перемене помочь сделать все заново. Или склеить листок. Или сказать: «Я вообще сам за тебя сделаю всю эту работу».Смысл в том, чтобы осознал ошибку и придумал выход. А возможность выбора помогает этого достичь. Только в наиболее серьезных случаях я буду проводить четкую границу и предупреждать, что ее ни в коем случае нельзя пересекать. Если делать так, они нарочно постараются ее переступить. А когда есть возможность выбора – другое дело.- То есть вы как бы в роли судьи?- Скорее тренера, партнера в поиске позитивного решения проблемы. Хотя, наверное, есть и элемент судейства. Если ребенок взамен порванной работы предложит купить мороженое, я не разрешу. Решение должно соответствовать проблеме. Тут покупками не отделаешься…- Какие методы вы используете, чтобы прививать детям нужные ценности?- Например, моделирование. Мы, как взрослые, можем показать в классе развитие того или иного разговора.- Моделируют учитель и помощник учителя?- Может быть так, а может – и учитель с учеником. Еще пример – привлечение внимания к чьему-то поступку. Я сегодня с утра была на занятии в четвертом классе, там одна девочка очень старательно помогала другой. И я сказала – не ей, а всему классу, – что она молодец. То есть она заслужила похвалу, а для остальных это стало уроком.- Часто приходится слышать, будто американцы учат детей ябедничать. Это правда?- Трудно сказать. Мы, конечно, поощряем детей к самостоятельному решению проблем. По мере сил. Но и к взрослым советуем обращаться, особенно с вопросами безопасности и другими серьезными вещами. Тут есть внутренний конфликт. Но я не хочу, чтобы дети видели во взрослом человека, который должен за них решать все проблемы. Я хочу, чтобы они видели и свою роль, свою ответственность…- А с моральной точки зрения правильно или неправильно ябедничать? Вот мальчик к девочке пристает, щиплет. Что ей делать? Нажаловаться?- Она должна прежде всего ему сказать: «Перестань, мне это не нравится». Если не прекращает – да, надо сказать. Дети должны понимать, что есть люди, которые им помогут, когда они сами не справляются. Но первый урок – попытаться справиться самой.Но я и ученикам, и собственному сыну говорю: «Видите что-то небезопасное, важное – скажите взрослому». Моральный компас требует заботиться об общем благополучии. Иногда это значит предупредить взрослого.- А как же еще один стереотип в представлении об американцах, да и в их собственном представлении о себе: каждый сам занимается своими делами, помощи не просит и в чужие дела не суется? Здесь нет противоречия?- Ну вот я вам говорила про двух утренних мальчиков. Один другому сделал замечание, а тому не понравилось. Он и сам знает, что делать, просто замешкался. Это постоянно случается. И я в данном случае могла только объяснить обоим, что произошло недоразумение, хотя оба хотели, как лучше.Отсюда можно сделать вывод – надо друг другу доверять. Надо исходить из того, что другой и сам все сделает правильно. Хотя грань бывает расплывчатой.- В глазах иностранцев репутация у американских школ невысокая…- Это точно…- Мол, в них спрос небольшой с учеников…. Но постойте – вот вы сразу согласились. А почему, собственно?- Я только что вернулась из Бахрейна, с международной конференции. Там были преподаватели из Финляндии, Новой Зеландии, Австралии, Великобритании. Может, и из России были, не знаю. Очень широкая по составу группа.Нам каждый день показывали всякие рейтинги, и место американских школ было наглядно видно.Так что я в курсе, что не по одному, а по многим показателям работа американских школ оставляет желать лучшего.- Если знаете, почему не исправляете?- Я-то как раз считаю, что в нашей школе мы этим и занимаемся. Традиционно считается, что американская школа не сильна по части критического, творческого подхода к решению проблем – у нас столько зубрежки, что, дескать, дети запоминают уроки, а от себя ничего сказать не могут.Но в нашей школе… Я считаю, мы не «школа учебников»…- Вы знаете, о советских школах тоже все время говорили, что там зубрежка. Притом что академические стандарты в школах были высокими. Дескать, «не учите думать». Мне казалось, в американских школах подход противоположный, а вы мне говорите – то же самое…- Ну-у-у… Может быть…- Но вы утверждаете, что эта критика здесь есть и что она более или менее справедлива?- Да, да. И насчет спроса пониженного – это тоже бывает. На самом деле спрос-то в данном случае скорее с учителей…Да, действительно, бывает так, что преподается урок классу из 25 человек. Кто-то понял, кто-то нет – не важно. На самом-то деле, конечно, важно, правильно? Я же должна учить не класс из 25 человек, а каждого конкретного ученика в этом классе…- У нас и по 30 с лишним человек в классе бывало… Еще вот по части критики американских школ: слабый спрос, мало дисциплины, обстановка не способствует достижению успехов в учебе… Справедливо? Или слишком огульно?- Ну есть, конечно, американские школы, про которые ничего такого не скажешь. Но есть и точно такие школы, как вы описываете. Где взрослые не наладили работу, как положено. Так что отчасти верно, отчасти нет.- А важно, какая школа – государственная, частная?- Нет, не важно. Думаю, есть и государственные, и частные школы, относящиеся к обеим категориям.- Какие у вас самые сложные и важные проблемы в работе? Административные? Преподавательские? Что первое приходит в голову?- Например, время. Это и к предыдущему вопросу относится. Что в американских школах бесспорно, так это то, что мы учимся меньше, чем во многих других странах. В той же Финляндии, например…- Странно. В нашей начальной школе уроков было гораздо меньше. В первых классах учились где-то до полудня. Но не до 3 часов дня, как здесь…- Ничего себе. Но все же во многих системах учебного времени больше. Летом дольше учатся, школьный день дольше длится.И один из вызовов для меня – найти время для всего, что мы хотим сделать. Прессинг постоянный. Если бы могла что-то изменить, продлила бы рабочий день учителям. И конечно, платила бы им за это.- А какая продолжительность рабочего дня?- По контракту – с 8 утра до 3.30 дня. 7 с половиной часов. Этого недостаточно.Конечно, у меня в школе никто так не работает. Все работают больше, а некоторые на много часов больше.- Но им за это не платят?- Нет, не платят. А время ведь нужно не только для уроков. Если собирать учителей, чтобы вместе планировать работу, обсуждать детей, то общий результат гораздо лучше. Чтобы каждый учитель не был сам по себе.- Правильно я понимаю, что вопрос упирается в основном в деньги?- В основном да. И поэтому я не требую, чтобы учителя задерживались до 6-7 часов. Но они это делают, готовятся к урокам, к завтрашнему дню.- У вас много детей из России и других стран. Есть ли какая-то плата или другие обязательные требования?- Наоборот, мне округ доплачивает, чтобы я могла помогать семьям, недостаточно хорошо владеющим английским языком. Это целевые ассигнования.Сейчас у нас 31 ученик, только начинающий осваивать английский, еще около 30 уже в целом достаточно освоились, но все же нуждаются в дополнительных занятиях. И такие занятия ведутся. У нас для этого выделены две отдельные ставки.- Я на самом деле спрашивал, должны ли семьи что-то платить.- Нет. В государственных школах никакой платы нет. Более того, федеральные власти тоже приплачивают округам, где много учащихся с особыми нуждами. По тому же английскому. Или с отклонениями в развитии.- По поведению, по отношению к учебе русские и вообще постсоветские дети чем-то отличаются от американских?- Я совершенно никакой разницы не вижу. Многие из наших иностранных учащихся одновременно ходят в свои школы – датскую, польскую, русскую, немецкую и т. д. Стиль в них, наверное, немного разный. И, должно быть, это сказывается на ожиданиях…- Есть ли какие-то конкретные области, в которых русские или другие иностранные ребята показывают себя лучше или хуже американских?- Чего-то конкретного, осязаемого не назову. Скажем, по предметам – они лучше успевают по математике или другой дисциплине… Все зависит от индивидуальных особенностей ребенка.Меня, кстати, поражает, как лихо дети управляются со своими разными языками. У нас немало детей, говорящих даже не на двух, а на трех или четырех языках. Как минимум с полдюжины на четырех языках говорят. Например, на испанском, португальском, итальянском и английском. И ничего, не путаются. Для меня это невероятно, я просто завидую.- Мне кажется, американцы порой ведут себя очень напористо. Просто, можно сказать, «качают права» перед учителями…- Ну я бы не сказала, что это норма. Но вообще-то американцы привыкли говорить без обиняков. Это воспринимается как естественное право.Но я стараюсь заботиться о том, чтобы и люди более сдержанные могли поделиться тем, что их волнует. Ко мне можно подойти, я выхожу во двор после занятий. Стараюсь быть доступна.- О русских школах вы что-то знаете, представляете их себе?- В общем-то, нет. Хотя однажды я провела чудесное лето в велопробеге по России. Мы проехали от Москвы до Новосибирска. Кажется, это был 1989 год…- И что, у вас была целая команда?- Да, команда, причем смешанная. У нас были и инвалиды-колясочники, с ампутированными конечностями, и здоровые тоже. Смысл был – показать, что нет ничего невозможного, когда ты в команде.Некоторые ехали гораздо дальше – в Монголию и потом в Китай. А я только один этот этап. Помню, по дороге нас все время угощали хлебом-солью. Ну и водку тоже предлагали…Андрей Шитов, корр. ИТАР-ТАСС – специально для «УГ», Вашингтон
Выбор читателей
Комментарии