Два письма на одну тему

Сегодня мы публикуем отклик на статью А.Куна╡ева “Карл приказал изменника судить” (“УГ” N 20 от 27.05.1997), поступивший от авторов учебного пособия “Литература. 6 класс” (М.Б.Ладыгина и Т.Г.Трениной) с комментариями автора рецензии А.Кунарева.

Праведный гнев Калибана

“УГ” N 20 (9633) от 27 мая 1997 г. опубликована статья А.Кунарева “Карл приказал изменника судить”. Увы! Рецензия не состоялась, и вместо благодарности остается выразить лишь крайнее изумление прочитанным.

Обьяснимся. Авторы пособия далеки от мысли, что созданное ими творение совершенно, не разделяют они и мнения А.Кунарева, что “10 лет – срок вполне приличный, чтобы создать вполне приличный же учебник по литературе”. Сначала создается программа, затем уже пишутся учебники, составляются пособия. Но это только начало, а не завершение работы, поскольку главными “рецензентами” в конечном счете оказываются учителя и их ученики. Требуется время для кропотливого анализа работы по учебнику, для формулировки конкретных замечаний и предложений по совершенствованию учебного пособия. Наша программа и комплекс учебных пособий к ней проходили апробацию во многих городах России (Новокузнецк, Рыбинск, Хабаровск, Ярославль и др.), и авторы с глубокой благодарностью относились к замечаниям, позволявшим улучшить пособия и саму программу. Но, на наш взгляд, любая критика должна быть компетентной и, как сейчас модно говорить, “конструктивной”. Замечания же А.Кунарева поражают своей безграмотностью и безответственностью.

Начнем с того, что учебное пособие для 6-го класса существует не само по себе: оно входит в комплекс пособий, обеспечивающих усвоение утвержденной Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации программы. Если бы А.Кунарев потрудился заглянуть в программу и хотя бы пролистать пособие для 5-го класса, у него не возникло бы сомнений, “кто такой повествователь и чем он отличается от автора” (“Литература. 5 класс”. – М.: Дрофа, 1995, сс. 83-85) и “знают ли авторы, что такое фольклор” (указанное издание сс. 12-82). Налицо безответственность рецензента, поставившего перед собой неблагодарную задачу судить о целом по его части (как тут не вспомнить известную притчу о трех слепцах, описывающих слона).

Но безответственность – не худший порок А.Кунарева. Хуже то, что все без исключения его замечания не выдерживают ни малейшей критики. Он, например, искренне убежден, что лермонтовское “уж мы пойдем ломить стеною…” не является метафорой (не может оно быть и сравнением, поскольку отсутствует сравнительный оборот) и здесь в прямом смысле использован “лексикон из специфически русского “вида спорта” – кулачных боев”. Каков пассаж! Либо А.Кунарев совершенно не разбирается в тропах, либо Бородинская битва являла собой всего-навсего кулачный поединок “стенка на стенку”. Однако, насколько помнится, у Лермонтова “звенел булат, картечь визжала”, что как-то мало походит на кулачный поединок!

Как прикажете понимать утверждение А.Кунарева о том, что “эстетика в фольклоре всегда играла подчиненную роль”? Во-первых, эстетика в любом словаре (к которым так советует обращаться А.Кунарев) определяется как “наука” или “философское учение” об искусстве и художественном творчестве. С этой точки зрения она не только не играла “подчиненной роли”, но она попросту отсутствует в фольклоре. Очевидно, А.Кунарев имел в виду поэтику или художественность, но не будем гадать об этом. Во-вторых, из контекста можно вывести мысль о том, что фольклор, по мнению А.Кунарева, не является художественным творчеством (если под эстетикой понимать искусство), но это просто нонсенс! Здесь можно процитировать самого А.Кунарева, обратив к нему его собственный упрек: “Да знает ли он, что такое фольклор? Читал ли он Афанасьева и Проппа?”

Вообще А.Кунарев редкостный путаник. За хлесткими на первый взгляд фразами скрывается либо пустота, либо противоречие. Вот он возмущается утверждением о том, что “писателей привлекает в легендах народный идеал”, но, обьясняя свое возмущение, пишет: “спросите хотя бы детей, что их интересует в сказке”. Так о ком идет речь: о писателях или о читателях? Но затем вновь А.Кунарев обращается к писателям и заявляет: “А ведь были писатели, использовавшие фольклор в своем творчестве, но народного идеала не принимавшие”. Опять путаница. В цитате из учебного пособия ничего не говорится о “принятии народного идеала”, речь идет о том, что он привлекает внимание писателей, часто вступающих с этим идеалом в полемику. Но это же совершенно разные вещи. Либо А.Кунарев в данном случае поленился заглянуть в словарь, либо сознательно пытается ввести в заблуждение читателя.

Пойдем дальше. А.Кунарев упрекает авторов пособия за то, что, по их мнению, “процесс мифотворчества далеко не завершен”, и рекомендует им обратиться к двухтомнику “Мифы народов мира”. Он опять лукавит. В этом самом издании прямо говорится о том, что процесс мифотворчества не завершен и вряд ли будет завершен в обозримом будущем. В отличие от А.Кунарева, мы не привыкли к голословным утверждениям, а посему позволим себе цитату: “Некоторые особенности мифологического мышления могут сохраняться в массовом сознании рядом с элементами подлинно философского и научного знания, рядом с использованием строгой научной логики… Живучесть некоторых стереотипов мифологического мышления в области политической идеологии и в связанной с ней социальной психологии делает в определенных условиях массовое сознание питательной почвой для распространения “социального” или “политического” мифа (“Мифы народов мира”. – М., 1980, т. 1, с. 15-16). О современном мифотворчестве пишут Р.Барт (“Мифология”. – М., 1996), Н.В.Серов (“Хроматизм мифа”. – Л., 1990), Ф.В.Шеллинг (“Философия искусства”. – М., 1966) и др. Современные мифы приводятся в “Мифологических рассказах русского населения Восточной Сибири” (Новосибирск, 1976). Но для А.Кунарева знакомство с мифологией, очевидно, ограничилось прочитанной в детстве книжкой Н.А.Куна, и он явно не желает знать, что было дальше.

А чего стоит вопрос “простите, почему “национальное своеобразие” выявляется только у русской литературы, а зарубежной, занимающей немалое место на страницах пособия, в этом свойстве отказано?” Хоть и неловко, но придется ответить на этот вопрос банальностью: литература – искусство слова, а зарубежные произведения представлены переводами, поэтому говорить об их национальном своеобразии некорректно.

Сказанного вроде бы достаточно, чтобы убедиться в филологической некомпетентности А.Кунарева, но он почтил своим вниманием и другие науки, впрочем, с тем же успехом. Так, он вынес в заголовок своего эссе цитату из “Песни о Роланде”, пытаясь уличить авторов пособия в незнании истории. На самом же деле в “исторических соснах” заблудился сам А.Кунарев. Он запутался в разных исторических периодах развития средневекового общества: до феодальной раздробленности, в период раздробленности и после нее. Это совершенно разные периоды организации общества. А Кунарев наивно полагает, что “соблюдение правовых норм обеспечивается государством, т.е. аппаратом насилия”. Но дело в том, что империи Карла Великого и Чингисхана (в отличие от Римской империи) не были государствами (см. Краткий политический словарь. – М., 1989, с. 120-122), не была государством и Русь в период феодальной раздробленности, хотя удельные князья и издавали свои законы, и вершили в своих владениях суд, но именно это утверждение почему-то возмущает А.Кунарева, напоминающего авторам пособия о “Русской правде” Ярослава Мудрого. Никто и не отрицает наличие определенных кодексов, имевших региональное значение, речь идет об отсутствии в Киевской Руси конституции, полиции, независимых от власти судов. Очевидно, А.Кунареву недосуг разбираться в таких тонкостях, для него и Новгород-Северское княжество – “государство”.

А.Кунарев также полагает, что в Библии можно найти однозначные ответы на все возникающие у человека вопросы. Но как же тогда обьяснить распад христианской церкви на католицизм, православие и протестантизм? А ведь для каждой из перечисленных конфессий “Библия есть слово Божие”. Не отрицают этого положения и приверженцы многочисленных ересей. Да и самому А.Кунареву, исходя из его же посылки, можно было бы напомнить: “Не судите, да не судимы будете”.

Но, честно говоря, наибольшее впечатление на нас произвели педагогические откровения А.Кунарева. Хотели бы мы поприсутствовать на уроке, где половина детей поет, другая половина играет в футбол, а учитель Кунарев рассуждает о литературе. Боимся, правда, что, если такие уроки войдут в практику, дети будут выходить из школы неврастениками.

Сказанного довольно. Думаем, что ни один автор не станет портить созданное им учебное пособие, внося в него заведомо ошибочные сведения в угоду малообразованному, но амбициозному рецензенту. Ну не нравится А.Кунареву пособие для 6-го класса. Это его дело, но зачем же впадать в “гнев Калибана, не видящего себя в зеркале” (О.Уайльд)? Зачем оскорблять учителей, работающих по данному пособию, требуя от них принимать на веру собственные измышления по хорошо известному им предмету?

Критика должна быть конструктивной, а посему порекомендуем А.Кунареву, не теряя времени, записаться на курсы повышения квалификации. Учиться вдумчиво и серьезно. Тогда, быть может, он не только сможет написать ряд дельных пожеланий авторам чужих учебников, но и создать собственный учебник, со временем заменяющий несовершенные пособия наших дней.

Михаил ЛАДЫГИН,

Татьяна ТРЕНИНА

Заметки на полях

хорошее время мы живем – спорим, думаем,соглашаемся или нет, но сами, без приставов, без истошных воплей “слово и дело государево”. Свобода! Я с большим интересом прочитал отклик на свою статью и весьма признателен за проявленную авторами письма оперативность. Поэтому постарался ответить тоже без задержек и проволочек. Чтобы не утомлять читателя цитатами, построил свой ответ таким образом, чтобы каждый его абзац являлся комментарием соответствующего абзаца письма М.Б.Ладыгина и Т.Г.Трениной, начиная со второго.

Факты – вещь упрямая. Программа по литературе, составленная М.Б.Ладыгиным, министерством утверждена, и соответствующий гриф на ней напечатан вполне законно. Такой же гриф – “Рекомендовано Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации” – красуется и на титульных страницах пособий для 5-го и 6-го классов. Здесь, однако, есть одна тонкость: эти учебные пособия министерство рекомендовать не могло по причине того, что они не прошли необходимой для получения такого грифа экспертизы. То есть напечатанные слова действительности не соответствуют. Только недавно “добро” было получено на пособие для 5-го класса. Но и здесь требуется оговорка: “одобренное” пособие еще не издано.

Суждения авторов пособия об устном народном творчестве, приведенные в моей статье, действительно не соответствуют данным фольклористики. “В сказке может произойти все, что угодно”, – утверждают они. А вот всемирно известный ученый В.Я.Пропп указывал на “двоякое качество сказки: ее поразительное многообразие”, “пестроту и красочность” и “ее не менее поразительное однообразие, ее повторяемость”. Заметим, что однообразие относится именно к событийной стороне волшебной сказки – это наблюдение легло в основу концепции Проппа о кровных связях сказки с первобытными представлениями о загробном мире и обрядом инициации. Этим обьясняется и композиционная бедность сказки.

Столь же странно и такое утверждение: из-за того, что “в Библии не всегда можно было найти ответ” “на возникавшие вопросы”, “люди стали обращаться к эпическим песням, повествующим о героях, в которых воплощался народный идеал. Такие герои, по мнению людей, не могли совершать неверных поступков”. А как быть с теми людьми, которые о Библии не слыхали? Например, монголы: “Сокровенное сказание” имеют, а Библии не читали. Словом, связь Библии с эпосом, представленная в таком ключе, вызвала подозрение о недостаточной осведомленности авторов в данном вопросе. То же можно сказать и о героях эпических сказаний. Далеко не все они воплощают народный идеал. Васька Буслаев – тот нагишом в Иордань-реке искупался, за что головой поплатился. А Алеша Попович – то смелый и удалой воин, то трусоватый и алчный “нахвальщик”? И после подобных откровений мне предлагают читать еще и другое пособие? Если таково качество части, каково же целое?

Поединок означает бой один на один между двумя противниками; единоборство. Авторы письма приписывают мне то, чего я не говорил. Но вернемся к “Бородину”. Итак, метафорой называется скрытое сравнение, в котором слова “как”, “как будто”, “словно” опущены, но подразумеваются. “Расшифруем” теперь лермонтовский стих – получается “пойдем ломить, как стена”. Интересно, как это? Явная бессмыслица, если, конечно, под стеной подразумевать вертикальную часть здания, служащую для поддержания перекрытий и для разделения помещения на части; вертикальную поверхность чего-либо; ограду; препятствие (все эти значения пометой перен. не снабжены). Как кажется, все эти “стены” ломить не могут. Не проходит здесь и стена (перен.) – тесно стоящий круг, толпа людей, поскольку в этом значении также подчеркнуты неподвижность, непроницаемость. Стена (пометы перен. нет) – плотно сомкнутый ряд бойцов. Ср. идиому лезть на стену, своим происхождением обязанную пословице: в одиночку на стену (лаву) не ходят, что синонимично известному один в поле не воин. Ср. здесь также синонимию стена – лава. Поэтому “расшифровка” стиха должна быть следующей: Пойдем ломить стеною – чем, а не как: строем, плотными рядами. Замечу, кстати, что упрек по поводу того, что описание битвы у Лермонтова “как-то мало походит на кулачный поединок”, направлен не по адресу. Во всем виноват “дядя”: “…изведал враг в тот день немало, что значит русский бой удалый, наш рукопашный бой “- т.е. осуществляемый без оружия или холодным оружием. На это указывают и эпитет удалый, и определение русский. Нельзя сказать “русское сражение” или “русская битва”. “Дядя” имеет в виду именно приемы, способы ударов – действия по глаголу бить. Перестрелка – безделка (хоть и артиллерийская!): “что тут хитрить? пожалуй, к бою, уж мы пойдем ломить стеною”. Подчеркну: дядя очень точно выбирает слова. Профессионал, дело знает.

Жаль, что авторы поспешили закрыть словарь: у слова эстетика, помимо приведенного ими, отмечается и такое значение: красота, художественность чего-либо.

Авторы любят полемизировать с неким воображаемым оппонентом, приписывать мне слова и мысли, мне не принадлежащие. Вот что я написал на самом деле: “Поэтические приемы, характерные для устного народного творчества, нацелены отнюдь не на “создание гармонического художественного мира”. Разве здесь отрицается художественная ценность фольклора? Суть моего высказывания в том, что в фольклоре красота формы вторична по отношению к его содержанию. Сравнение и метафора, отражая особенности человеческого мышления, являются неотьемлемыми свойствами языка; поэзия есть лишь одна из форм его бытования, развившаяся, безусловно, после того, как он возник. Те фольклорные образы, что поражают наше воображение, рождались в силу того, что наши предки хотели сказать не красивее, а точнее, так как знать имя вещи значило получить власть над нею. Они руководствовались практическими соображениями, а не эстетическими. И сказители стремились передать текст слово в слово именно потому, что сознавали “властительную, чародейную и творческую силу” слов – потеря или замена единственно возможного слова была чревата непредсказуемыми, но в любом случае гибельными последствиями.

Мне кажется, в семантике глагола привлекать и однокоренного прилагательного привлекательный довольно отчетливо виден позитивный смысл. Тем более что авторы, по-моему, это и имели в виду: “Несомненно, писателей привлекают в легендах народный идеал, нравственная позиция героев”. Ведь когда мы говорим: меня привлекает его нравственная позиция – это скорее всего означает не холодное любопытство, нейтральную заинтересованность, а сочувствие, готовность согласиться. И все же признаю: выразился не совсем точно. Надо было сказать: писатели, которых народный идеал и нравственная позиция героев отталкивали, и все встало бы на свои места. Но суть дела не в этом. Вспомним известное: “Что за прелесть эти сказки! Каждая из них есть поэма”. Именно в этом смысле я и сопоставил писателей с детьми, которых, конечно, привлекают в фольклоре не народный идеал, а выдумка, фантастика, занимательность.

Зачем лукавить? В приведенной цитате говорится об особенностях мифологического мышления, политических и социальных мифах, а отнюдь не о героическом, космогоническом и теогоническом мифах. Ведь именно они трактуются в учебном пособии, не так ли? Речь-то шла о том, что в учебнике миф может иметь место только как обьект изучения, а не как специфическая форма познания. Иначе говоря, учебник должен содержать научно проверенные факты, а не измышления.

Надо понимать, что произведения зарубежной литературы в пособии призваны продемонстрировать мастерство перевода? Тогда почему не приведены имена переводчиков? Почему не сказать об этом детям? Кроме того, если я правильно понял, получается, что, прочитав по-русски “Гамлета”, читатель не в состоянии корректно судить о его национальном своеобразии.

В рецензии я писал отнюдь не о том, являлись ли государствами империи Карла или Чингисхана, Новгород-Северское княжество и пр. Я писал о том, что соблюдение правовых норм всегда обеспечивается насилием – как в средние века, так и до сей поры. Думаю, что эта традиция будет соблюдаться и впредь. То, что в Киевской Руси не было конституции и полиции, для меня не бог весть какое откровение – вроде “в Сибири пальмы не растут”. Что же касается разных периодов развития средневекового общества, то ведь авторы, между прочим, не утруждают себя сообщить о них детям – просто пишут: феодальное общество, средние века – и все.

Теперь снова процитирую учебник, а потом себя: “Издавна люди обращались к Библии, находя в ней ответы на возникавшие вопросы: они были уверены, что все сказанное в этой книге исходит от Бога. К сожалению, и в Библии не всегда можно было найти ответ” и “Подозревают ли авторы о том, что среди их потенциальных читателей могут оказаться искренне верующие, воспитанные в христианском духе дети, которые уверены в том, что Библия есть слово Божие?” Хоть слово сказано о том, как я оцениваю св. Писание? А католики, православные и еретики с какой стати привлечены – для массовости? Замечу, кстати, что расколы вызваны отнюдь не невозможностью найти в Писании однозначные ответы – в этом-то как раз никто из верующих не сомневался и не сомневается! – а неоднозначными толкованиями этих ответов. Согласитесь, это разные вещи.

Сквозь “магический кристалл” могут привидеться картины и пострашней – помните: “копыты, хоботы кривые, хвосты хохлатые, клыки, усы, кровавы языки, рога и пальцы костяные”? А если всерьез, то, поверьте, реальным детям – даже “тихоням” – приходят в голову идеи гораздо более дикие, нежели игра в классе в футбол или пение на уроке математики. Это скажет любой учитель, проработавший хотя бы год. Потому что дети – такие же люди, как и мы с вами, только лучше, потому что доверчивей, чище и искренней в своих проявлениях. Это только из какого-нибудь прекрасного далека кажется, что в школу ходят пай-мальчики и кисейные барышни. А вот был еще студент весьма привилегированного учебного заведения – тот и курил, и винцо попивал, и за барышнями волочился, и стишки неприличные сочинял, а по математике только единицы… И умер не своей смертью. Один его однокашник – очень благовоспитанный, Модестом звали – так ему никогда и не простил плохого поведения. Но про Модиньку мы помним лишь благодаря его “непутевому” товарищу… Что же до введения в практику уроков по модели авторов письма – им виднее, поскольку я этого не предлагал.

Ни одного оскорбительного слова в адрес учителей сказано не было. Очень напоминает ситуацию с “держи вора”.

За совет – спасибо. Я, в общем-то, никогда и не прекращал учиться и повышать квалификацию – как свою, так и других: учеников, студентов, учителей. Учебник? Заманчиво. Подумаю.

Андрей КУНАРЕВ

От редакции.

Наша “Методическая кухня” замышлялась как место, где можно узнать оригинальные рецепты и поучиться “готовить” всевозможные “снадобья”, помогающие учителю интереснее и эффективнее строить учебный процесс. Кроме того, хотелось, чтобы здесь порой можно было бы просто посидеть, попить чайку, пообщаться, поспорить и даже помолчать. Увы, наша кухня может превратиться в место выяснения отношений, ссор и обид – словом, стать кухней коммунальной квартиры со всеми вытекающими отсюда последствиями. Невольно вспоминается знаменитая “Воронья слободка”, финал коей был более чем печален. Этого бы хотелось меньше всего. Так что пожелаем нашим авторам и читателям обьективности в суждениях, доброжелательности к коллегам по работе. Ведь, по сути, мы делаем общее дело.

О человеке нужно судить не по тому, чего он не знает, а по тому, что он знает.

Люк де Клапн де ВОВЕНАРГ