Два Днепрова

Я впервые увидел Эдуарда Дмитриевича перед съездом работников образования в декабре 1988 года. Делегаты съезда, поддерживавшие перестройку, встретились в «Учительской газете». Многие обсуждали, как вести себя так, чтобы и добиться продвижения новых идей, и избежать скандала с консерваторами. Днепров очень резко сказал, что надо дать бой. Так он и начал свое выступление.

Меня особенно поразило (не смог найти это в стенограмме, увы), когда он сказал: «Наша педагогическая наука в параличе», – и сделал паузу, которая повисла в Кремлевском дворце съездов. Все это сформировало для нас,  молодых директоров школ и учителей-экспериментаторов, романтический ореол. Днепров и его товарищи по ВНИКу представлялись нам декабристами или просто честными разбойниками, не пугающимися академических и бюрократических бонз. Этот образ только усилился, когда нас привлекли к работе ВНИКа, когда Днепров стал приглашать нас, провинциальных педагогов, в Москву в здание на Чистых прудах на обсуждения новых учебников, новых подходов к содержанию образования. Помню его резкость, когда он обнаружил, что в 1992-м издательства продолжали печатать буквари с портретами Ленина. Помню ощущение предельной ясности, которое появлялось после его программных выступлений. Он видел будущее, и вместе с ним мы видели эти векторы: демократизация, гуманизация… Он пришел в образование уже в зрелом возрасте, как морской офицер, и действовал резко, энергично, мужественно и стратегически. Он прокладывал курс. Благодаря его энергии и вере в роль учителя первый указ первого Президента России был посвящен развитию образования. Именно там впервые появилась формулировка о том, что зарплата учителей должна быть не ниже средней по стране. Потом мы с ним не виделись долгие годы.Когда я стал научным руководителем Института образования Высшей школы экономики, то был удивлен, обнаружив фамилию Днепрова в списке сотрудников, его главы в научных отчетах. Я знал, что он работал в Вышке, но думал, что он просто числился, получая за заслуги оклад ординарного профессора. Оказалось, что это не так. Несмотря на очень тяжелую и продолжительную болезнь, Эдуард Дмитриевич всерьез вернулся в науку об истории образования. Он работал с архивными документами, писал об образовательной политике, об истории женского образования, о российском образовании на рубеже XIX и XX веков. Когда я спросил, почему именно этот период, он уверенно ответил, что там содержатся важные уроки для сегодняшнего дня, когда поднимают голову реакционеры и обскурантисты. В 2011 году вышел двухтомник, посвященный этому времени. Совсем недавно он предложил интересный проект по истории образовательного законодательства. Мы обсуждали с ним идею сделать в Интернете курс по новейшей истории образовательной политики, в котором каждый министр отвечал бы на несколько ключевых вопросов. Жаль, что это придется делать без него. Он был бы очень важен для такого проекта, потому что, во-первых, как ученый он был очень внимателен к деталям, точен в выражениях, а во-вторых, у него был великолепный язык. Я искренне завидую его стилю – книжки по истории образования читаются как увлекательные романы и проповеди. Вот такие два Днепрова вспоминаются мне. Смелый политик и вдумчивый ученый. Но, конечно, он был един и целен. Как историка его интересовало, как возникали и реализовывались прогрессивные реформы. Его героями были Ушинский, Пирогов, Головнин, Витте. Сегодня он стал в один ряд с ними. Корень этой цельности он определил блестяще в последней фразе своей книги «Современная школьная реформа в России» (М., 1998): «Ибо судьба – это выбор и усилия. Выбор и усилия. И ничего больше».​Исак ФРУМИН, научный руководитель Института образования НИУ ВШЭ