Дух кукольного театра

Она выходит в зрительный зал в простом крестьянском платье с фонариком в руках или выбегает в смешном камзоле по-шутовски быстро. А иногда – согнувшись, с шерстяным платком на пояснице. И какой-нибудь малыш обязательно восклицает: «Дядя!» Сказочница Елена Трещинская отвечает ему: «Я не дядя! И не тётя! Я – Дух театра! А в театре у нас всегда сквозняки, вот меня и продуло». И начинает понарошку чихать. Потом она объясняет детям и взрослым, пришедшим на спектакль, что она – Дух не простого театра, а кукольного, а у кукол всё не как у людей.

А ведь и правда, Дух театра! Что такое театр? Игра. Откуда берёт начало игра? Из детства. Вот и получается, что кукольных дел мастер, писательница, актриса Елена Трещинская – Дух театра! Всё, что участвует в спектакле, сделано её руками. Куклы, их домик, посуда, мебель, гуси, бабочки, розы, даже цветущий луг! Впрочем, она ещё и музыкант, и художник, и педагог. Если видит, что дети во время представления устали, начали отвлекаться, просит их отвечать на вопросы, или кричать петухами, или зовёт на сцену танцевать. Она объясняет детям, как надо играть, дружить, любить, помогать людям. Это же она объясняет родителям. И если малыши только следят за сюжетом, или им только смешно (впрочем, это «только» случается весьма редко!), то взрослые проникают в потаённые уголки души, во все пласты и нюансы. И, выходя из зала, удивляются: «Да ведь это сказка для взрослых!»

А потом приходят снова. И снова приводят детей. Не удивляюсь: я сама «Принцессу на горошине» пятнадцать раз видела! И ещё. Елена Трещинская – лучшая кукольница, с творчеством которой мне удалось познакомиться в этой жизни.

Итак, встречайте!

— Елена, как начался Ваш театр? 

— Это было более тридцати лет назад. Внезапно захотелось заниматься куклами. И я стала ими заниматься: почитала книги, поизучала кукольные науки, повидалась с кукольщиками… Окончила заочный народный университет искусств. Там был годичный актёрский курс и курс «режиссёр театра кукол». Не знаю, есть они сейчас или нет. Я окончила оба отделения, были хорошие педагоги – из театра Образцова.

Потом начала экспериментировать сама. Выбрала традиционный театр. Конечно, я не имею в виду традиционный советский, когда на сцене много людей. В моём понимании «традиционный» – значит, тысячелетний. Кукольщик всегда был один, всё делал сам и очень редко заказывал кукол другому. Или ему помогали члены семьи, в основном дети. Репертуар они тоже подбирали сами и всё на себе носили. Мастерство передавали только по наследству. В Японии до сих пор очень строго: то, что передаёт отец-кукольник своему сыну, не знает никто.

Это ремесло сложное, хотя порой оно и кажется лёгким. Я решила попробовать –  мне понравилось, стала подбирать репертуар. Хотелось, чтобы он был понятен и интересен нынешнему зрителю.

— А где Вы берёте материал для спектаклей?

— Лучше всё делать самой, чем пьесы театра кукол на себя перекладывать. Ведь в любой пьесе есть заданность. Если один герой говорит, что в это время делает другой? Кто его держит? И так далее. Я играю одна и сама выстраиваю материал. А когда делаешь действие живое, чтобы все двигались, все говорили, играли свою линию жизни на сцене, надо думать, смотреть – кто, куда, зачем. Чтобы всё было интересно и держало внимание зрителя.

Вот «Принцессе на горошине» уже более тридцати лет – спектакль удался. Он претерпевал изменения, и поэтому работало несколько составов кукол. Сначала большие, потом я их переодела, были в моем арсенале и совсем маленькие куклы. А потом появились нынешние.

Я консультировалась со своим старым другом Виктором Никоненко, театральным художником и дизайнером. Это он придумал плетёные декорации к «Принцессе на горошине» – ведь это XVIII век, пудреные парики, корзины для завтрака. А я придумала косую этажерку, и куклы её обжили. И всё заиграло! Картины, занавесочки, утюжок, стульчик, посуда – всё подбиралось в путешествиях, на гастролях, рынках. Гастролей было много – Финляндия, Бельгия, Венгрия, Франция.

— Наверное, есть и педагогическое образование?

— Я – профессиональный педагог. Окончила в Волгограде музыкально-педагогическое училище, отделение хорового дирижирования. Горжусь этим. Был очень хороший период совершенно райской жизни – девять лет я работала в сельском детском саду. Ездила от Коломны, где жила, ещё около 40 минут до остановки «Племхоз Индустрия». Я тогда всё думала: «Ну, не могла же деревня так называться! Хоть бы одно русское название!» Бабки вспоминали-вспоминали, и вдруг одна как воскликнет: «Вспомнила! Горностаево!» Там были простые женщины, а я для них как свет в окошке – организовывала праздники, ставила первые свои спектакли. Потом закончила курсы, переехала в Москву. И вот прошли годы.

А ведь детского театра, как такового, до XX века не существовало! Театр кукол был предназначен для взрослых: были мистерии на тему жизни Христа, перепевы классических сюжетов, например, Мольера. Были даже политические истории – Петрушка боролся с полицейским, а тот, как представитель власти, бил его палкой. Все переживали за Петрушку, смеялись.

В начале прошлого века решили писать специальные тексты для детей и у нас, и на Западе. В авангарде всегда шли чехи и французы. Жорж Санд со своим сыном Морисом даже домашний театр устроила. У нас были замечательные художники — муж и жена, И. С. Ефимов и Н. Я. Симанович–Ефимова. В Петербурге — Евгения Домини, там же остался театр марионеток — её детище. А в Москве — Сергей Владимирович Образцов. А до него – замечательный театр Юлии Слонимской и бродячие петрушечники, самый знаменитым известным из которых стал Иван Афиногенович Зайцев. То есть, видите, я не сама по себе появилась, были предшественники. И, конечно, мои педагоги – Михаил Григорьевич Лямпе и Светлана Александровна Смелянская, завлит в Образцовском театре. Я там стажировалась, делала копию Петрушки Зайцева. Ямка в ямку, тряпочки по цвету подбирала и… научилась.

— Расскажите, пожалуйста, о Ваших спектаклях.

— Основных спектаклей сейчас девять. Один из них – «День рождения Инфанты» Оскара Уальда. Он, вообще, автор несколько сумеречный. В сказке речь идёт о том, что дети смеются над уродством. Герой – мальчик, немного похожий на больного синдромом Дауна. А это XVI век, время испанских грандов. Мальчика нарядили, он плясал на дне рождения, и все смеялись, и он смеялся, и ему не говорили, что он урод. И когда девочка, Инфанта, бросает ему розу, которая была в её руках, он совершенно счастлив. Ведь мальчик жил в лесу, и его ценностями были кузнечик, черепаха, ягоды. А цветы для него – само великолепие, знак любви. Значит, девочка влюблена в него, как и он – в неё. И он танцует с цветком в руках, мечтает, что они вместе в лесу.

Сначала он уснул во дворце на террасе, среди цветов. Придворные, увидев его, восклицают: «Что это такое здесь валяется?» Мальчик просыпается, идёт искать принцессу, видит зеркало, а в нём – уродец. И понимает, что это Он. Начинает плакать, а потом затихает. «У него разбилось сердце», – говорю я. А принцесса: «Разбилось сердце? Велите починить!» Я продолжаю: «Это невозможно. Сердце – не часы». А она: «Вздор! Велите его выпороть и выгнать вон!»

И я уношу мальчика как мёртвое тельце. Ставлю на его место свечку и говорю, что это смысл всего спектакля: «А как жить без сердца? Что можно сделать без сердца?» Собираю чемодан, складываю кукол. Объясняю, что у кукол тоже есть сердца. Они есть у детей, гор, лесов, цветов, звёзд… Весь мир – огромное сердце. И звучит Вивальди. В спектакле вообще очень много музыки.

Поскольку речь идёт о смерти и бессмертии, я зажигаю свечку. Свеча – это сердце. Потому что от сердца тепло. Говорю, что нельзя без сердца. Может быть, моя жизнь – куклы, страсти, театр – покажется вам маленькой и ничтожной, но это моя жизнь. Так и сердце: оно маленькое, но бесконечное. Как удивительно, что внутри вас находится то, что живёт вечно.

Затем, есть «Карнавал в Венеции» – «Сандрильона», то есть итальянская Золушка, «пропущенная» через Венецианский карнавал. Действие происходит в итальянском квартале, все готовятся к карнавалу. «Где утюг?», «Кто последний?», «Ай, донна Карла, как поживает ваша кошка?» Сумасшедший дом! Квартал просыпается: кругом арки, тазы с водой, бельё висит, слетаются голуби. Вот стол, на котором я играю – могу немного говорить по-итальянски и петь песенки. Сандрильона выходит кормить голубей и говорит: «Мне приснилась большая белая свинья. Это к счастью». Такая итальянская наивность. И принц. «Привет, Джулиано! Что ты такой грустный? Ты к дантисту ходил?» — «Нет. Я хочу влюбиться…» — «А чего ты такой грустный? Можно подумать, тебя никто не любит!»

Я в костюме персонажа Скопаччо комедии дель арте. Но я придумала свой персонаж, свой костюм. Мне нужно быть впереди кукол, но как бы скрываться. А потом: «Ой, что это у меня чешется?» И я вынимаю такого же «скопаччо», только маленького. Он выходит на сцену, начинает действовать – играет на балалайке. А синьор играет на мандолине. Мачеха — синьора Позолотти. Есть старьёвщик. И у каждого из них – свой характер.

Ещё идут спектакли — «Добрый джинн Зу», «Ученье-свет», «Сказки по-английски», «Свадьба Короля-Солнце», «Шиповничек», «Принцесса на горошине», «Куклы из чемодана».

— Я помню, был ещё грустный спектакль «История Флоризы».

— «Историю Флоризы» мы сначала играли в «Кукольном Доме» у Ольги Владимировны Окуджава. Этот спектакль для детей от семи лет. Основа – французская литературная сказка XVIII века Франсуа Салиньяка. Сказка средневековая, и поэтому мы взяли обычаи, костюмы, музыку XII–XIV веков. Нет, там никто не погибает. Стоит дилемма выбора судьбы: или ты будешь красивой, но несчастной, или самой собой, дочерью крестьянки, но абсолютно счастливой. И выбор – за вами. Мать, конечно, выбирает для своей новорожденной дочки красоту и богатство, а потом дочь вырастет, её предадут и будут готовить к казни. И тогда к ней прилетит ангел – тот, что прилетал когда-то к её матери: «А теперь выбирай сама! Когда-то за тебя выбрала мама». «Конечно, я хочу домой, к маме, хочу быть простой крестьянской девушкой!» И она становится счастливой, пасёт гусей, топит печь, печёт хлеб…

Вопрос выбора детям понятен. И они уже наверняка слышали такие слова: «судьба» и «казнь». Лучше я объясню им про это, может быть, впервые.

— Я слышала, Вы работаете и с больными детьми.

— Есть такая замечательная вещь – «куклотерапия». Это очень хорошо действует психологически, особенно с больными детьми. Я периодически работала в нескольких местах: Алтуфьевском детском приёмнике, Онкологическом Центре, Центральной детской больнице. Очень важно детей поддержать! Куклы приходят к ребятишкам домой или в больницу – и они смеются, заправляют постель, пьют лекарство. Мы беседуем. Я потом несколько раз им звоню голосом куклы: «Как ты? Тебе лучше? А я уже в другой стране…»

Идея «куклотерапии» заложена в самом театре. Я участвовала в международных конференциях, где взрослые свои проблемы «прокручивают» через кукол. Сами они робеют, а кукла может и опозориться, и что-то не то сделать.

А ещё я пишу «Сказки кукол для взрослых», в которых сказочниками выступают сами кукла. Они – маленькие человечки, которые не всегда могут понять людей, но которые наблюдают за ними. Сказки близки к жизни людей. Есть на темы любви, сиротства. Есть сказка «Кто сделал Бога?». Или о том, как мальчик забрёл в мастерскую и открыл шкаф, а куклы ему: «А ну, закрой!» И он был страшно удивлён, что куклы говорят. А ещё сказка о том, что куклы предлагают свою концепцию школы.

— Лена, а что Вы думаете о современных детях, которых часто называют «дети индиго»?

— Школа должна поставить человека на ноги, показать ему мир и дать невероятное побуждение к познанию. Нас ожидают революционные драмы. Сейчас дети в два-три года осваивают компьютер, создают сайты. Всё взорвёт информация. Нынешние дети с другим ДНК, они рождаются физиологически иными. Я знакома с разными учёными, которые так считают. Дети чистые, у них нет стереотипов, страха, догматов. Они не воспринимают программные установки, выбегают из прессинга. А когда давят – вообще ничего не хочется, это известно.

Да, гиперактивных детей сейчас называют «дети индиго». Порой они соображают быстрее учителя! Это совершенно новое поколение. Взрослые, понимающие это, хотят изменить школу.

Фото с сайта Театра музыки и поэзии под руководством Елены Камбуровой.