Дорожные притчи. Не жди чудесного озарения. Оно придет само..

– Чистка лука отменяется. Будете носить черепа, – строго сказал отец Философ и добавил, заметив мое смущение: – Подымайся наверх, к костнице, там отец Феофан покажет все и расскажет…

Вжиться в образПаломников, которые попадают на Афон, монахи просят выполнить какую-нибудь работу. Это называется у них послушанием. Вроде бы не приказ, но не увильнешь, не ослушаешься. Ведь ни за ночлег (в скромно обставленных кельях, однако на белых простынях), ни за хлеб монахи денег не требуют. В первый день пребывания на Афоне в русском Свято-Пантелеймоновом монастыре меня попросили выщипать сорную траву на газоне перед архондариком – монастырскими гостевыми покоями, в которых расселяют паломников. Потом, дав в подмогу итальянца, озадачили сортировкой старых ржавых гвоздей. А на третий день доверили привести в порядок монашеские… черепа. Этому афонскому обычаю уже не одна сотня лет. Монахов после смерти предают земле, однако через некоторое время тела выкапывают и, перемыв косточки (в прямом смысле), черепа надписывают и складывают в братской усыпальнице-костнице.Брезгливым я себя не считал, и все же было непривычно прикасаться к останкам «граждан неба», тем более сгребать их в охапку и сносить в костницу. Оставалось одно. Представить себя одним из насельников монастыря, страстно желающим заслужить монашеский чин. Так я и сделал. С трудом, но все-таки вжился в образ инока. Я не стал им. Однако мне открылся (скорее, правда, приоткрылся) его мир, в который я теперь был вхож.Сколько еще других дорог впереди, сколько других миров…Пока гром не грянет…Из кафешки возле азербайджанского Арана меня неожиданно попросили, подняв посреди ночи. «Панымаэш, земляк, хазайка прыехала, злая, совсем нехорошая», – извинился рабочий, который вечером был куда более гостеприимным. Полусонный я кое-как засунул вещи в рюкзак и, отъехав от кафе метров двести, расположился в придорожных кустах, расстелив спальник прямо на траве. Вдруг уже под утро меня разбудил гром, вскоре стал накрапывать дождь. Быстро натянул в темноте палатку – привычное дело. Полиэтиленовую накидку распаковывать не стал. Может, обойдется. Не обошлось. Через полчаса хлынул ливень. Я стал разворачивать пленку, и тут оказалось, что забыл ее дома раскроить – как купил трубой, так и сунул в рюкзак. В темноте криво-косо отсек ножом и кое-как прикрыл обрывками палатку. Вдобавок оказалось, забыл бельевые прищепки, которыми пристегиваю обычно пленку к растяжкам. На этот раз пронесло – ливень быстро кончился. А то бы серьезно подмочило. Утро опять было чистым и ясным. Кручу педали дальше по ровной, как бильярдный стол, Ширванской долине. Изредка по небу игриво пробегают белые барашки, но не жду от них беды. Сегодня гром точно не грянет. Может, и завтра обойдется…Загляни за горизонтОднажды в Анатолии (мы осуществляли кольцевой маршрут вокруг Черного моря) мой спутник залез на крепостную башню, что стояла на прибрежном обрыве, и крикнул: «Кажется, я вижу Крымскую гряду!» Я посмотрел в том же направлении и вроде тоже разглядел горы. Конечно, это были не они, а очень похожие на горные вершины облака, но дальнейший путь по чужеземью проходил бодрее, увереннее – рано или поздно, но мы обогнем море и вернемся к родным берегам. Бродя по Крымским яйлам, я нередко подхожу к их южным кромкам, чтобы увидеть стекающие к морю долины, прибрежные селения, куда мне придется спускаться.Очень важно знать и видеть перспективу, изредка заглядывать за горизонт. Хоть далеко до него, да полетно. Не только для взгляда, но прежде всего для мысли, которой нужны даль, высота, простор.Трудное не нужно, нужное не трудноСвежее утро. Дали ясны и безмятежны. Бело-голубые горы вдалеке, как очень короткий и быстрый путь к мечте. Птичьи голоса в придорожных кустах, как напевы сирен. И вдруг сразу за поворотом дорога взметнулась круто вверх. И все исчезло. Внимание только на дорогу: тягун есть тягун – пошла тяжелая потная работа. С одной стороны, вроде бы разминка – нормально, с другой – еще толком не пришел в себя после ночи, да и насладиться свежими пейзажами хочется, не мешало бы их и в памяти оставить. И я решаюсь: соскакиваю с велосипеда и иду пешком. Хоть и под горку, но без натуги, с чувством и толком. И в теле бодрость, и на душе покойно, и ворох мыслей всяких, которые я тут же на обочине заношу в путевой дневник. Наверное, и так иногда надо поступать. Без надрыва, телесных и душевных терзаний, без обреченного, какого-то даже жертвенного принятия непосильного. Трудное не нужно, а нужное не трудно.Я кентавр?…В утренние прохладные часы кажется, что у велосипеда вырастают крылья и он без натуги сам несет тебя. В память легко и прочно ложится все, что видишь вокруг, само собой, крутится в голове какой-нибудь простенький куплетик, а порою даже хочется и запеть во весь голос. Никто не мешает этому на пустынной дороге. Особое упоение скоростью на длинных спусках, когда ветер бьет в грудь и деревья на обочинах пробегают мимо, как штакетины забора. В такие минуты движение – и средство, и цель, и особое состояние души. Балансирование на велосипеде как бы стимулирует и душевный баланс, гармонизирует эмоции. Перед длинными и затяжными подъемами-«тягунами» остановки неизбежны. Часто я предпочитаю не пыжиться, не обливаться понапрасну потом, а спокойно «веду на поводу» своего велосипедного конька в гору. Заодно есть возможность перевести дух, оглядеться. Часто меня обгоняют машины. Обдав газком и воем, тут же исчезают за поворотом или уносятся вдаль. Будто и не было их. А я есть. И есть мой велосипед. Каждый его скрип, хруст, как боль от раны. Я так сжился со своим железным конем, что порою представляю себя неким велосипедным кентавром. Без велосипеда чувствуешь себя инвалидом, неким неполноценным существом. Предполагаю, что во время привала и велосипеду, который сиротливо прислонился к вербе или забору, тоскливо без седока….Мы ответственны за тех, кого приручили. Всех. За лошадок, что пасутся на цветущем лугу, и за железных коней, которые проносятся мимо по серым асфальтовым протяжениям.«Не парься!»В Иволгинский дацан (монастырь), расположенный километрах в тридцати от Улан-Удэ, я попал по дороге в Монголию. На ночь меня приютил молодой лама, по облику и манерам славянского происхождения. Много всего любопытного я узнал, побывав в монастырских храмах, наблюдая исполнение древних обрядов и культов. Конечно, хотелось прикоснуться к сути, сокровенным истинам (в поисках их я, может, и отправился в это путешествие) буддистского учения. Однако я прекрасно понимал, что за пару дней это сделать невозможно. И все же не удержался и, прощаясь с ламой, задал ему этот вопрос. Он улыбнулся и покачал головой, мол, не будь наивным и не жди чудесного озарения. И все же я был настойчив: «Ну хотя бы в принципе…» Лама посуровел (может, задумался, а может, рассердился) и тихо произнес: «Не парься!» Сначала это жаргонное словечко резануло слух, но, отъехав от дацана, я сел в траву, посмотрел на плывущие над рыжими холмами белые облака и понял, что лама выдал (возможно, и сам того не подозревая) некую формулу не только буддизма, но и жизни.Однажды на ПамиреГорно-Бадахшанская область Таджикистана – это сплошь отвесные скалы, стремительные реки и крутые опасные дороги. Суровый скуластый дальнобойщик из Кафирнигана, который подвозил меня, молча и сосредоточенно крутил баранку. Когда же спустились с перевала и устремились вслед за мутным потоком пограничного Пянджа, он вдруг разговорился. Несколько лет назад река разлилась и заполнила все ущелье. Вода тут же скрыла обрывистый край узкой дороги. Однако движение по тракту не прекращалось. Уникальный опыт и чутье памирских дорожных волков тут ни при чем. Положение спасла детвора из окрестных кишлаков. Ребятишки по колено в ледяном стремительном потоке выстраивались вдоль противоположного от скальной стены края дороги, обозначая этим невидимую под водой ее обрывистую кромку. Шоферы, медленно проезжая мимо юных геройских памирцев, одаривали их горстями сладостей и мелких монет.Истина не только в устах мудреца, верный путь человечеству указывают не только пророки…