Доколе?!

Я часто читаю учительские паблики, и меня всегда поражает одно: насколько педагог по всей стране загнан, забит и как легко его заставить подчиниться. В угоду начальству мы безропотно расстаемся с частью своей зарплаты, с личным временем, выполняем бессмысленную работу, взваливаем на себя чужие должностные обязанности просто потому, что нам так сказали. При этом административный беспредел в отношении учителей даже не скрывается и не прикрывается ничем, поскольку никак не наказуем, но поощряем всеми имеющимися у нас органами управления.

Если группировать вопросы педагогов в соцсетях, то самыми многочисленными будут: «Может ли администрация школы заставлять?», «Имею ли я право отказаться?» и «Правомерны ли действия администрации?». Люди по всей стране интересуются, может ли руководство без согласия педагога навязать лишние часы, отнять часы, обязать его заниматься ремонтом школы, дежурить на проезжей части, обходить дома для переписи детей, проходить многочисленные курсы (в том числе за собственные деньги), обеспечивать явку на выборах, регулярно проводить бесплатные консультации, заниматься перепроверкой ВПР и т. д. до бесконечности. Справедливости ради надо отметить: год от года растет число усомнившихся в правоте администрации, а вот число тех, кто способен противостоять беззаконию, по-прежнему катастрофически мало. Чаще пишут, что «нас заставили», «у нас все подчинились», «если не согласиться – уволят».

Как же беспредел стал нормой там, где должны формироваться базовые человеческие ценности? А ведь в каждой школе есть учителя обществознания и права, каждая школа ведет воспитательную работу, и все говорят о чести, совести, мужестве, благородстве, и дети ежегодно пишут выпускное сочинение, рассуждая о высоком и прекрасном. Но при всем этом человеческое достоинство попрано самым что ни на есть бессовестным образом. И, что самое страшное, самих работников это не очень возмущает. Аргументы из разряда «все так делают» и «в других школах еще хуже» стали оправданием повсеместного произвола. И я все думаю: что же должно произойти, чтобы всем нам открылся ужас того положения, в котором мы все оказались?

Если бы «привычка усладила горе», еще можно было бы как-то понять происходящее, но суть в том, что бесправие не ощущается как беда, как общее несчастье, беззаконие стало неотъемлемой частью нашей жизни, обыденностью, которая никого не шокирует.

Этому есть, конечно, объяснение. В психологии существует понятие «нейропластичность» – базовая способность нашей психики адаптироваться в любой среде. Нейропластичность, по всей видимости, отвечает за выживание, и именно благодаря ей любое отклонение от нормы постепенно может начать восприниматься как нечто естественное. Невосприимчивость к унижению – следствие непрерывного процесса изъятия трудового права и выхолащивания личностного начала в человеке. Угроза увольнением за неподчинение – самая распространенная манипуляция директоров – не встречает никакого противодействия. Однажды я была свидетелем того, как директор кричал на педсовете на учительницу и угрожал увольнением только за то, что она робко возразила против принуждения в воскресный день обеспечивать родительскую явку на выборы. И весь коллектив промолчал, никто не заступился за коллегу, никто не поддержал из солидарности. А все потому, что «нам не впервые такой снег на голову», хоть за вихры публично оттаскай, все стерпим. Как терпим отсутствие договоров и соглашений на дополнительную работу, принуждение к бесплатному труду, безразмерный рабочий день, бессмысленные отчеты и бесконечное вранье.

Ложь, льющаяся на голову десятилетиями, не рождает протеста. В осмыслении происходящего мы не дожили даже до платоновского усомнившегося Макара, который хоть и «понимал такую природу неотчетливо», но от наблюдения за происходящим ему делалось «жутко во внутреннем чувстве». А нам не жутко. Нейропластичность мозга вместе с инстинктом самосохранения включают установку на конформизм, и мы послушно делаем все, что диктуется сверху. Не размышляя, не думая о последствиях наших действий, мы никогда не выходим из роли, нам отведенной, роли исполнителей чужой воли. Салтыков-Щедрин назвал это процессом вяления: «Тогда изъяны стушуются сами собой, а останется одна воблушкина правда. Та вожделенная правда, которая помогает нынешний день пережить, а об завтрашнем – не загадывать» (из рассказа «Вяленая вобла»).

Сказали переносить рабочие программы в новоизобретенный и совершенно неудобоваримый конструктор – все исполняют. Миллион учителей тысячный раз переписывают рабочие программы, меняя лишь форму, и не задаются вопросами о смысле работы, на которую убито немыслимое количество времени. Сказано участвовать в шоу – побежим в шоу. Сказано вести «Разговоры о важном» – ведем то, что сказали. Никто не спросит, готов ли человек взять дополнительный час, никому не интересно, согласен ли учитель с тем, что сегодня назначено быть важным. Поэтому закономерно, что и денег на оплату этого часа в регионах не выделили, но в расписание включили. И опять учитель не содрогнулся.

Запредельный цинизм по отношению к людям, престиж профессии которых будто бы взялись возрождать, – реакция на наше молчание. Повышение градуса садизма – дело наших рук, нас самих, без вопросов расставшихся с правом выбора, с человеческим и профессиональным достоинством. Думаю, что нам всем еще предстоит определить степень нашей вины в том, что сегодня «нечто зловещее по магистрали, жизнь разрушая, несется». Мы уже достигли дна, которое упорно пробиваем собственной головой.

Не пора ли остановиться?

Анна ИНЮТИНА, учитель литературы, член профсоюза «Учитель», Ижевск, Удмуртская Республика