Договоримся о словах. Психопедагогика с уклоном в будущее

Сколько помню Сергея Полякова, ему всегда было тесно в рамках традиционной педагогики. Вот и его новая книга «Психопедагогика воспитания и обучения» («Новая школа», 2004 год) посвящена пока еще мало известной сфере исследований. Есть педагогическая психология, но она исследует проблемы развития личности без учета того, в результате какой системы воспитания и обучения это развитие произошло. Поляков же рассматривает психологическое «наполнение» именно конкретных педагогических форм, будь то урок, домашнее задание или коллективное творческое дело.

Личностный, психологический подход, убежден автор, выходит на авансцену именно в «смутные, переходные времена (так он определяет нашу эпоху). Идеалы расплывчаты, нормы размягчены, провозглашенные цели зачастую оказываются утопией. Вот тогда и наступает время «Психологии». Педагогика обнаруживает: школьник – это, оказывается, человек(!), да и у воспитателей есть что-то кроме профессиональных умений и долга».

Подзаголовок книги – «Опыт популярной монографии». Эта популярность, общедоступность, занимательность присутствуют уже в самом стиле изложения: «Воспитание – это жизнь с ее страданиями, озарениями, дружбой, враждой, случаями, событиями. Уложить воспитание в прокрустово ложе науки – значит упростить жизнь. Но другого пути осмысления, понимания нет».

«Понять – значит упростить». Мне очень нравится этот эпиграф к повести А. и Б. Стругацких «Волны гасят ветер».

В тексте монографии активно участвует жизненное «Я» самого автора. «У всякого интереса, у всякой идеи есть своя «биография». Это верно для жизни вообще. Это правильно для профессиональной сферы в частности».

«Биография идей» у доктора педагогических наук профессора Ульяновского пединститута Сергея Даниловича Полякова весьма бурная. Началась она в самой жизни – еще в школьной юности, когда через «Орленок» Сергей с друзьями приобщился к коммунарскому движению, создал с ребятами без взрослых свой собственный клуб и постепенно увлекся педагогикой. Хотя идеи и взгляды продолжали развиваться у него не на лекциях в пединституте, а опять же в опыте – вожатском в стройотрядовских лагерях-спутниках, в трудовых лагерях, в организации своего клуба. Но начались школьные будни. И «оказалось, что лагерно-вожатский опыт далеко не всегда помогает в ситуации, когда у тебя классное руководство в восьмом, девятом и десятом классах и стремления у твоих учеников не коллективные и тем более не общественные, а очень даже индивидуальные и разные. Собственно, с удивления, растерянности, а то и агрессии по этому поводу и началось для меня воспитание как решение педагогической проблемы».

Дальше – опять везение: автор попадает аспирантом в легендарную лабораторию Л.И.Новиковой тогдашнего НИИ общих проблем воспитания Академии педнаук. А это блестящий круг ученых, контакты с лучшими школами страны, заразительная атмосфера творчества. И выход за пределы обычной педагогики: «У нас, аспирантов-новиковцев, крепло убеждение, которое поддерживалось атмосферой лаборатории, что нужно читать ученые непедагогические книжки. Куда нас только не заносило в этом чтении: в психологию возрастную и социальную, в теорию организаций, в этнографию, в кибернетику, в футурологию, в теорию средств массовой информации, в урбанистику, не говоря уже о философии и социологии. Многое из этого тогда, в семидесятые годы, было для педагогических кругов полной экзотикой».

Кстати, следы столь емкого разнообразия научного чтения присутствуют и на страницах книги Полякова – в метафорах, взятых из кибернетики, физики, квантовой механики…

Тот же путь занимательного разнопланового чтения рекомендует автор и учителям-предметникам в разделе «Психопедагогика обучения»: «Знания учителя, в том числе демонстрируемые знания, специфичны. Решающее – не столько их глубина и основательность, сколько широта и «яркость упаковки». Первое предметное чтение учителя – это научно-популярная литература, и только во вторую очередь – собственно научная…

Демонстрация каких-то «искорок», «изюминок» своего «широкого знания» в начале урока – верный ход к утверждению своей знаковой компетентности, а значит, и росту референтности учителя».

Книга не догматична, не назидательна. Наоборот, она открыта для дискуссий и споров. В ней не затушевывается, а подчеркивается противоречивость, неоднозначность педагогических и психологических понятий. Одна из главок так и называется: «Договоримся о словах». Или в другой главке: «Нет ни одного определения общения, которое бы устраивало всех исследователей и практиков».

Автор осознанно признается в возможной эклектичности своих воззрений – например, при размышлении о значении возраста школьника, класса. «…Здесь автор приступает к весьма рискованной части своей работы. Строго говоря, эта часть должна быть многократно продублирована с описанием в каждом дубле возраста с позиций определенной психологической концепции. Но автор не готов к такому «подвигу». Мы не будем опираться строго на какое-либо направление в психологии. Дубль будет единственным и не привязанным к какой-либо психологии».

В одной из ключевых глав «Воспитанник – человек и личность» автор пишет: «Сделаем небольшое «открытие»: школьник, воспитанник – это человек… Его много! Мы, воспитатели, соприкасаемся только с частицами, кусочками школьника-человека».

А далее, переходя к определению личности воспитанника, Поляков опять же не погружает читателя в противоречивое множество теорий личности, давая для ориентации некий дайджест наиболее признанных из них: Уильям Джеймс, Зигмунд Фрейд, Альфред Адлер, Карл Юнг, А.Н.Леонтьев, ленинградская психологическая школа, А. Маслоу, К. Роджерс, ряд других – и суммирует то, что их объединяет. А также обозначает те реалии, которые под разными названиями присутствуют в этих концепциях: развивающаяся сфера мотивов и потребностей школьника; образ, концепция его «Я»; личностная, индивидуальная картина мира; общение и деятельность как формы реализации личности воспитанника.

Именно эти реалии пронизывают собой книгу Сергея Полякова, считающего целью воспитания в современных условиях целенаправленное влияние на развитие потребности и способности личности к саморазвитию. Его понимание обучения тоже включает в себя развитие личности, а не сам по себе процесс передачи ЗУНов.

И, сам же снижая свой научный пафос, задает в конце главок провокационные вопросы: «Не есть ли воспитание – признак ненормального общества? Не выполняет ли воспитание функции, которые в нормальном, стабильном обществе успешно реализует жизнь, а не специальные деятельность и работа? Полезно ли «онаучивать» жизнь? Если да, то существует ли какой-то предел этой полезности?»

Но в самой книге эта «онаученность» носит сугубо личностный, гуманистический характер. И педагог, воспитатель, учитель для автора прежде всего – личность. Потому важнейшими оказываются установки, ценности, мотивы, жизненный опыт, смыслы жизни, мировосприятие педагога. Автор часто повторяет мысль, что воспитатель – это «человек по профессии Человек».

Естественно, что в этом контексте Полякова особо интересует тип творческого педагога, само происхождение педагогического творчества. Он делает интересное наблюдение: «Парадоксальность ситуации с профессиональным творчеством в том, что снятие рамок, свобода действий помогают только исключительным педагогам. Творчество рождается там, где есть необходимость сопротивления принятым нормам». И вывод: «Может быть, это самое главное в становлении мотивации, побуждения к творчеству – разрешить себе творчество».

Насквозь психологичен и анализ автором стилей руководства, общения, амплуа воспитателей, значения имиджа учителя-предметника на уроке. При этом делаются и нетрадиционные выводы: «Распространенное мнение о наибольшей эффективности демократического стиля неточно». К примеру, «трудно ожидать эффективности от демократического стиля в только что набранном, агрессивном, малокультурном классе». Так же, кстати, неожиданно, «несовременно» звучит и еще одно замечание Полякова: «Сложнее всего в теме «Воспитание» рассуждать о принуждении. Потрясающая бедность освещения этой темы в психолого-педагогической литературе (даже в соответствующих словарях нет такого слова) уживается с повседневным применением его в педагогической практике… Можно ли психологическое принуждение совместить с педагогическим идеалом? Мой весьма общий ответ: при определенных условиях, как вспомогательный, частный способ воспитательного воздействия, да».

Хотя Полякова труднее всего обвинить в ретроградстве, консерватизме. Большую часть сознательной жизни он участвовал в инновационных педагогических движениях, учил педагогов работать по-новому, его докторская диссертация посвящена исследованию распространения воспитательных инноваций. В книге есть специальные разделы, посвященные закономерностям этого явления.

Увлечение футурологией в аспирантской молодости не прошло для автора бесследно. В конце каждой главки – необычные научно-фантастические эссе, в которых конструируется будущее педагогики в виде тезисов научных конференций, переписки по электронной почте, научных статей середины ХХI века.

Неизвестно, что и как сбудется из прогнозов Полякова, но ясно то, что его книга необходима уже сегодня.