Дневник учителя. Опыт быть вместе

Накануне мне казалось, что ничего не состоится: из 26 человек деньги на шашлыки сдали только трое. Поход – это их версия последнего звонка, поддержанная родителями.

Общение сменилось общительностью.Жан Бодрияр

– Так вы пойдете с нами в поход или нет?

Я принял это предложение, потому что хотел, чтобы этот день им запомнился, как запомнился мой последний звонок мне, как запоминался этот день раньше… Но поначалу складывалось впечатление, что это никому не нужно. У каждого свои интересы – так теперь принято считать. Но, к моему удивлению, в итоге пошёл почти весь класс. Кроме четверых.

Первая выбранная нами поляна была прекрасной. Но на ней удалось пробыть около 20 минут, так как внезапно появившиеся девятиклассники пожелали присоединиться, чего, понятно, не хотели мои выпускники. Я оказался в двойственном положении: с одной стороны, было жалко этих никому не нужных детей, а с другой, я понимал, что проконтролировать их поведение мне не удастся. Они были уже подвыпившими. После долгих колебания принял решение отправиться на поиски другой поляны, оставив двух ребят, которые взяли на себя миссию ведения переговоров.

Но на другой поляне на нас вышла местная шпана, с которой пришлось поговорить на языке, доступном ей. У меня ненадолго даже возникло желание бросить эту затею, так как стало ясно, что уютно нам уже не будет. Сначала я предложил всем поиграть в казаки-разбойники, но это не вызвало никакого энтузиазма. Я стал думать о том, что форма последнего звонка умерла, стала искусственной, ненужной, выродилась в простую возможность напиться, чтобы показать свою крутость. Как учитель я бы мог запретить выпивку вообще, но я понимал, что если они не выпьют, то для них вечер будет испорчен. Они не знали, чем можно заняться, будучи трезвыми. Я смотрел в их раскрасневшиеся, искусственно оживленные алкоголем лица. Ничего, кроме жалости к ним, я не испытывал. Я думал о том, что, может, каким-то подобным образом праздновали свой последний звонок и те, кто в июне 41-го ушёл на фронт. Может быть, утешал себя я, тем, кого я сегодня вижу, тоже предстоит определять историю нашей страны…

Мои размышления были прерваны новым появлением девятиклассников. Они ещё выпили и явно нарывались на неприятности. Одному из них вскоре их и доставили, после чего все остальные стали мирить подравшихся. Дело шло к ночи. Барышни после выпитого, как говорится, стали вполне доступны. Они сидели на сваленном тополе и целовались со всеми подряд. Я иногда даже не успевал отслеживать смену кавалеров. В этой робкой эротике скрывалась жажда душевного тепла и нежности, которых они, вероятно, недополучили в своих семьях. В наш век душевное тепло стало дефицитом.

Около костра со мной были те, кто не принимал участия в выпивке. Я спрашивал, не скучно ли им здесь? Они отвечали: нет. То есть они хотели быть вместе с классом. Их связывала друг с другом внешне незаметная и в других ситуациях никак не проявляющаяся таинственная связь. То, что называется духом коллектива. Опыт единения был определяющим на этом вечере, поэтому в конце концов он и удался. Опыт быть людьми и быть вместе.

Те же, что выпивали, тоже не забывали обо мне. Подходили, о чем-то спрашивали: Им было важно, что я им скажу. Они были мне благодарны. А что я для них сделал? Просто пошёл, побыл с ними. Не вмешиваясь в их жизнь. Чувствуя её изнутри и в то же время не понимая её. Наблюдая за ними. С моей точки зрения, конечно, это было самое тупое времяпрепровождение. Но объяснить им это было нельзя.

Ухажёры одной моей выпускницы отвезли меня домой. Я не просил об этом – то была их собственная инициатива. Когда пил дома чай, то думал о том, что сегодня школу не интересует личность реального ученика. Когда они стоят на последнем звонке в белых рубашках и красивых платьях, родители и учителя довольны. Но есть другая сторона, которую не хотят замечать, но которая так же реальна, как и первая. Школа больше не занимается этой стороной. Школа больше не берёт на себя ответственность за то, какими будут её выпускники.

А какими они всё-таки будут?