Дмитрий РЕВЯКИН:

«Калинов Мост» чуть ли не единственная культовая группа на отечественной рок-сцене, музыка которой базируется не на западных стандартах, а на русском фольклоре. Может быть, поэтому источники вдохновения у Дмитрия Ревякина кажутся неисчерпаемыми и альбомы записываются один за другим. Свой 55‑летний юбилей музыкант встретил выпуском свежей пластинки «Калинова Моста» «Даурия».

– Новый альбом «Даурия» посвящен Забайкальскому краю, где прошло ваше детство. Судя по этим песням, оно было довольно счастливым и насыщенным.
– Я жил в небольшом забайкальском поселке, где был горно-обогатительный комбинат. Прекрасная инфраструктура, словно какой-то оазис. Все дети были заняты, кто в спорте, кто в музыке. В поселке было много спортивных секций, и мы в этом тянулись за старшими, нельзя было быть последним. Чудесная забайкальская природа, бесконечные походы. Начиная с 3‑4‑го класса практически каждые выходные мы ходили то на скалы, то в лес, то куда-то еще. Конечно, небо, сравнить которое можно только с казахстанским… Воздух с повышенным содержанием кислорода, поскольку там 400 метров над уровнем моря. Различные игры на переменах в школе и после школы. Играли и в лапту, и в снежки. Чего только не придумывали! Были у нас и рогатки, и как мы живы остались, неизвестно. То есть обычное советское детство, характерное для тех лет. Чувство локтя и чувство ответственности закладывались уже тогда. Конечно, повлияли и родители. В праздники приходили гости, пели песни. Позже у нас появилось приусадебное хозяйство. Работали в волшебных местах на берегу реки Онон. Просто великолепный пионерский лагерь имени Юрия Гагарина, уровень высочайший! Думаю, даже символически это во мне отложилось: Юрий Алексеевич Гагарин, поселок Первомайский, наши природные ресурсы. У нас был закрытый поселок, но содержанием он был наполнен очень мощно. Бесподобная художественная самодеятельность. Соревновались все, начиная от цехов в комбинате и медсанчасти. Конечно, художественная самодеятельность на мартовских каникулах между школами мне тоже нравилась, это все завораживало.
– То есть как таковой обязаловки в этом плане не было?
– Нет, всегда нравилось. Видимо, была к этому склонность. Пел я уже в детском садике. Со мной занимался учитель Анатолий Алексеевич Мамулат, а сам он был из Молдавии. И контингент в поселке был очень разнообразный. Инженерный персонал, учителя, преподаватели – все были из разных городов СССР. Там и Ростов, и Желтые Воды, и Москва, плюс коренное население. Это было очень здорово и незабываемо, будоражит меня до сих пор.
– А то чувство слияния с Родиной, которым прежде всего ценен «Калинов Мост», когда у вас впервые проявилось?
– Что может осмыслить в этом плане ребенок? Он живет себе и живет. Дерется, играет в футбол, рыбачит, гоняет на велосипеде, практически никуда не выезжает. Он погружен в этот мир и думает: «Ну, наверное, за тем лесом что-то другое, надо бы это как-нибудь посмотреть…» А потом началась музыкальная школа. Занятия с оркестром я обожал. По специальности – по баяну – у меня была достаточно средняя успеваемость. А вот в оркестре я обожал играть и практически не пропускал занятий. Мы выезжали выступать в Читу, жили в гостинице уже самостоятельно, воровали сигареты у портье.
– Чем был обусловлен выбор баяна – довольно экзотического инструмента для будущего рок-музыканта?
– Об этом я тогда, конечно, не задумывался. Отправили в музыкальную школу – и вот тебе баян. Ставят часы, и час в день ты должен заниматься.
– В общеобразовательной школе вы черпали для себя что-то полезное на перспективу? Для многих детей школа в тягость…
– Да нет как раз, тогда было принято учиться! Я любил ходить в школу, заниматься, готовиться к экзаменам. То есть находил в этом какой-то азарт и ждал летом с нетерпением 1 сентября, когда надо будет идти учиться вновь. Думаю, тогда я такой был не один, это сейчас принято на все плевать.
– Литература и история вошли в вашу обычную жизнь уже тогда?
– Литература, наверное, нет, а история меня интересовала всегда. Литературой я увлекся уже позднее, в институте. Понятно, что заложено было много, потому что мама у меня преподаватель русского языка и литературы. Она вела уроки в нашем классе, и мне приходилось готовиться особо, потому что спуску мне никто не давал, надо было быть на высоте. А у нас ведь еще были и тематические вечера, вы представляете, как нами занимались?! Мы готовили различные спектакли по Пушкину, Лермонтову, Гайдару. У нас есть частный сектор, где живет коренное население, и есть, так сказать, более цивилизованная сторона. Вот я учился в частном секторе – среди ребят, которые взрослели раньше в том смысле, что им уже приходилось за многое брать ответственность, потому что у них хозяйство, дрова, огород и т. д. При этом мама с нами занималась так, что на наши спектакли приходили дети из всех школ. Их приводили преподаватели, все смотрели и радовались, что у нас так здорово получается. И как-то мы все успевали: играть в футбол после школы, гонять на велосипеде, ходить на эти репетиции. Потом еще же были новогодние праздники, и там тоже мы устраивали какие-то представления. Конечно, школьная жизнь была у нас очень насыщенной.
А при этом же у нас в советской школе были еще уроки пения! Тоже скажем об этом особо, потому что, глядя на современную эстраду, я понимаю, что в школе они не пели. А мы пели, у нас были хорошие преподаватели. Понятно, это был достаточно вольный урок, кто-то сбегал, но я ходил, потому что петь я любил с детства. Потом мы же еще пели сами на переменах – выпендривались перед девчонками. С песней по жизни, как говорится.
– Ну а гитара в вашей жизни как появилась?
– Наверное, в классе 5‑6‑м. Тогда отец выписал мне гитару по Посылторгу. Помню тот мартовский день. На каникулах мы набегались, рубились в футбол, я прихожу домой, а гитара стоит на диване в целлофане. Сразу определенные позиции я занял и в классе, и во дворе. Старший брат показал мне песню «Повстречал рыбак на берегу девушку с оленьими глазами». Она была первой, которую я разучил на гитаре. Позже я пошел к преподавателю Сергею Александровичу Косоногову. О нем надо сказать особо. Он меня учил играть на гитаре по самоучителю. То есть я должен был разучивать пьесы. Не знаю, помогло мне это или нет, но все-таки как человек терпеливый и ответственный я все это исполнял. А Сергей Косоногов работал вместе с отцом в СМУ, и я его наблюдал с детства. Он великолепно играл на гитаре, баяне, убедительно пел, знал, наверное, всего Высоцкого. В общем, жизнь была очень активная, поселок молодой, перспективный, мегарентабельный.
– Вы часто на концертах объявляете ранние песни как студенческие. Получается, обретение своего голоса у вас произошло уже в вузе?
– Немного раньше. В 8‑9‑м классе меня отпустили в ансамбль – в этот «вертеп». Вечерами я ходил на репетиции, играл на гитаре, пел песни ВИА. Но уже в 9‑м классе у нас сложился свой молодежный коллектив. В ансамбле было два состава – взрослые ребята нас опекали и помогали нам. Мы создали группу, назвав ее «ДИИЛ» – «Дима-Игорь-Игорь-Леша». Алексей был самый взрослый, он уже окончил музучилище в Улан-Удэ, и он нас наставлял. А мы уже пытались сочинять, даже писать песни и инструментальные пьески. Порой и на танцах изловчались тягучий а-ля пинкфлойдовский замес изобразить. Причем мне приходилось играть на лид-гитаре. Видимо, тогда у меня и сформировалось свое понимание гитары – как она должна звучать, что я и продолжал всю жизнь требовать от гитаристов «Калинова Моста».
– Новосибирск многими вашими сибирскими коллегами определяется как некое место силы.
– Там я родился и просто отправился туда в институт.
– После корневой атмосферы Первомайского вам не сложно было выживать в мегаполисе?
– Сначала я был, конечно, обескуражен. Но за время, проведенное на абитуре, я как-то это все рассмотрел, приноровился, почувствовал вкус к обитанию в общежитии: пляжи, подготовительные занятия. Вообще-то я быстро втягиваюсь, а если и печалюсь, то этого не видно. Могу это отразить лишь в стихах или песне. А так, конечно, жизнь люблю. Очень люблю людей, которых я встречаю в пути, и студенчество это особо ярко показало. Во-первых, я увидел много людей, которые умнее меня. Во-вторых, я научился ценить товарищество, услышал много музыки. Конечно, в нашем поселке я такого слышать не мог. Весь прогрессивный рок, конечно же, я услышал впервые в общежитии №1 радиотехнического факультета. В поселке в основном были Pink Floyd, Manfred Mann. Все остальное узнавали, если удавалось добыть какую-нибудь книгу о музыке протеста. Время было прекрасное – жажда информации, жажда поиска, а гитара вообще была парусом и мачтой в космос.
– Егор Летов, отыграв в 80‑х в Новосибирске неудачный концерт «Песни в пустоту», писал, что в Омске молодежь занималась выживанием, а в Новосибирске все было более благополучно. А вы ощущали эту разницу менталитетов?
– Я слышал и от родителей, и от близкого друга, который сам из Омска, а сейчас живет в Абакане, что город действительно очень специфический. Там свой микроклимат, что-то вызревает раньше. Ну и вообще, мне кажется, если Омск привязать к слову «ом», то можно долго сидеть и думать. Мне нравится Омск. Там есть культурный пласт, есть архитектура, которой очень мало в Новосибирске. Но зато в Новосибирске очень много студентов, а самое главное – есть Академгородок. Это вообще другая планета. И, конечно, по музыке Академгородок был всегда впереди. Мы могли только что-то слышать о панке или о новой волне, а у них уже все альбомы были. Конечно, там такая расслабленная атмосфера, и мы туда ездили подпитаться и насмотреться каких-то картинок. Это синема, потому что все там почему-то были естественными. Кто-то ходил босиком, кто-то еще как-то выделялся. А в юности это же всегда очень трогает. Плюс в НЭТИ, где мне довелось учиться, было 10000 студентов только на дневном факультете. И ребята там были из Сибири, Забайкалья, Казахстана, Киргизии. Представляете, какой взаимообмен, какой кровоток! Еще и иностранцы – немцы из ГДР, кубинцы.
– Ощущали ли вы тогда свое генетическое родство с сибирской панк-тусовкой?
– Недавно сняли прекрасный документальный фильм про «Гражданскую оборону» «Здорово и вечно». Там отлично передана вся эта атмосфера. А тогда мы их воспринимали как неумех, которые играть-то толком не могут и понтуются.
– Смотрели свысока?
– Нет, не свысока. Высокомерия у нас вообще не было. Ревность – может быть. Соперничество – тоже. Егор Летов приезжал, покупал у нас барабаны, потом «клавиши». Мы считали, что у нас все фундаментально, а у них кривые и страшные звуки (смеется).
– Вы упомянули про немцев из ГДР и кубинцев. Как складывалось общение с ними?
– И они нам тоже как-то помогали. Давали гитары для выступлений. Ведь тогда иметь 12‑струнку – это все равно что сегодня владеть каким-нибудь геликоптером с вертикальной болтанкой. Конечно, там проходили различные мероприятия. То День СССР, то День студента, то субботники. Я как раз попал туда, когда там строили метро, и мы ходили на эти субботники, я так люблю все это! Вся наша группа выходит, работаем, шутим, кто-то кого-то пнет, тут же девчонки. Ой, вообще обалдеть! Чувство локтя и единения для меня всегда было важным.