Дмитрий БАК: Я нуждаюсь в поисках трудных смыслов

На Первом канале стартовала серия подкастов – своеобразных интеллектуальных дискуссий, во главе которых стоят ведущие российские эксперты. Как говорит ведущий одного из них – писатель, филолог Дмитрий Бак, – его подкаст «адресован тем, кто либо любит читать, либо хочет разбираться в современной литературе. Кроме того, это и попытка оживить классику, которая априори считается клишированной или гениальной. Также подкаст – это возможность познакомиться с людьми литературных профессий, с закулисьем сферы: редакторами, издателями, агентами, продавцами в магазинах, переводчиками. Естественно, в рамках программы будут и разговоры с читателями, порой крайне известными, из мира бизнеса, актерского цеха, музыкантами. А главным гостем всегда будет писатель, который опубликовал книгу, вызвавшую интерес». Но диапазон тем для нашей беседы с Дмитрием Баком оказался велик и не ограничивался только литературой: это и перспективы российского образования, и проблема поиска готовых ответов, и современная мультизадачность. Благо сам Дмитрий Петрович ренессансная личность и общение с ним о культуре неизменно разнообразное и захватывающее.

– Дмитрий Петрович, как поживает сейчас возглавляемый вами Государственный музей истории российской литературы имени В.И.Даля? Какие выставки показались за последнее время особенно интересными?

– В нашем отделе «Дом Ильи Остроухова в Трубниках» состоялась выставка о литературно-художественной журналистике Серебряного века «Журналы личной свободы». Среди ее героев известные поэты, художники, меценаты – Анненский и Гумилев, Бакст и Добужинский, Рябушинский и Дягилев. Кураторы выставки Ольга Залиева и Михаил Шапошников подготовили прекрасную книгу, это не просто каталог с описанием представленных экспонатов, но и научное исследование. Интересно, что отдельная версия выставки работает во Владивостоке, в Музее истории Дальнего Востока: и здесь, и там представлены шедевры, которые обязательно надо увидеть поклонникам русской литературы и искусства.

Еще один важный для нас проект называется «Пушкин и Даль: рыцари слова». Эта выставка работала сначала в Москве, на Зубовском бульваре, 15, в нашем основном выставочном центре, затем переместилась в Музей изобразительных искусств в Оренбурге и далее в нижегородский Музей Горького. Последняя остановка в этом турне – знаменитый пушкинский заповедник в Михайловском.

– Интересно: Пушкин и Даль – деятели русской литературы, которых обычно не принято сближать…

– Это так. Даль вроде бы не принадлежит к кругу ближайших друзей Пушкина, таких как Соболевский, Вяземский или Дельвиг. Но нам показалось важным сосредоточить внимание на том, что могло бы этих людей объединить. Даль – служебный, чиновный, суховатый. Пушкин – искрометный, не знающий никаких барьеров. Тем не менее были в их жизни три встречи. Первая встреча связана со стилизацией русских сказок, вторая – с поездкой Пушкина в Оренбург в поисках материалов о Пугачевском бунте. И третья – на смертном одре, когда Пушкин дарит Далю, а не кому-то другому, свой знаменитый изумрудный перстень. Для нас очень важны сюжеты этих встреч.

– Хорошо, что в столь сложное время для культуры вам удается развивать такую активность! Но трудности испытывает и российское образование. Куда движется сфера образования в 2022 году, какие тенденции вы отметили бы?

– Очень трудно оценивать нынешнее состояние дел, в российском образовании уже лет сорок происходит одна непрерывная и противоречивая реформа. Это всегда очень дву­смысленная история, реформистские усилия часто дают совершенно не те результаты, на которые они были направлены. Я считаю, что наше образование должно выстоять под напором реформ, поскольку оно по своему духу и по своему истоку является консервативным континентальным российско-немецким образованием. Здесь я имею в виду прежде всего два имени: Вильгельма фон Гумбольдта (автора знаменитого университетского манифеста) и министра народного просвещения графа Сергея Уварова. В отличие от атлантической традиции континентальная, как известно, ориентирована на прямой контакт наставника и аудитории и подразумевает нежелательность замены сплошного прохождения многостолетнего исторического материала какими-либо элективными образовательными стратегиями. В этом смысле укрупненные группы специальностей – главная угроза и здравому смыслу, и нашему образованию как таковому.

– Удается ли вам сейчас читать что-то для себя при вашей погруженности в дела музея?

– Конечно! У меня тридцать тысяч книг, я так говорю уже лет десять, на самом деле, конечно, намного больше. Одно из моих интервью было озаглавлено «Книги съедают меня целиком» – это чистая правда. Я Homo legens, человек читающий, и с этим ничего не сделаешь. Сейчас на моем столе книга Алексея Варламова об Алексее Николаевиче Толстом (пишу предисловие), а также любимый мною Митио Каку, крупный физик, который пишет о Большом взрыве и сингулярном состоянии Вселенной, о последних открытиях общей теории всего и о теории струн. Я за этим слежу и много лет читаю многое из того, что доступно хилым гуманитариям в области точных и естественных наук, – от Геделя и Пуанкаре до Хокинга и Каку. Несколько лет назад с каким-то даже вожделением прочел «Ригведу» в переводе Татьяны Яковлевны Елизаренковой, великого санскритолога, и эта книга просто изменила меня. Мог бы говорить об этом час! В прошлом году перечитал одну из главных книг своей жизни – «Вселенские соборы» А.В.Карташева. Именно споры о втором, третьем и четвертом Вселенских соборах объясняют все, что сейчас происходит в мире между Россией и Западом, между Западом и Востоком и так далее.

Чуть не забыл о Платоне, которого я перечитываю всегда. Недавно в самолете в долгом рейсе щелкал по монитору в поисках музыки для наушников и вдруг решил посмотреть набор аудиокниг, я их обычно не жалую. И что, вы думаете, я стал слушать? Платоновского «Кратила»….

– Важнейший диалог, между прочим.

– Да! Я его неплохо знаю, дилетантски, конечно, несмотря на то что когда-то полтора года учил древнегреческий…

Одним словом, я по-прежнему умудряюсь много читать и, главное, успеваю думать о прочитанном. Но чтение все меньше связано с беллетристикой, знаю, что сейчас многие так говорят… Мир уже переполнен вымышленными историями! Весь великий русский роман – это 25-30 текстов, одна книжная полка. Такой объем продукции современные издательства производят примерно за полгода, я имею в виду только качественные книги и только написанные по-русски, без переводных. Даже сюжеты невозможно запомнить – кто где жил и кто кого любил, не то что пожить с ними, подумать…

– Чтение сейчас становится многообразным не столько содержательно, сколько технически. Вы упомянули о своем отношении к звуковым книгам. А как читают ваши студенты? И как бы вы хотели, чтобы они читали?

– У меня очень разные студенты. Я преподаю в РГГУ филологам и в Школе-студии МХАТ актерам. Я люблю и тех и других. С мхатовскими студентами мне легче, потому что я с каждым курсом провожу по шесть семестров, три года наблюдаю их взросление – и читательское, и профессиональное. Эти ребята одержимы поиском смысла: зачем это написано, как это играть на сцене? Предлагают поговорить о Пелевине, а потом о Гомере, о Розанове… Я не обо всем умею рассуждать, не люблю лезть в то, в чем не являюсь профессионалом, но с ними мне говорить хочется всегда. Их отношение к литературе во многом напоминает мое собственное, оно лишено филологических умствований, предполагает самые обычные общечеловеческие вопросы к тексту.

– Вы сказали о совпадениях, а есть ли в чем-то разница между ними и вами?

– Они не видят различий между чтением бумажных и электронных текстов. А эта разница огромная. Я даже придумал термин «экранная недостаточность». Дело здесь не в аромате переплетов и прочей лирической чуши. Просто любое бумажное издание состоялось раз навсегда, больше не может быть улучшено, несет на себе след работы не только автора, но и редактора, комментатора, издателя и т. д. Невозможно ведь забыть, какого цвета была обложка книги, насколько она была толста, была ли это монография или статья в сборнике или журнале. Сетевой текст от всего этого освобожден, выхолощен и потому обеднен. Один мой знакомый, известный фольклорист, как-то сказал, что это возвращение к доавторской, фольклорной, парадигме. Студентка на экзамене сослалась на его статью, но не назвала его имя. На недоуменный вопрос: «А почему вы не называете автора?» она ответила: «А зачем, это же мысль правильная!» Правильное – значит ничье!

Многие сейчас одержимы поиском быстрых готовых ответов, у них свой внутренний ЕГЭ в голове на все случаи жизни. Чтение – это не процесс распознавания слов, а часть жизни, проживания себя самого. И этой части жизни порой просто не остается. В сутках столько же секунд, сколько и две тысячи лет, и пять тысяч лет назад. Но посмотрите, сколько инстанций борется за эти секунды: метро, Интернет, рестораны, супермаркеты! Я не против наушников и аудиокниг, но наша повседневная вынужденная мультизадачность низводит человека до функции технического приспособления, гаджета.

Чтение – процесс, который подвергается наиболее интенсивной эрозии. И тем не менее именно чтение – последнее прибежище Homo sapiens.

– Хотелось бы спросить об одном из важных для вас поэтов, Владимире Полетаеве (1951-1970). В 2019-м вышло его избранное «Прозрачный циферблат», а до этого вы чудесным образом нашли во дворе книги из его библиотеки. Как это произошло?

– Владимир Полетаев потрясающий поэт, обычный такой русский гений… Это поэт, которого считали своим учителем поэты группы «Московское время». Он родился в 1951-м, а в неполные девятнадцать покончил с собой из-за несчастной любви. Успел опубликовать не только оригинальные стихи, но и переводы с грузинского и английского, учился в Литературном институте, застал всеобщий взлет поэтической активности и начало заката.

Лет семь назад мы с семьей переехали с Лесной улицы на Ленинградский проспект, в довольно известный наркомфиновский дом, построенный здесь в середине 1920-х. И вот однажды я действительно обнаружил у дома несколько прижизненных поэтических сборников Мартынова, Слуцкого, Вознесенского, у меня на них особый глаз…

– Как вы поняли, что это книги Владимира Полетаева?

– Там были его владельческие надписи, теперь книги хранятся в нашем музее. Себе я оставил только одну книгу – «Бег времени» Анны Ахматовой.

– У вас и самого совсем недавно вышел сборник («Работы разных лет: история литературы, критика, переводы (издательство «Время»). Расскажите о нем, пожалуйста.

– Сборник мой вышел в издательстве «Время». Это научная биография ученого-одиночки, вернее, не только ученого, а и критика, и переводчика, и журналиста. Книга готовилась к моему юбилею, который уже прошел два года назад. Мне хотелось собрать все, что разбросано по разным изданиям: это коллективные монографии, есть даже глава из диссертации, учебники, сборники статей, журналы, газеты. Получилась книга, где собраны статьи и рецензии, которые для меня дороги. Среди них есть смешные, а есть принципиальные. В сборнике также есть переводы. Всеми этими видами деятельности я занимался в разное время. Мне очень важно и интересно, как эта научная биография будет принята читателями.

Досье «УГ»

Дмитрий Бак (р. 1961) – филолог, литературовед, поэт. Профессор Российского государственного гуманитарного университета. С 2013 года директор Государственного музея истории российской литературы имени В.И.Даля. Профессор кафедры искусствоведения Школы-студии МХАТ имени Вл.И.Немировича-Данченко. Специалист в области истории русской классической литературы и литературной критики, современной русской поэзии и прозы, истории отечественного образования. Печатается с 1981 года. Публикует монографии, статьи по истории классической русской литературы и современной русской прозы и поэзии, литературно-критические работы, рецензии, подборки стихотворений в периодических изданиях.

Борис КУТЕНКОВ, Евгений АБДУЛЛАЕВ