Дистанция . От закона до практики не один шаг

Хорошо известно, что Государственный университет – Высшая школа экономики – штаб новых законодательных идей в сфере образования. Поэтому в этом вузе на семинаре, посвященном памяти Анатолия Пинского, и состоялось подведение итогов прошедшего учебного года с участием педагогов, руководителей образовательных учреждений и органов управления образованием, ученых, журналистов. Все они высказывали свое личное мнение, может быть, спорное, может быть, резкое, но в целом сложилась картина, позволяющая сделать некоторые выводы о том, что же происходит в нашем образовании сегодня.

Борис РУДНИК, проректор ГУ-ВШЭ:

– В прошлом году мы продвигались по двум направлениям. По первому направлению пытались каким-то образом освоить то, что было наработано ранее, по второму – сделать заделы на будущее. Что касается освоения ранее достигнутого, то многие наши инициативы оказались реализованными в сфере законодательства. Действительно, если обратить внимание на принятые законопроекты в области образования, то был огромный всплеск: это законы о ЕГЭ, об автономных учреждениях и так далее, всего около 14 законов. Но хочу обратить внимание на то, что очень часто, когда принимались какие-то законы, у нас возникали споры не как оформить все это законодательно, а по сути понятий. Я вспоминаю споры о сути понятия «стандарт», о том, что это такое. Причем спорили тогда, когда законопроект был уже внесен. Я опасаюсь того, что принятый закон не решает вопроса, это много отсроченных норм. Это и плохо, но и хорошо, так как создает большой простор для экспериментов. Когда что-то заложено раз и навсегда, дальнейшему развитию, модернизации закон начинает препятствовать.

Многие законы приняты, много отсылочных норм, но очень часто после этого постановлений Правительства РФ (которые реально включат механизмы, станут нормой прямого действия) нет или они принимаются с огромным скрипом. Закон-то принят, народ увлекся законотворчеством, отсылочных норм много, а что дальше-то будет? То есть, с одной стороны, развивается прогрессивный процесс появления необходимых законов, а с другой стороны, нет их практического освоения.

Очень хороший вопрос был задан, когда мы обсуждали в этом году новую модель развития российского образования. Что нового? С моей точки зрения, раньше мы подходили к этому так: шли от проблем, старались наиболее важные проблемы выделить, определить, куда двигаться в их решении, предлагали инструменты. Теперь все-таки мы поставили вопрос о разработке современной или новой модели развития образования. Как мне кажется, удалось объединить все эти направления, по крайней мере я понял, что это объединение есть.

Мария ГОНЧАР, начальник отдела взаимодействия с общественными организациями по вопросам образования Департамента государственной политики и нормативно-правового регулирования в сфере образования Минобрнауки России:

– У меня есть несколько вопросов. Осуществляется ли демократическая идея в образовании? Есть ли продвижение в этом направлении? Что положить на чашу весов для того, чтобы сделать вывод? Прежде всего, наверное, то, что переориентируется нормативная база. Мы делаем все, чтобы она была направлена на расширение возможностей. Отчасти это получается.

Есть и другой вопрос: осуществима ли федеральная демократическая идея вообще в России? Мы на самом деле летим в будущее или нет? Что препятствует нашему полету? Я вижу несколько вещей, которые этому мешают. Первое – непрозрачность решений, которые принимают чиновники. Например, директор школы-интерната для слабослышащих детей в Калининградской области работает недостаточно хорошо, школа не готова к нормальной работе, не соответствует предъявляемым требованиям, но чиновники не сразу предают это гласности, не говорят об ответственности директора. Эта ситуация ошибочна, потому что инициатива сразу переходит на другую сторону, которая утверждает: чиновники планируют закрыть школу и выгодно использовать освободившееся здание. Оппозиция в Калининградской области говорит: «Не трогайте школу для слабослышащих детей, не покушайтесь на святое!» Мы уже сталкивались с такой ситуацией: вместо того чтобы закрыть сельский клуб, который работает плохо, развернуть клубную работу в опустевшей начальной школе, из которой дети в основном переведены в другую, чиновники предлагают перенести клуб в здание начальной школы. У людей сразу возникает опасение, что этот клуб погубит еще живую школу, и они начинают протестовать. На мой взгляд, чиновникам нельзя принимать негласные, необсуждаемые решения.

Второе – продавливание чиновниками своих решений. Когда решения нужно быстро реализовать на практике, когда они насаждаются, когда мнение другой стороны не учитывается, успеху дела это не способствует.

Как же продвигать решения и разрешать сложные ситуации? Самое правильное – это когда идет не переписка, не общение сторон через прессу, а очная ставка, когда высказываются все доводы и резоны. Но что меня настораживает? Когда обсуждение той или иной идеи ведет автор идеи, то он выполняет свои обязанности формально. Мы высказываем свои замечания, но о них потом просто упоминают: дескать, были высказаны, и все. Мне кажется, что нужна другая форма диалога – не как совещание, а как семинар, ведь когда что-то осуществляется на практике, возникают вопросы у тех, кто все реализует, и нужно искать сообща ответы на эти вопросы. Например, некоторые политики требуют отменить ЕГЭ в то время, когда он уже идет несколько лет в регионах, когда дело в решении проблем, которые возникают у тех, кто его проводит и в нем участвует. Нам нужен диалог как метод повышения квалификации. Чтобы что-то продвигать, стороны должны выходить за рамки своих мифов и взаимообучаться в режиме диалога.

Ефим РАЧЕВСКИЙ, директор московской школы №548, член Общественной палаты РФ:

– С позиции директора школы у меня дела плохи: я не знаю современного Закона «Об образовании» – слишком велико количество поправок, добавок и прочих вставок, которые были внесены в последние годы. Надо нанимать не одного юриста. Юрист (а лучше полтора юриста) потребует больших денег, которые я ему дать не смогу, ведь проверять меня придет прокуратура и обнаружит нецелевое расходование средств на юриста.

Как-то была предпринята инициатива со стороны РОСРО, Общественной палаты, Российского союза ректоров сделать некий кодекс законов об образовании. Я думаю, слава богу, что пока эта инициатива не реализована, потому что все еще больше запутается.

Я не разделяю радужного настроения Бориса Рудника. Мы в последние два месяца в Общественной палате провели экспертизу трех законопроектов, причем каждый исключал действие остальных двух. На мой взгляд, идет какое-то безумное законотворчество. Может быть, это и хорошо, но непонятно.

Профессор Аузан сделал доклад о том, как у нас систематически обманывает потребителя псевдопрофессиональное образование. Но в последние годы поле для такого обмана сужается, конкуренция просто зверская. Я был участником встречи ректоров вузов, и ректор одного из сыктывкарских вузов сказал: плохо дело, в 1992 году начали появляться гимназии и лицеи, там стали хорошо учить, хорошо выученные выпускники едут поступать в вузы Питера и Москвы, у нас студентов все меньше и меньше. Конкуренция у них в городе большая, вузов несколько, поэтому съедать будут самого слабого – педвуз, объединяя его с другими вузами. Вузы сегодня нуждаются не только в качественном абитуриенте, как это было два года назад, а просто в абитуриенте. Для школы такая парадоксальная штука очень интересна.

ЕГЭ есть, не важно, хорош или плох он. Но сколько можно говорить о том, что 25 процентов российских выпускников написали ЕГЭ по математике на двойку. А кто сказал, что они все должны быть абитуриентами вузов? Сколько мы можем жить на кадровых ресурсах Таджикистана, Узбекистана и других стран? Сегодня невозможно найти квалифицированного сапожника, электрика, монтировщика и так далее. Несколько школ в Южном округе Москвы отказались открывать десятые классы. Причина проста: если два года назад при нормативно-подушевом финансировании в загашнике в десятые классы принимали всех, кто приходил, то сегодня возникает вопрос: «А сдадут ли они ЕГЭ через два года?» А они не сдадут ЕГЭ через два года. Тогда я провел совещание директоров столичных колледжей и сказал: у вас появляется новое поле для деятельности, эти ребята, которые не пойдут в школу, так как не смогут сдать ЕГЭ, могут поступать к вам и получить среднее профессиональное образование. У многих колледжей есть соглашения с вузами о том, что успешный выпускник, который идет по той же специальности в вуз, поступает на второй-третий курс. Таким образом, то самое непрерывное образование реализуется в той же самой системе. Ребята пойдут в вуз осознанно, это будет совершенно новая точка отсчета. Мы были врагами с директорами колледжей, когда после окончания 9-го класса все дети шли в 10-й, теперь у нас начинается новый этап сотрудничества.

Одна из тайн уходящего года – новый стандарт. Это тайна для всей педагогической общественности, для родителей. Есть там девиз «Общественное согласие», есть неругательное слово «компетентность», но много тайного для всех нас. Мы имеем детей с совершенно другой информационной культурой, иными тенденциями, иными возможностями, для которых абсолютно архаичная система преподавания русского языка и математики тормозит успешность. Если разработчики и исследователи тайны под названием «стандарт» не учтут это, то ничего хорошего у нас не выйдет.

Александр АСМОЛОВ, профессор МГУ:

– Анализируя то, что происходит с инновационными проектами в вузах, федеральной программой развития образования, не могу не сказать: происходят позитивные изменения. Точно так же, как 8-10 лет назад, у меня в сознании появилось понятие «Дети рывка» или «Дети региональных стратегических команд», сейчас появляется поколение ректоров и ректорских команд, обучившихся проектному мышлению. Феномен роста проектного мышления, хотим мы этого или не хотим, – уникальный неучтенный эффект и ресурс нацпроекта. Все хотят выигрывать конкурсы, а для этого необходимо шевелиться, работать, думать. Вначале вузы не очень четко сориентировались: например, один блестящий новосибирский вуз подал на конкурс блестящий проект, но мы его отклонили, потому что там было все: материаловедение, компьютерные технологии и многое другое, однако ни одного слова об образовании. Когда я спросил ректора, почему так произошло, он ответил так: «Что, у меня мало материалов по нанотехнологиям? Причем тут еще образование?!» Сегодня вузы начинают понимать, что любое прогрессивное образование требует его взаимодействия с наукой, что этот эффект невероятно важен.

Я проанализировал софинансирование вузовских проектов и обнаружил перекос в финансировании. Оно больше направлено на технологические вещи: покупку компьютеров, нового оборудования. Гораздо меньше вклад в рост профессиональной личности, то есть инновационные проекты работают на изменение социально-технологической инфраструктуры образования, но меньше предусматривают качественное изменение кадров.

Многие законы приняты, в частности закон о двухуровневом высшем образовании. Но между законотворчеством, массовым сознанием и образовательной практикой все больше разрыв. Закон пошел, а у нас страна уникальная и законы существуют сами по себе. У нас кулуарное понимание, что такое магистратура, что такое бакалавриат, что такое специалитет. Идут одна за другой дискуссии на тему «Нужно ли переходить на многоуровневую систему?». Между тем решение уже принято, это надо понимать. По большому счету наше массовое сознание сопротивляется не только инновациям, но даже закону, который уже есть. Этот момент, на мой взгляд, нуждается в очень серьезном осмыслении.