Директорский клуб

Директорский клуб

Жизнь и судьба российской высшей школы

Двум мартовским дням суждено навеки войти в отечественную историю хотя бы по признаку внешнему – сьезд почтил своим вниманием глава государства. Прецедент визита столь высокого уровня был создан намного раньше – в 1809 году Московский университет встречал Александра I. Любопытно, что императору в то время не грозили перевыборы. Сегодня ясно многим, что “кризис назрел” и необходимы решительные перемены во взаимоотношениях государственных структур и вузов. По крайней мере ректорам. В речи президента Российского союза ректоров, члена-корреспондента РАН, ректора МГУ Виктора Садовничего, посвященной проблемам и перспективам высшей школы, этот вывод прозвучал ясно и недвусмысленно.

В оценках нынешней ситуации в высшей школе между государственными структурами и собственно высшей школой есть расхождения. Одни и те же факты, одни и те же цифры каждая из сторон интерпретирует по-своему. Это отражает различие подходов к проблемам и судьбам национальной высшей школы.

Но какова сегодня реальная ситуация в высшей школе России?

Было бы крайне неосмотрительно пытаться определять ее место и роль в отрыве от общей ситуации в стране. Если экономическое положение государства тяжелое, оно не может быть иным и в высшей школе. Если страна вплотную столкнулась с проблемой хронической невыплаты зарплаты, отсутствие этой проблемы в высшей школе выглядело бы нонсенсом. Если в России растет безработица, особенно среди молодежи (только по официальным данным, в 1995 г. 36% безработных составляли молодые люди), то более чем странным было бы утверждение, что в высшей школе ситуация обратная. Если большая часть работников бюджетной сферы имеет доходы ниже прожиточного минимума, то было бы совершенно невероятно, чтобы преподаватели и студенты из этой части выпали.

У высшей школы есть один-единственный критерий для оценки тенденций, определяющих ее собственные темпы и эффективность преобразований, – качество подготовки. По большому счету здесь корень многих наших внутренних проблем.

Сегодня образовался глубокий разрыв между обучением и наукой (а следовательно, есть повсеместное падение уровня профподготовки специалистов), между обучением и воспитанием (а следовательно, наблюдается нравственная эрозия и прогрессирующий нигилизм как в студенческой, так и в преподавательской среде).

Настоящая фундаментальная наука может развиваться только в плотной научной среде. В России – это единство академических и вузовских фундаментальных научных исследований. Нарушение этого единства не может самым болезненным образом не сказаться в первую очередь и преимущественно на вузовской науке. И оно сказывается. Сказывается разрывом связей, свертыванием и полным прекращением важнейших совместных исследований, развалом общенациональных научных школ, всегда бывших пуповиной между академическим и вузовским секторами национальной фундаментальной науки.

На рубеже 90-х годов в России существовало около 500 общенациональных естественнонаучных школ, которые были ответственны за все крупные научные и технические достижения страны. Многие из этих школ намного опередили свое время. Однако за последние пять лет практически все эти научные школы с большей или меньшей скоростью деградировали.

Неблагоприятному развитию вузовской науки способствует и поспешная переориентация ее научных исследований на локальный региональный спрос. Недальновидно и ошибочно мнение о том, что вузовская наука может быть сугубо регионализирована, если при этом имеются в виду наукоемкие результаты вузовских исследований.

Если же под регионализацией вузовской науки понимается оказание ею простейших научно-технических услуг мелкому предпринимательству, тогда следует называть вещи своими именами. Фундаментальная наука к этому не имеет никакого отношения.

Высшая школа так же, как и РАН, считает опасной для страны концепцию поддержки в основном отдельных ученых. Отдельные ученые при этом, может быть, и выживут, научные школы, вузовская наука в целом – нет.

Сейчас нет более важной задачи, чем ликвидация разрыва между поколениями ученых. Увы, для ее решения нет ни средств, ни условий. Основным каналом массового пополнения кадров были и остаются аспирантура и докторантура. Прием в докторантуру системы Госкомвуза с 1992 года возрос на 40%. О чем свидетельствуют абсолютные цифры? О том, что за три последних года число докторантов возросло с 410 до 575 человек. Если даже все они из докторантов станут докторами, то и тогда каждому вузу достанется лишь по одному-два новых доктора наук. Можно ли при этом говорить о кадровом укреплении вузовской науки?

В январском номере журнала “Вопросы экономики” приводится мнение Яноша Корнаи, профессора экономики Гарвардского университета (США) и одного из последовательных, принципиальных критиков СССР и плановой экономики: “Это неправда, что у Российского государства нет средств на поддержание духовной и умственной сфер на должном уровне. Весь бюджет РАН – главного научного центра страны – в 1995 году равен, например, 140 млн. долларов, в то время как одни только льготы по импорту разного рода организациям составили в том же году около 4 млрд. долларов. Это глубокая стратегическая, историческая ошибка, за которую России, похоже, еще долго потом придется платить”. А нам говорят – не следует драматизировать происходящее!

Когда в наши дни говорят о воспитательной функции высшей школы (особенно те, кто в ней не состоит и не работает), нетрудно выделить в этих речах одну общую идею: воспитание трактуется ими так – дайте студенту свободу, ничем и никак его не связывайте, не ограничивайте, пусть делает все, что угодно. Вряд ли такая точка зрения на воспитание приемлема для высшей школы. Принять ее – значит отбросить в сторону как ненужный хлам все то, что не один век закладывалось в нашу высшую школу десятками поколений истинных патриотов и радетелей Отечества.

Давайте хотя бы на минуту представим себе, что мы так и поступили. Что же останется в стенах наших университетов и институтов? Вакуума в воспитании, как известно, не бывает, и уже сейчас, пользуясь безвременьем, в вузы со своими проповедями лезет огромное количество разных религиозных и им подобных сект, сомнительного свойства политических прощелыг. Криминальный мир активно проповедует собственные нормы морали и ценности; корысть и низменные человеческие качества возводятся в добродетель. Финансирование подготовки практически всей исторической, да и вообще гуманитарной учебной литературы отошло в руки иностранцев.

Может быть, государству следует самому изыскать средства и помочь российским авторам, предлагающим свои версии прошлого и настоящего Отечества? Может быть, следует глубоко задуматься и над тем, что наши вузы не имеют средств не только для пополнения своих библиотек, но даже для приобретения достаточного количества экземпляров Конституции РФ и официального Комментария к ней. На прилавке цена одного экземпляра такого Комментария давно уже “зашкалила” за 50 тысяч рублей.

А каков ныне внешний и внутренний вид вузов? Приведу выдержку из последнего (1995 года) доклада Всемирного банка “Россия – образование на перепутье”: “Здания обветшали, библиотеки приобрели вид музея прошлого, лабораторное оборудование приходит в негодность”. Давайте спросим любого ректора, что он может сделать для вуза за получаемые деньги? Разве что купить немного краски и оперативно замазать регулярно появляющиеся на стенах, окнах и рабочих столах “надписи на русском языке”. (К слову, они энергично вытесняются аналогичными надписями на английском). Финансирование коммунальных расходов вузов фактически давно уже прекращено. А стоимость коммунальных услуг растет просто фантастически. Из-за неполного и нерегулярного поступления бюджетных средств на коммунальные платежи вузы попадают в настоящую кабалу, которая не снилась и во времена крепостного права.

Мы часто, много и горячо говорим об экономическом шоке, вызванном либерализацией цен 1992 года. И правильно делаем. Но мы мало говорим о том, что Россия испытала не меньший по остроте и последствиям культурный шок. Его суть в девальвации национальных культурных ценностей. Посмотрите на экраны телевизоров, на прилавки книжных магазинов, и не понадобятся дополнительные факты, чтобы воочию увидеть масштабы этого шока.

Кто-то должен наконец задуматься, во что это выливается для нравственного и духовного здоровья российской нации? Высшая школа понимает всю глубину культурного шока, оттого и хочет решительного переноса воспитательной работы издалека в самый центр, в самое сердце – в молодежную и студенческую среду.

В основном материальные барьеры ведут к возникновению все новых и новых препятствий для талантливой молодежи при выборе вуза. Большинство вузов России отныне комплектуются на 80-90 процентов из абитуриентов, проживающих поблизости. Позволить себе выехать за пределы города, области или региона, чтобы поступить в вуз, отвечающий личным интересам и призваниям абитуриента, могут теперь единицы. Москва, Санкт-Петербург, да и другие вузовские столицы становятся все более и более недоступными для молодых людей, проживающих в двух-трех днях езды на поезде, не говоря уж о тех, кто живет в глубинке.

В последние два года много говорят об увеличении конкурса в вузы. Он действительно несколько увеличился. Но не только потому, что молодежь потянулась к знаниям и высшему образованию, а и потому, что абитуриенты стремятся таким образом хоть на какое-то время отдалить от себя угрозу безработицы или избежать призыва в армию. Мы как-то стесняемся приводить цифры досрочно оставляющих учебу, покидающих вузы. Но таких только на первом курсе около 20 процентов, всего же со всех курсов отчисляется до 50 процентов обучающихся. Анализ показывает, что большинство таких случаев обусловлено не неспособностью студента к учебе, а невозможностью жить в условиях хронического голодания и неустроенности.

Очень часто мы ностальгически вспоминаем былые годы, но тут же возникает вопрос: возможен ли возврат высшей школы к прошлому?

Если говорить о политических, идеологических функциях советского времени, то возврат к ним, конечно, невозможен. Политика и идеология будут, несомненно, присутствовать в высшей школе, но только как предмет научного исследования и изучения.

Необратимо деление школы на государственную и частную. Возвращение только к государственной школе просто нецелесообразно. В такой огромной стране, как Россия, хватит места всем. Недопустимо лишь одно – искусственное разрушение государственного сектора высшей школы и не менее искусственное насаждение частного, что мы пока наблюдаем. У государства не может и не должно быть пасынков.

Одновременно государство должно внимательно следить за тем, чтобы под видом частных вузов не процветали криминальные структуры, чему есть уже немало фактов. Аккредитация вузов частного сектора должна быть по-государственному принципиальной. Не следует пополнять ряды обманутых вкладчиков новыми рядами обманутых студентов и родителей.

Не может быть возврата и к монопольному управлению высшей школой со стороны государства. Автономия вузов пока в зачаточном состоянии, но она постепенно вызреет и повзрослеет.

Вся предыдущая история взаимоотношений высшей школы и высшей власти была во многом историей их противостояния.

За последние два года здесь возникло немало взаимного недоверия и претензий, к сожалению, небезосновательных, расхождений по поводу реформ, проводимых в высшей школе.

Давно уже стала секретом полишинеля готовность перестроить высшую школу России на западный лад, копируя в основном американскую систему. Пример такого копирования, в частности, – последнее по времени предложение ввести у нас (по примеру США) промежуточную ступень – аналог американской степени ассоцианта прикладных наук, присваиваемую после первых двух курсов вуза. Речь идет о подготовке в наших университетах и институтах людей в лучшем случае со средним техническим образованием, в худшем – с уровнем ремесленного училища.

Много дискуссий вызывает и переход нашей высшей школы на многоуровневую подготовку. Он не бесспорен по ряду причин, так как это весьма дорогостоящее удовольствие, провести его за счет внутренних резервов вузов немыслимо, а делать это кое-как вузы не приучены, не хотят скомпрометировать идею как таковую.

Наконец, еще один дискуссионный вопрос – регионализация высшей школы. Ожидается, что таким образом будет стимулировано развитие и расширение рынка высококвалифицированного труда и т.д. и т.п. Но в реальности чем дальше от Москвы, тем острее проблема невыплаты зарплаты, больше оскудение материально-технического обеспечения и соответственно социальной напряженности в коллективах.

Немало дискуссий вызывает и проблема платности образования. Частное высшее образование должно быть, естественно, платным. В государственной высшей школе должен быть установлен верхний предел на численность платного контингента, который ни один вуз в силу закона не имел бы права переступать.

До сих пор при решении важных для вузов вопросов удавалось строить отношения между госструктурами и высшей школой с пользой для общего дела. Мы смогли найти общий язык с президентом страны по столь острому вопросу, как приватизация вузов. То, что сначала удалось предотвратить ее немедленное осуществление, затем обьявить мораторий на приватизацию высшей школы на 3 года, а теперь (после принятия поправок к Закону “Об образовании”) теоретически снять, свидетельствует: государство прислушивается к нашему мнению. Это обнадеживает, но нельзя не учитывать, что на стороне приватизации сектора высшей школы России симпатии Всемирного банка и МВФ. Нельзя также забывать, что у приватизации много ликов, один из них так называемое “многоканальное финансирование”.

С чем войдет в свой ХХI век мир, с чем войдет в него наша Родина, наша Россия? Ответ на этот вопрос во многом, если не в главном, связан с судьбой российской высшей школы.

В 1911 году один из величайших ученых и мыслителей России и мира, профессор Московского университета Владимир Иванович Вернадский писал: “Гибель или упадок высшей школы есть национальное несчастье, так как ими подрывается одна из основных ячеек существования нации. Великое несчастье России в том, что это часто не понимается. В пылу партийных страстей, мелких расчетов и интриг забывается значение для страны этих неполитических элементов ее жизни, необходимых для устойчивого ее мирового существования”.

Хочется верить, что у российской высшей школы иное будущее.

Виктор Садовничий

Фото Михаила КУЗМИНСКОГО