Девятый вал

Педагогическую поэму Людмилы Ивановны Маленковой я хотела бы начать с ее признания: “Этот девятый был просто ужасным! Из тридцати восьми учеников восемнадцать с двойками за восьмой! Еще в седьмом нескольких девочек из этого класса, “легкого поведения”, привели в милицию… с кладбища, где они ночью пили водку в компании взрослых мужиков! Водку, а также закуску они собирали с могил! Накануне была “родительская суббота”. Восьмой класс ребятки завершали грандиозным скандалом: на собрании перессорились все: дети, их папы, мамы и педагоги. Потому что искали святую истину: “Кто виноват… больше?” Людмила Ивановна и стала в конце концов их очередным классным руководителем.

Она давно уже не питала иллюзий, что все эти проблемы можно решить за один час или день. Иногда требуются годы. Потому что знала: в социальной жизни все склеено между собой “отношениями”. А отношения определяются выбором самих старшеклассников. Способность же сделать правильный, полезный выбор формируется постепенно.
Человек, конечно, с детства выбирает. Но что и как? Часто во вред себе, идя на поводу своих желаний, гормонов, приятелей.
И все-таки что можно сделать за первые сорок минут общения? Людмила Ивановна выписала на карточки мысли великих людей – о восторге познания; о лени, присущей избалованным. Мысли парадоксальные. А дома выучила все фамилии и имена девятиклассников.
Первого сентября карточки легли на парты.
Сколько уроков сорвано было за восемь лет обучения этим классом! А тут, на первом же классном часе у Маленковой, установилась тишина! Столкнулись тридцать восемь парадоксальных, противоречивых высказываний по полминуте каждое, и это движение мысли словно зачаровало детей.
Она воспользовалась произведенным впечатлением. “А хотите, я назову ваши имена?” Как?! Тридцать восемь имен и фамилий?! Это невозможно – была реакция. Но она смогла! Ошиблась только один раз. А когда прозвенел звонок, в классе… раздались аплодисменты!
Она объявила: “После звонка ПРИГЛАШАЮ вас на ВТОРОЙ классный час”. Они не верили своим ушам. “Придете?” Тут и духу авторитарности не было. Именно поэтому она боялась, что они не придут. Второй классный час длился всего десять минут. Людмила Ивановна решила познакомить их со своей жизненной позицией. Надо было приоткрыться, чтобы они увидели: что и почему ВЫБИРАЕТ в жизни она. Причем обрисовать такую позицию, которая показалась бы им привлекательной.
И она сказала довольно простые вещи: “Я работаю в педагогическом вузе. Кроме того, езжу по стране и читаю лекции. Денег мне хватает. За классное руководство я получаю в нашей школе “всего ничего”. “Зачем же вы к нам пришли?” – крикнул кто-то. “Меня беспокоит бездуховность “перестроечной молодежи”.
Тогда они спросили: “Но почему вы решили принять нас такими, какие мы есть?” – “Потому, что я надеюсь на ваше развитие. Я постараюсь разобраться в каждом – что именно мешает ему учиться хорошо”.
Согласитесь, далеко не каждый учитель может взять на себя такое обязательство. “Дело не в большом или малом педагогическом опыте, – объясняла мне Людмила Ивановна очередную свою теорию. – На лекциях в Московском государственном педуниверситете мне часто приходилось говорить, что секрет силы того или иного учителя лишь в совпадении его жизненной и педагогической позиций.
“Я ведь все равно хожу в театры! И вот я с ними хожу! Я люблю ездить по другим городам! И вот я с ними езжу! Сколько у меня кассет! Пластинок! Одного Юрия Визбора – десять! – И она кивнула в уголок своей скромной квартиры. – Я готовлю себе еду, в это время слушаю музыку, а в голове у меня крутится: “Хорошо бы дать это послушать ребятам! А от себя добавить то-то и то-то”.
Сегодня учитель получает за классное руководство всего двести или триста рублей! А какая к этому душевная прибавка? Вот то-то и оно, что большая! Потому что, читая, например, вслух ребятам стихи, он объединяет их этим. Видно, поэтому она никогда и не называла свою работу в школе “адом”. Не от каждого учителя и услышишь, что его “обогащают” дети. А Людмила Ивановна рассказывала: “Разве я ходила бы на турслеты и в походы одна, преодолевая массу препятствий в моем возрасте? А вот с ребятами пошла!”
Она вывела и такой постулат: классный руководитель – это, по большому счету, образ жизни. Потому что воспитания в чистом виде не существует. Но существует потребность – так или иначе организовать личное время. Искусство педагога заключается в том, чтобы понять: что больше по душе вот этим, конкретным, детям.
Они взвыли все-таки. На десятой минуте второго классного часа. Когда Людмила Ивановна объявила, что отныне классные часы будут проводиться у них каждую неделю.
Это было нужно ей для того, чтобы закреплять однажды достигнутые успехи в их воспитании. Через неделю, в пятницу, восьмого сентября, она пришла к ним в конце последнего урока. И этот “час”, по выверенной опытом системе, должен был продлиться не дольше десяти минут. Но она обязана была сделать его настолько интересным, чтобы на следующий они прибежали сами.
Форма – “Пять минут с одним стихотворением”. “Я прочту, – сказала она им, – а вы попробуете ответить на вопрос, который поставил автор”. Она начала: “Юрий Левитанский. “Подарили дураку море. Он потрогал его, пощупал. Обмакнул и лизнул палец. Был соленым и мокрым палец. Тогда в море дурак плюнул. Плевать в море всем интересно. Дураку это даже лестно”. Не буду цитировать полностью. Вопрос Левитанского звучал так: “А зачем дураку море?” Она предложила: “Дома продолжите эту мысль – “А зачем дураку книга?”
Но вопросы Людмилы Ивановны к девятиклассникам продолжались: “А зачем дураку друзья?”, “А зачем дураку музыка?”, “А зачем музеи?”, когда деньги можно проесть и пропить? И после этого неожиданно: “Все, классный час окончен, идите домой! Размышлять будем на следующем”.
Это должно было быть как в “Тысяче и одной ночи”. Классный час с бесконечным продолжением, длиною в три года. Расходясь в тот день по домам, они откровенно радовались: “Нас почти не задержали!” Но и этого ей хватило. Она их “зацепила”. Не захотелось им “дураками” казаться!
“А умному море – зачем?” Так она изменила вопрос через неделю. Она принесла им альбом с репродукциями Айвазовского: “Айвазовскому море вот…” Потом включила послушать арию варяжского гостя из оперы Римского-Корсакова “Садко”: “От скал тех каменных у нас, варягов, ко-о-ости…”
“А Пушкину море – зачем?” И она им читала: “Как я любил твои отзывы! Глухие звуки, бездны глаз!..”, “…тобою полон”! Пушкин морем переполнялся! А они жили раньше, этого не ведая! Умного море делало человеком и вдохновляло на творчество. Она была в Гурзуфе, в том маленьком домике, где останавливался Пушкин, отдыхая у моря от своей “ссыльной” депрессии.
Вслед за этим классным часом она провела серию уроков по книгам, которые, предполагалось, читали они. Вообще-то такие уроки легко превратить в скучную тягомотину. Потому что одни могут долго и бестолково рассказывать о книгах, которые интересны только им, а другие в это время вертеться и перебивать выступающих едкими замечаниями. И все забудут о высокой цели собрания.
Она тоже приносила им книги, которые ее интересовали.
Какими изумленными глазами смотрели на Людмилу Ивановну девятиклассники, когда она показала им “Землю людей” Экзюпери с выписками, которые она делала в их возрасте! Потом она принесла и “Дневники” Пришвина. “Солнце светит! Снег искрится! Небо голубое! День-то какой! – читала она им тихо, но волнуясь. – А ты-то каков?” Пришвин тоже внутрь человека заглядывает.
Кто-то из детей принес дешевый роман. Но кто-то ведь и Шопенгауэра – размышления о сильной личности. И это заставило кого-то третьего застесняться выбранной им литературы. Но ведь не бесцельно задавала она им эту идею классного часа. Они должны были меняться! Хотя Людмила Ивановна и не считает, что воспитание – это ФОРМИРОВАНИЕ личности. Нет, это “всего-навсего” создание условий, в которых ребенок захотел бы измениться САМ! Помните о ее пяти точках опоры детства и юности? Одна из них – культура.
Долго думала она, как “показать” детям одну девочку, о которой говорили: “Пустоцвет!”. Людмила Ивановна позвала ее к себе домой и сказала: “Света! Ты поедешь летом к родственникам на Урал. Посмотри, какую интересную коллекцию минералов привез оттуда мой муж! Вот тебе книжка “В удивительном мире камня”, подготовь для ребят доклад”. Вместе они составили рассказ, подобрали “экспонаты”. Света и поведала на классном часе не о себе, об Урале. Но глаза-то выставили на нее! Удивила! Ведь ребята прежде никогда ее связную речь не слышали.
Эти классные часы уже не были по пять – десять минут. Они могли длиться по четыре часа! После уроков отбегут ребята домой покушать и возвращаются в школу – продолжать классный час. Иногда Людмила Ивановна сама покупала для них батоны и приносила варенье – чтобы подкормить. “Все по-человечески надо делать”, – говорит она. А это значит, что, когда классный час угрожал затянуться до вечера, договаривалась с учителями-предметниками, чтобы на следующий день они разрешили девятиклассникам приходить с невыполненным домашним заданием. Меня другое удивило: тема самого длинного классного часа была, оказывается, “О добром!”. Значит, потребность в добром не исчезала никогда.
Потребность в культуре насилием не воспитаешь. Еще в сентябре, в начале девятого класса, они составили список из 14 мест, которые должны были посетить вместе. Назначили день встреч – суббота, время – три часа дня.
В первую субботу она пришла одна. И потом опять – все одна…
Тогда Людмила Ивановна договорилась с учительницей литературы провести “сочинение по вопросам”. Ребята обрадовались: просто! А сдали… едва ли не пустые листы. Потому что ответить полно и интересно смогли бы те, кто побывал бы на этих четырнадцати встречах с искусством.
Нет, после сочинения она не торжествовала! И, разумеется, не мстила им. Она… выжидала. И нужный момент настал.
В декабре они сорвали урок литературы, и оскорбленная учительница сказала, что в этот “зверинец” она больше ни ногой. Сейчас-то мы уже знаем, что они не “зверинец”, они – очень плохо организованная группа. “А вот теперь я к ним пойду!” – сказала Людмила Ивановна.
Завидев ее, притихли. К тому времени ее уважали. А она сказала: “Я буду говорить с вами не по-педагогически, а по-человечески. Я жалею, что пришла к вам классным руководителем, – она сознательно шла на этот конфликт. – И у меня к вам четырнадцать претензий! Я буду говорить, а вы слушайте пока и молчите”.
В тот ужасный день она назвала их воинствующей серостью. “Вы не имеете права нас оскорблять!” – закричали они. “Имею, потому что…” И она зачитала им строки из их же сочинений. “У нас плохие учителя!” “А что такое процесс учения? Это когда человек желает учиться! – жестко отвечала она. – И учится! А учитель нужен лишь для того, чтобы объяснить малопонятный материал! Пройдут годы, и вас не спросят: какая у вас была учительница химии. А спросят: “Почему ты НЕ ЗНАЕШЬ химию!” Они затихли.
Нет, не она их обвиняла, а сама жизнь. Жизнь требовала с них, чтобы они начали требовать не с других. А каждый – с себя. “Вот теперь-то мы можем задать свои вопросы?” – спросил кто-то, когда она замолчала. Прозвенел звонок. “Мы не пойдем на географию, пока не договорим!” – “Пойдете! А кому интересно, придет ко мне после уроков”. Тогда-то она и отправилась в первый раз в булочную.
Хлеб разрезала и уложила на чистые листы бумаги. Она ждала. Они пришли. И… застеснялись, увидев ломти. Были тронуты ее заботой. Они заговорили мягче: “Людмила Ивановна! Вам легко жить!” “А у нас нет никаких убеждений! Мы как потерянное поколение! Вера наших родителей разрушена! Мы живем одним днем! Зачем НАМ учиться, если ВЫ за классное руководство получаете двести рублей?!”
Она выслушала их: “А теперь давайте рассуждать. Такие времена, как сейчас, случались и раньше. Были войны, и были революции. Но люди все равно учились и оставались людьми! И потому после войн происходил расцвет цивилизаций и культур! Разрушена вера отцов? Но разве не остались их культурные накопления? На которые можно опереться и сейчас. Да, вера человека в человека отчасти сегодня разрушена. Но в Москве все еще есть театры, где человека и человеческое не предают хотя бы на сцене!”
Вот тогда-то они и решили наметить и составить НОВЫЙ план культурных мероприятий. В них было уже не четырнадцать, а тридцать шесть пунктов. Создали классное самоуправление. И каждый из тридцати восьми получил свое поручение, потому что классный руководитель один справиться со всеми задачами школьной жизни НЕ может! Танечка с родителями отвечала за посещение музеев. Васечка с папой и мамой – за театры. Братья Сычевы – за туризм. Полина – за комнатные цветы. Кто-то – за дни рождения. А кто-то – за связь со школьной библиотекой.
“Оригинально” она поступала, например, с дневниками. Благодарности она выписывала красными чернилами, а замечания – черными и на отдельном листочке, на вкладыше. Если даешь гарантию, что исправишься сам, можешь это замечание папе-маме не показывать. По принципу: ты отвечаешь за себя САМ. Железно?
Количество замечаний упало сразу же. Кто-то любил рисовать на парте? Она отводила под “каляки” последний листок тетради и даже сама подписывала: “Для каляк”.
Потому что она считает: для ребенка каждый день, проведенный в школе, не просто “работа” или “учеба”. Это “событие”. Он ОТКРЫВАЕТ ДЛЯ НИХ МИР. Пусть ключом медленным, неповоротливым. Она говорит: “Дети идут на урок и всегда надеются, что их опять удивят”. Это особенно важно, когда у них по шесть – девять уроков! Ибо только изумление способно заставить забыть в эти часы о нечеловеческой усталости.

Ирина РЕПЬЕВА