Девушка с характером. Карьера Нины Руслановой началась на стройке

«Все, что не убьет, сделает меня сильнее» – эта древняя, лишенная какой бы то ни было сентиментальности мысль вполне могла бы стать эпиграфом к мемуарам народной артистки России Нины Руслановой. Если бы, конечно, в один прекрасный день она надумала писать мемуары. Что бы это была за книга – жизненный драматизм, помноженный на счастливые случайности и возведенный в степень сильного, несгибаемого характера. О ее непростом характере вообще ходят легенды. Однако он не помешал, а может, и, напротив, помог ей сыграть почти сто ролей в кино и стать одной из самых ярких, а главное – незаменимых актрис российского экрана.

– Нина Ивановна, в киномире у вас репутация человека жесткого и несговорчивого, мол, на вашем пути лучше вообще не становиться…

– Всю жизнь слышу разговоры о своей «несносности», странная какая-то молва. Сразу вспоминаю свою старинную приятельницу Софью Абрамовну, которая без конца повторяла: «Все говорят, что у меня плохой характер. Ничего подобного. Он у меня просто есть». Вот и со мной то же самое: он у меня просто есть…

То, что многие принимают за жесткость, на самом деле – «бойцовство», и родом оно из детского дома, точнее, из шести детских домов, где я выросла. Всю Харьковскую область объездила – Богодухов, Люботин, Веберовка, Андреевка. И каждый раз, как вы понимаете, приходилось все с начала начинать: дружить, утверждаться, отвоевывать себе местечко. Хочешь – не хочешь, а закалишься!

Из одного детского дома меня увозили практически мертвую, избитую до полусмерти. Все началось с того, что я, как всегда, накуролесила. Может, даже что-то серьезное натворила, не спорю. «Воспетка» била меня смертным боем, и я ей сквозь слезы крикнула: «Вы фашистка!» Она прищурилась и процедила сквозь зубы: «Если кто тут от немцев, так это ты». А сразу после войны обвинения страшнее просто трудно было придумать. И дети принялись меня травить. Как дикого зверя. А так как за смерть в детских домах в то время сильно наказывали, директор решил перевести меня от греха подальше в другой приют.

– Такой безрадостный старт другого бы просто сломал. А вас прошлое тяготит?

– Если вы о детских комплексах, то да, их полно, и очень сложно от них избавляться. Я была уже взрослым человеком, выпускницей Щукинского училища, актрисой и все равно в спину слышала эдакое презрительно-снисходительное: «Она же из детдома, чего вы от нее хотите».

А с другой стороны, это мое прошлое, оно было – хорошее или плохое, но куда же от него теперь деться? Даже моя фамилия Русланова – и та родом из детского дома, потому что настоящей никто не знал. Новые имена нам давали воспитатели исходя из своих литературных и исторических пристрастий. Мне еще повезло, фамилию получила довольно нейтральную, а ведь со мной под одной крышей жили и Дима Донской, и Аня Каренина.

Так что никакие особенно болезненные детские ощущения во мне не плещутся, обо всем вспоминаю легко и светло. Нас кормили, учили, какие-то профессии давали, чтобы в будущем без куска хлеба не оставить. Я, например, после восьмого класса поступила в строительное училище и потом два года отработала штукатуром на стройке. Мы занимались спортом – у меня первый разряд по спортивной гимнастике. Не нюхали клей и не мыли машины на автострадах. Что сегодня – обыденность и норма.

А черные полосы, которые меня порой просто убивают, они и в моей сегодняшней, казалось бы, вполне благополучной жизни случаются. Не выношу таких привычных у нас разгильдяйства и недисциплинированности. Просто сатанею, когда прихожу на встречу, а человек опаздывает. Честное слово, вот такое существование «спустя рукава» хуже любого детдома!

– В фильме «Завтра была война» ваша героиня – неистовая революционерка и очень плохая мать. А какой мамой для своей дочери стали вы?

– Разной… Но без лишнего педагогического фанатизма… Так как у меня у самой мамы никогда не было, то и воспитывать правильно, по-матерински я не умела. А делать это так, как было принято в детском доме, не хотела. Поэтому просто решала проблемы по мере их поступления. Честно ходила в школу на родительские собрания, приглашала учителей на свои театральные премьеры: Олеся, как, впрочем, и я в свое время, не слишком любила учиться, поэтому приходилось постоянно поддерживать с преподавателями дипломатические отношения. А самым страшным наказанием для дочки было мое молчание, когда я надолго переставала с ней разговаривать.

Стать актрисой Олеся не захотела, сегодня у нее своя жизнь, своя работа, я в нее и не вмешиваюсь.

Что касается моей героини у Юрия Кары в «Завтра была война», то этот образ я срисовала опять-таки с одной «воспетки» в нашем детском доме. Прочитала сценарий, и меня как током ударило: ба, да это же с нее писано. Сразу вспомнила, как однажды я вбежала в комнату, где стоял репродуктор, а она там слушала речь Сталина. Лицо застывшее, а в глазах – истерическое пламя. Я что-то крикнула, и она посмотрела на меня так, что я этим своим криком буквально захлебнулась. Это был взгляд истово верующего, внезапно услышавшего голос Бога!

Съемки у Кары были необычайно тяжелые, эмоциональные затраты – колоссальные. Плюс ко всему это была его дипломная работа, денег катастрофически не хватало, снимались мы бесплатно. Так что картина оказалась для меня не самой жизнерадостной. Хотя работать с дебютантами я люблю. Вот только что снялась у молодого украинского режиссеры Евы Нейман в фильме «У реки». Молодые – в них азарт есть, горение.

– Часто ли вас судьба на съемочной площадке балует? Чтобы все как по маслу и только в удовольствие?

– Балует, конечно! Встреча с Кирой Муратовой, например, что это, как не подарок судьбы? Если бы в моей жизни не было ничего, кроме этого знакомства, я и тогда бы считала, что появилась на этот свет не зря. Это режиссер, в чьи руки я спокойно отдаюсь с закрытыми глазами. Меня не интересуют ни сценарий, ни роль, главное – это будет Кира Георгиевна. Она, не побоюсь этого слова, редкий гений, и работать с ней очень легко. Она вообще мой первый режиссер, и я не устаю повторять, что начни я свою работу в кино с кем-то другим, вполне возможно, все сложилось бы куда менее блестяще. Как сейчас помню, поднимаюсь я по лестнице в Щукинском училище, а на площадке стоит Муратова. «Вы Нина Русланова? Хочу предложить вам роль в своем новом фильме «Короткие встречи». Я в восторге что-то промычала, но тут же пригорюнилась: студентам категорически запрещалось сниматься в кино. Но Кира все устроила, и я оказалась на одной площадке с Владимиром Высоцким. Правда, пообщаться тесно нам не пришлось: он все время появлялся перед камерой между двумя самолетами.

Еще одно профессиональное счастье – «Зимняя вишня» Игоря Масленникова. Это не работа, а сплошное удовольствие: все так легко, изящно, просто водевиль, а не съемки. И зритель, видимо, эту атмосферу уловил, иначе чем еще объяснить тот многолетний успех, тот теплый прием, который был оказан, в общем-то, довольно простой истории о трех одиноких женщинах. У Масленникова, конечно, отменный вкус, он все очень тонко и в то же время точно выстроил, уловил типажи и характеры. Например, моя героиня. Умница и молодец. Уважаю ее безмерно и считаю настоящим «пособием» для современной женщины: что бы с ней ни происходило, как бы жизнь ни била, она не отчаивается, не впадает в истерику, не рыдает на кухне, а впрягается и пашет. И, что главное, относится к жизни с большим юмором. Учитесь, девушки!

– Нина Ивановна, вы человек домашний?

– Может, и хотела бы того, но профессия не позволяет. А так бы с удовольствием дома сидела, меня бы кормили, а я бы лентяйничала. Для разнообразия бегала бы по магазинам, путешествовала и пекла пироги. Я, кстати, очень неплохо готовлю. Вареники леплю просто шедевральные… Спасибо поварихам из детского дома – это они, сами того не желая, всему нас научили. Мы постоянно крутились на кухне: там поможем, тут подсобим, и все как-то само собой впиталось. А еще мы шили. В Андреевке нам даже поставили электрические швейные машинки, мы строчили простыни, наволочки, пододеяльники. Все это шло на продажу, и у детского дома всегда была лишняя копеечка. Шитье – дело нудное, но полезное. Когда я уже училась в театральном училище, жила на одну стипендию, денег на наряды не было, перешивала на себя старые платья, которые отдавали более состоятельные подружки.

– Вы когда-нибудь плакали из-за неполученных ролей?

– Плакала из-за отобранной роли. Так вот меня однажды наказали. Пока роли нет, ее и нет, что уж тут рыдать. А вот когда уже играешь, знаешь, за какие ниточки потянуть, чтобы зал замер, когда вкусил аплодисментов и глотнул успеха именно в этом образе, а его у тебя отбирают и отдают другому, тут хоть волком вой, так больно. Хотя со временем я и с этим научилась мириться.

В моей жизни было три театра: Вахтанговский, где я провела 15 лет, играя по двадцать четыре спектакля в месяц, затем год в «Маяковке», а сейчас служу в театре Рубена Симонова. И уже даже привыкла к нему, хотя театральный организм – штука очень сложная, большого терпения и философского взгляд на мир требует.

– Нина Ивановна, может ли человек принадлежать сам себе?

– Человек всегда принадлежит только сам себе. И Богу. Других вариантов нет!