Дети войны

1943 год, идет война. Наш первый класс неполный, еще не все дети вернулись из эвакуации. В классе только девочки, потому что школка женская.

На перемене наша учительница Елена Дмитриевна приносила в класс буханку черного хлеба и резала, раздавая всем, тонкими кусочками. Некоторым доставалось по два кусочка, тогда мы завертывали эти дополнительные кусочки и относили домой «для мамы».

Почти всегда голодные, мы, наверное, поэтому плохо учились. Но никогда не жаловались и даже скрывали, что хотели есть. Наша первая учительница, уже немолодая, в длинной юбке и всегда в светлой кремовой кофточке, относилась к нам по-матерински тепло, жалела нас, старалась помочь. Когда случалось, что не сделано домашнее задание, она, наклонившись к лицу ученицы, тихо говорила:

– Ведь ты не сделала урок, потому что не было на чем писать, правда?

…Неожиданно в класс приходили медики в белых халатах, и начинались прививки-уколы. Это был большой стресс для нас. Самых бесстрашных было мало, а остальные упирались, плакали и не подходили к медсестре. Тогда учительница обнимала и крепко удерживала головы последних трусишек на своей груди.

В школе готовились к Новому году. Ставили сказку «Теремок», плясали украинский гопак, а старшие классы показывали «Барышню-крестьянку». Во время репетиций пришла красивая, очень яркая женщина, мама нашей Лолы. У Лолы младшая сестра-погодка училась классом ниже. Мы знали, что папа их погиб. Мама протянула Лоле белую французскую булку и, вытирая слезы, быстро сказала: «Я сейчас встретила на улице папу, он прислал вам гостинцы, а сам пошел к своему товарищу, я пойду за ними и приведу его домой». Лола очень серьезно смотрела на маму и ела булочку. А вечером маму забрали в психбольницу, где она оставалась и в послевоенные годы.

Шли годы, закончилась война. Мы на Новоспасском мосту радостно смотрели салют в честь Великой Победы. Возвращались с фронта солдаты, в семьях наступали радость, счастье.

Но трудно жилось всем. Женщины жалели своих мужей, вернувшихся с войны с незажившими ранами. Почему-то папа Толика был часто пьяным, хотя у них в семье родился маленький мальчик. Их мама с маленьким на руках убегала от пьяного мужа по двору почти рядом с нашим низким крылечком, где испуганно сидели мы, дети, и Толик. Томка тихо говорила:

– Мой папа сказал, что нельзя быть голодному рабочему человеку у станка.

– А мой папа поссорился с мамой и вчера один, без нас, сидел за столом, ел кусочек хлеба, а мама к нему не шла, – горестно всхлипнула Аня.

Летом в московских дворах буйно зацветали золотые шары в маленьких палисадниках, из открытых окон слышно было трансляцию футбола. Когда заканчивался футбол, плыла по дворам патефонная музыка и слышны были из окон то «Брызги шампанского», то пела Клавдия Шульженко, то Утесов и Изабелла Юрьева. По вечерам звучал аккордеон и во дворах начинались танцы. Мы смотрели на танцующих издалека. На высоком крыльце стоял молодой парень в коричневом костюме и белой рубашке с отложным воротничком и играл на аккордеоне. Иногда он передавал аккордеон своему другу, а сам отбивал чечетку. Девочки из нашей компании все были влюблены в аккордеониста. Он же не обращал на нас никакого внимания…

Потом, через несколько лет, случайно встретив Сашу на улице, я удивлялась себе и не понимала, как мы могли тогда быть так влюблены в него. Он был обычным, невысоким человеком и совсем не «принцем», хотя белый воротничок аккуратно лежал вокруг его шеи.

…Женька, всегда спокойная, не замечала к себе пристрастного отношения класса до тех пор, пока неожиданно на классном собрании не стали выбирать ее на пост старосты класса. Все кричали, предлагая ее. И вдруг учительница по истории, классный руководитель Вера Павловна сказала:

– Я не против этой девочки, но только пусть она снимет сначала крест с шеи и икону над своей кроватью. Она ведь бегает в церковь по выходным.

Все затихли, это было как гром среди белого дня. Началось обсуждение морального облика девочки. Не стала Женька старостой, но крест не сняла и не оправдывалась. После окончания школы Женя отошла от церкви, но все же вернулась почти к закату жизни. А пока стала притчей во языцех, ей пришлось выдерживать всякие колкости от некоторых учениц и пионервожатой школы. Теперь в своем родном классе не чувствовала себя, как раньше, насторожилась… как будто потеряла что-то.

Шел 1950 год. Последний год девочки учились отдельно от мальчиков. Со следующего учебного года, в сентябре, наша школа становилась полной средней школой с обучением в ней и мальчиков, и девочек вместе.