Дары от Ольги Mаpини евой

Я себя раздарила во имя твое

ой первый дар – тебе, Учитель. Учитель в журналистике, в жизни, учитель в любви. Поэтому имени я его не назову. Да и прошло с тех пор, с года любви и короткой семейной жизни нашей, уже два десятилетия. Мне было тогда 25, ему – на 20 лет больше.

Мой Дар тебе – моя синяя картина, писанная маслом. Это мой любимый цвет – синий ультрамарин. Вариация, если помнишь, на тему стихов Николая Заболоцкого “Можжевеловый куст”.

“…Можжевеловый куст,

можжевеловый куст,

остывающий лепет

изменчивых уст.

Острый лепет, слегка

отдающий смолой,

Уколовший меня смертоносной иглой.

…В золотых небесах

за окошком моим

Облака проплывают

одно за другим.

Облетевший мой садик

безжизнен и пуст.

Да хранит тебя Бог,

можжевеловый куст”.

В левом углу картины – исчезающий, легкий абрис женского лица, сотканный из переплетения тонких голубоватых веток фантастического можжевельника (в реальности я не знаю, как он выглядит); в центре над кустом – переплетенье черных веток с алыми ягодами можжевельника и с тремя воронами в основании ветвей. Тот ворон, что слева, – сутулый, сгорбившийся – силуэт моего Учителя. А вверху, в середине – золотое его окно. То, к которому я прибегала двадцать лет назад зимой, когда он снимал комнату в одном из переулков в центре Москвы.

Эту картину я написала в селе Прелестное, в котором не раскрашенными местной ребятней и их учителем рисования оставались разве что трава, вода да небо. Все остальное – стены домов, заборы, калитки, колодцы – играло радугой всевозможных цветов и узоров. А предыстория рождения этой картины такова.

то был практически смертельный перелом в наших отношениях. Устав скрывать нашу любовь, я решила “проучить” своего любимого и приняла предложение его друга и вечного оппонента в спорах, педагога и художника, его ровесника, поехать с ним в командировку в это самое село Прелестное. На прощание Учитель протянул мне в метро крупную монетку – пятак: “Это чтоб вернулась”. Я же уже тогда предчувствовала, что это весьма проблематично, ибо друг его проявлял все признаки страстного за мной ухаживания, не прошедшие мимо внимания и моего Учителя. И все-таки – отпустил.

Уже в поезде мне пришлось давать отпор другу этому, обьяснив, что значит для меня мой Учитель. А того это только раззадорило: “Ну ты о нем прямо как о Боге говоришь!” А он и впрямь был для меня Богом, то есть – всем, ведь Бог – это полнота всего. Но где-то внутри занозой сидела обида, что я все же являюсь фактически любовницей, а не женой, раз он нашу любовь от людей скрывает. Любовницей же быть я никогда не умела – ни до, ни после. Я тогда, двадцатипятилетняя, только диву давалась, какие странные понятия были у “этих взрослых” – поколения тогдашних сорокалетних, наших кумиров-шестидесятников. Что такое для них была дружба – та самая “мужская и святая”, – я уже упомянула. Еще больше я удивилась их понятию свободы в любви. Ведь мой Учитель в первый же вечер нашего знакомства спросил меня, свободна ли я. Я тогда только что ушла от мужа-ровесника и потому честно ответила, что да, свободна. Учитель мой сказал: “Вот и я свободен”. Правда, потом выяснилось, что эта “свобода” была при живой неразведенной жене и детях, с которыми он просто не жил, но на все праздники приезжал и при гостях сидел за общим семейным столом. Я и до сих пор удивляюсь подобной “свободе” у многих знакомых мне людей, но не мне же, грешнице, их судить, тем более моего Учителя, которому один Бог – судья. А от меня ему – одна лишь вечная благодарность и неизживное чувство вины за ту поездку – бегство от него. Картину-то синюю эту я писала в Прелестном, представляя его душевное состояние после моего ухода. А вернувшись в Москву и все ему обьявив, я все же и недели прожить без него не смогла, выгнала его друга и почти силком затащила его самого просто посмотреть эту картину. Он глянул, замер – и очень тихо сказал: “Будто вся жизнь моя прошла сейчас передо мной…” Да хранит тебя Бог, можжевеловый куст.

Мы снова стали вместе, а вскоре он гласно порвал с семьей, и мы поселились в общем доме. Я глубоко уважаю его первую жену, мать его детей, и ту их давнюю и неведомую мне бурную весну. Я искренне люблю жену его последнюю – его тихую осеннюю сказку. Ну а я оказалась просто промежуточной, что ли. Не знаю, что было тому причиной – разница ли в возрасте, скрытая ли от меня его душевная боль (ведь каково было детям его в то время), моя ли бесшабашная и по-своему жестокая ветреная молодость, но однажды ночью, вернувшись с ночного дежурства в редакции, я обнаружила опустевшую, как открытая рана, квартиру: в шкафу еще покачивались пустые плечики от его одежды. И – горькую, пронзительную прощальную записку. Потом он еще много раз, как он говорил, приходил под мои окна ночью, однажды даже решился войти и остаться, но у меня в душе все уже было сломано. Да и у него, наверное, тоже. Сломалась тоненькая иголка счастья. Но любовь – осталась. Просто другая – в бережной дружбе, в соратничестве в делах. Помню, когда его заклятый враг, реакционер в педагогике при больших чинах и связях в ЦК КПСС, поместил в журнале разгромную статью лично против моего Учителя, я ответила не менее разгромной статьей на целую полосу в “Комсомолке”, не оставив камня на камне от фашистской, по сути, теории воспитания этого антигероя, антипода моего Учителя. А сам он в то время вел колонку в “Учительской газете”. Так вот, день в день с выходом моей статьи в его защиту он нашел повод привести в своей колонке стихи Пушкина “Жил на свете рыцарь бедный”, подчеркнув в каком-то контексте строчку: “…Но Пречистая сердечно заступилась за него”. Я растрогалась до слез.

ак мы и аукались с ним друг с другом в статьях, делах, проектах, мечтах… До последних его дней на этой земле. Теперь, когда он ушел в мир иной, я надеюсь уже на его заступничество перед Божьей матерью за все мои грехи на этой земле. И картину эту свою я дарю ему – посмертно. Я верю, я знаю – весть об этом даре достигнет его так же, как чувствовали мы друг друга на расстоянии и здесь, на общей земле. А его мне последний дар – его книга с надписью “Ольге, Оле, Оленьке со всеми благодарностями, какие есть на свете”. Ну а пока синяя картина будет доживать со мной свой век в моей квартире, но – как собственность моего Учителя. Жаль, что не подарила ее ему при жизни. Я не мистик и не знаю, как отправлять предметы на тот свет.

Пусть эта история будет подарком и всем любящим и любимым, всем когда-либо любившим. И – памятью о коротком, но таком пронзительном нашем счастье. Счастье проходит – или переходит, переливается в другие сосуды. Но пусть у вас, как и в этой нашей истории, останется даже после исхода счастья тихая, вечная радость друг другом, не исчезающая вместе с концом совместной жизни.

Пусть эта наша совместная жизнь была лишь кратким эпизодом и в его, и, как выяснилось, в моей тоже жизни, но для меня – эпизодом ключевым, повернувшим мою жизнь, как волшебный ключ в волшебной дверце, и открывшим новые, более высокие горизонты, новые измерения моего духовного бытия и творчества. Я, скорее, была лишь спутником на орбите его Планеты. С тех пор я выросла и сама стала самостоятельной планеткой. Именно потому, что когда-то была спутником возле такой яркой и богатой звезды, какой был мой Учитель.

Это в его честь я стала создавать с тех пор различные детские клубы и обьединения, чтоб на практике доказать жизненность его идей, которые в те мутные застойные годы казались несбыточными. Но все сбывалось. И вскоре нашлись силы для стихов:

…А может быть, это нужно –

чтоб ты был не очень нужен,

Хотя б иногда не нужен

В тугом хороводье дней?

Отряды уходят в осень,

Ты слышишь? – легка их поступь,

По листьям легка их поступь,

Мне надо идти скорей.

…А может быть, это можно?

Устало идут гавроши,

упрямо идут гавроши,

Торопят завтрашний день.

Так, значит, не очень больно –

ну просто такая доля:

Вместо твоих ладоней –

Теплые руки детей.

…А они, мои многочисленные ученики и воспитанники, а затем соратники и просто друзья, в большинстве своем и знать не знают источник этого тепла, этой жизненной силы, которыми так щедро одарил меня мой Учитель когда-то и продолжал одаривать всю свою жизнь. Вечная тебе память. И вечная нам всем – Радость.

Житейские истории

Куплю ребенка

Чаще всего на нее смотрели как на помешанную…

амужество у Вики было удивительно удачным. Муж души в ней не чаял. Через два года после свадьбы дарил цветы и говорил комплименты, как на первых свиданиях.

Для Вики Слава был не просто любимым – мужчиной, на которого она могла опереться впервые после смерти отца. Отец умер, когда ей было семь лет. С тех пор она чувствовала себя одинокой. Через год в семье появился отчим, который и не пытался найти общий язык с падчерицей. А после школы пришлось заботиться о хлебе насущном – дома Вике давно намекали, что она нахлебница. Учебу в педучилище и работу нянечкой в детском саду воспринимала как тяжелую обязанность, хотя, как ни странно, дети ее любили. А Вика мечтала, как станет хозяйкой дома. И мечта сбылась.

…Вика уже присматривалась в магазинах к соскам, кроваткам и крохотным туфелькам. Но через некоторое время оказалось, что она не может забеременеть. Слава решил: жена должна уволиться и начать лечиться. Вика послушно ходила по врачам, “просаживая” деньги в кооперативах и платных поликлиниках. Однако везде ей говорили: “Здорова”. Когда же она робко намекнула мужу, что неплохо и ему провериться, он возмутился, чуть не ударил жену. Это была их первая серьезная ссора.

Вика почему-то решила, что ей может помочь “здоровый образ жизни”. Занялась йогой, стала пить лечебные травы, спиртного в рот не брала. Все было напрасно. Однажды отчаявшаяся Вика предложила Славе сьездить в консультацию “Семья и брак”: “Пусть у нас будет малыш из пробирки”. На что любящий супруг ответил резко: “Ты что, мне нужен мой ребенок! Ты совсем никудышная жена, раз не способна стать матерью”.

Семейные отношения изменились неузнаваемо. Каждый день – скандалы, ругань, крики. Вика постоянно плакала, но на Славу ее слезы не производили никакого впечатления. Все чаще он говорил, что женщина сама не хочет иметь потомства. Однажды Вика “поплакалась в жилетку” подруге и услышала в ответ: “А у меня другая проблема. Собираюсь сделать аборт – ни к чему быть матерью-одиночкой. Вот только боюсь, плохо кончится – это моя первая беременность”. Вика встала перед подругой на колени: “Отдай мне твоего ребенка! Роди и отдай…” Подруга, поколебавшись, согласилась. В тот же вечер Вика сказала мужу, что ждет ребенка.

Дни фальшивой беременности казались сказкой. Прогулки, сон после обеда, фрукты, соки, покой… И – бесконечно нежный, внимательный Славик. Вике удавалось скрывать, что живот “рос” за счет подложенной подушки только потому, что спали раздельно – из соображений безопасности. Но через семь месяцев подруга родила мертвого недоношенного младенца. А Вике пришлось имитировать выкидыш.

Крики и обвинения по адресу молодой женщины начались по новой. Однажды утром, после продолжительного ночного скандала, одуревшая от бессонницы Виктория наткнулась на газетную статью – речь шла о “суррогатной матери”. Прочитав, она усвоила главное – Уголовный кодекс не предусматривает наказания за то, что кто-то отдаст ей своего ребенка. И второе: “нелегальный” младенец стоит денег. Среди обьявлений в рекламных изданиях Вика, после непродолжительных поисков, обнаружила нужные ей предложения. Но – увы! – все они были рассчитаны на щедрое вознаграждение: “Красивая женщина родит ребенка состоятельному мужчине”. “Здоровая русская девушка 26 лет родит ребенка в обмен на одно- или двухкомнатную квартиру”.

Как-то услышала по радио рекламное интервью с женщиной, которая собиралась открыть центр по усыновлению. Позвонила ей, и та пообещала, что подберет Вике ребенка к нужному сроку и никто не узнает, кто его родил. Вика снова “забеременела”. Через восемь месяцев, полных радужных надежд, женщина получила новый удар. В центре помочь отказались, а потом и сам центр, и “спасительница” как в воду канули.

И тогда Вика решилась на отчаянный шаг. Она стала обьезжать роддома и просить помощи. Уже не смущалась, прямо говорила о своей беде и идее найти суррогатную мать… Чаще всего на нее смотрели, как на помешанную. Наконец в одном роддоме повезло. Акушерка долго слушала рыдания Виктории, историю пятилетнего ожидания ребенка. “Я так молода, мне всего 25 лет, неужели я всю жизнь буду без детей, а если уйдет муж – то и одинока?” – говорила Вика. И акушерка решилась. К ним в роддом недавно поступила девушка, которая собирается отказаться от ребенка. Девушка молоденькая, отец малыша – женатый мужчина. Ребенок должен вот-вот родиться. “Если вы так хотите стать мамой, я думаю, не будет большим грехом, если я отдам новорожденного не в Дом ребенка, а вам”, – сказала врач.

Вика была на седьмом небе от счастья. Все получилось, как она хотела. Она легла “на сохранение”. Мальчик родился вовремя. Слава был горд, счастлив, завалил палату цветами. Он был настолько рад сыну, что ничего не заподозрил, даже когда Вика сказала, что у нее пропало молоко. А она полюбила малыша, как своего собственного. И целый месяц наслаждалась ролью матери.

А потом раздался телефонный звонок. Испуганная акушерка просила Вику немедленно вернуть ребенка в роддом. Оказалось, бабушка “незаконного” младенца потребовала вернуть малыша: у энергичной женщины были далеко идущие планы – заставить отца малыша жениться на “соблазненной и покинутой”. А тут еще отказ от ребенка оказался недействительным – молодой маме не исполнилось 18. Но все это Вика узнала потом. А пока она поняла одно – рушится ее семья.

Вике пришлось признаться Славе в подлоге. Она еще надеялась, что муж все поймет. Слава молча выслушал, молча помог отвезти сына – теперь уже чужого – в роддом и так же молча ушел из дома. Развелись без суда – детей нет, имущественных претензий тоже. Вика безропотно согласилась на размен их чудесной трехкомнатной квартиры в “сталинском” доме. Она и не пыталась искать пути к примирению, считая, что справедливо наказана.

Поселившись в своей однокомнатной, попыталась обдумать будущее. Думы были невеселые. Через месяц организм отреагировал на шок – Вику на “скорой” отвезли в больницу с приступом язвы. После анализов и осмотров лечащий врач сообщил Вике, что при соблюдении диеты она быстро встанет на ноги. И предостерег: “Если вы не будете заботиться о здоровье, все скажется на ребенке”. “На каком ребенке?” – удивилась Вика. “Который у вас появится через семь месяцев!” – в свою очередь удивился врач.

Первым побуждением было сообщить мужу. Немедленно. Еще в больнице Вика написала Славе письмо о том, что наконец-то станет матерью. Но куда отправить послание? Во время спешного разьезда она даже не пыталась узнать новый адрес Славы. В конце концов поехала в дом к бывшей свекрови и опустила письмо в ящик. В ответ пришла лаконичная телеграмма: “Это ложь”.

Сбылись ее опасения, но эта “последняя капля” уже не имела значения. Важно было одно – чтобы родился здоровый ребенок. Виктории удалось провести оставшиеся месяцы беременности в тишине и долгожданном покое. Жила бедно. Педучилище, выйдя замуж, бросила. А нянечке больших денег не платят. Благо дело, детские вещи не нужно было покупать – остались от того, чужого малыша. И в один прекрасный день родилась нормальная, здоровенькая девочка.

Сейчас малышке, которую Вика называет “чудо ты мое”, три годика. Эти годы матери-одиночке очень помогала… свекровь, которая давно поверила бывшей невестке и не захотела бросить ее в беде. Впрочем, Вика с недавнего времени сама неплохо зарабатывает. Устроилась в страховую компанию, на хорошем счету, работает отлично. Недавно узнала, что Слава женился, жена ждет ребенка. Но Вике уже все равно, главное в ее жизни – дочка.

Оксана РОДИОНОВА