Дагестанский учитель Абдулла Хамидов начинает учебный год во фронтовом окопе

– так утверждает военный, действующий контрразведчик, имени и фамилии которого мы не имеем права называть

Кто-то очень образно сказал о Чечне: “Будет у нас свой “Ольстер”, за который вряд ли кто-то получит в ближайшие годы Нобелевскую премию мира”.

Этот Ольстер мы уже имеем: Чечня и Россия вышли на новый виток в кавказской войне: гремят бои в Дагестане. Огромное количество военной техники скопилось в этих местах. Старой техники. Дороги забиты поломанными танками, бронетранспортерами. Все это железо – отличная мишень для боевиков. И снова гибнут наши восемнадцатилетние мальчишки, не понимающие, зачем их сюда привезли. Их солдатскую жизнь президент оценил в тысячу американских долларов. Тысячу – в месяц. Вот только бы остаться живым, хотя бы один этот месяц… А дуло снайпера-бандита следит днем и ночью за солдатом, коварная мина может в любой момент разорвать его на куски или оставить калекой… А генералы и высокие чиновники рапортуют президенту: еще неделя, ну еще две. И все! Все? Словно нет мгновения смерти, пусть даже одной человеческой жизни.

Наш президент уже два года все “хочет” назначить свидание Масхадову. Зачем? Возможно, президент думает, что стоит только подключить Чечню к российской экономике, и можно будет положить конец расползанию войны на Северном Кавказе? Но такая “стабильность” уже была: миллиарды бюджетных рублей, живых денег бесследно исчезали, нагло разворовывались и превращались затем в автоматы Калашникова и гранатометы, которые теперь стреляют в наших солдат…

Недавно представитель президента Чечни в

Москве Майрбек Вачагаев сетовал, что наше родное российское Министерство образования к новому учебному году прислало в Чечню “парты там всякие” на сумму 17,5 миллиона рублей, а вот “живых денег” из Москвы не поступает”…

Ради победы, мнимой победы, можно быстренько забросать с самолетов горные аулы бомбами, разбомбить сельские школы особо точными ракетами (кстати, именно в маленьких сельских школах боевики устраивают свои “летучие” штабы), можно завалить горные дороги и тропы. Но все это ради чего? Политики уверенно отвечают: “Чтобы Россия не развалилась”. Но если граждане нашей страны будут жить достойно, будут обеспечены работой, смогут построить себе жилье и будут чувствовать себя свободными и в безопасности, разве захотят они разбегаться и возводить границы?..

Вопросы… Множество вопросов. Как и множество ответов. Их дают политики, военные и просто обыватели, обсуждая войну на Северном Кавказе за семейным столом.

Их задают учителю ученики:

– Почему идет война на нашей земле?

– Это война гражданская: война за власть, война классов или война между группировками?

– Не будет ли эта война как раз тем громовым ударом, который и развалит нашу страну?

Как ответить на все эти вопросы

старшеклассников? Это должен решить

каждый учитель в соответствии со своим

гражданским, профессиональным долгом.

– Сколько вам лет?

– Тридцать девять.

– А сколько лет вы в армии?

– Двадцать пять.

– Что же получается, с четырнадцати лет в армии?

– Двадцать пять – это с выслугой лет. В Чечне, в Осетии год службы шел за три. А в армии я с семнадцати лет. Большую часть жизни прослужил в контрразведке.

– Двадцать пять лет – можно и на военную пенсию.

– Можно, но не собираюсь. Работы по моей части сегодня очень много. Кавказ, сами знаете… У меня два сына подрастают, не хочу, чтобы им досталось то, что мы недоделали.

– Но мы уже, по-моему, так много наделали на Кавказе…

– Я не имею в виду военных. То, что натворили наши уважаемые политики, приходится расхлебывать солдатам – почти еще мальчишкам, расхлебывать ценой собственной жизни.

– Скажите, то, что наши люди знают из газет, из передач телевидения о войне на Северном Кавказе, – это правда до конца или полуправда?

– Полуправда.

– Почему так получается?

– Вся правда упирается в гаранта нашей Конституции, в президента. Но гарант не выполняет клятву, которую он дал: беречь целостность государства. Вот самый элементарный пример: он называет страну Ичкерией, а по Конституции России нет такой страны, есть Чеченская республика. Тем самым президент признает, что Ичкерия – государство вне границ Российской Федерации.

– Вы думаете, надо признать Ичкерию самостоятельным государством?

– Да, я так думаю. Формально это независимое государство уже существует, а юридически, по Конституции, мы его признать не можем. Это политический парадокс, таких примеров в истории просто нет. Это порождение безволия федеральной власти… Или возьмите Ингушетию и Дагестан. Русские люди просто так туда сегодня не ездят. Никто не гарантирует их безопасность. А по Конституции мы имеем право свободно перемещаться и иметь гарантию безопасности. Я как разведчик могу привести множество примеров похищения людей и в Дагестане, и в Ингушетии…

Надеюсь только на то, что часть политической элиты после выборов уйдет со сцены, и тогда, очевидно, мы сможем рассказать всю правду и о войне в Дагестане, и о войне в Чечне.

– Что вы имеете в виду под словами “всю правду”?

– Как учит нас история, война – это решение чьих-то проблем, групп, классов. Боевые действия в Чечне и в Дагестане – это ведь уже результат. А в чем причина этого конфликта?

– А вы знаете эту причину?

– Я контрразведчик. Если и не знаю до конца, то знаю многое из того, что вокруг этой причины… Возможно, года через два я бы вам это рассказал, если встретимся. На войне как на войне…

– Будем надеяться. Теперь немного о другом: вы лично знакомы с чеченскими полевыми командирами?

– Со многими.

– Это бандиты на генном уровне?

– Думаю, обо всех сказать так нельзя. Конечно, есть просто преступники и даже убийцы, совершившие свои преступления еще при Советской власти. Они и сейчас находятся в розыске. Есть и просто бандиты на генном уровне. А есть и полевые командиры, которые, например, находились в оппозиции к Дудаеву.

– А Басаев?

– Басаев как раз был в оппозиции к Дудаеву. Он не уголовник, было время, когда он помогал нашим войскам вместе со своим батальоном в Абхазии. А теперь он один из самых ярых террористов. У него от прямого попадания бомбы погибла вся семья. И как он теперь говорит, в основе его террористической деятельности лежит кровная месть.

– Неужели вы со своей разведкой, контрразведкой не можете его изловить, чтобы передать российскому правосудию? Говорят, военным известны все места в Чечне и в Дагестане, где он появляется. Мы что, боимся это сделать или не можем?

– Помните, в июле этого года в Москве был арестован вице-премьер правительства Чечни Турпал-али Атгиреев. Он отвечает за все силовые структуры в Чечне. Его арестовали в Москве, прокуратура завела уголовное дело. А через несколько дней отпустили.

– Почему?

– Это вопрос не к нам, военным. Его арест и освобождение решались как минимум на уровне президентских структур, премьер-министром.

– Вы хотите сказать, что, случись арестовать Басаева, его бы тоже вынуждены были отпустить?

– Думаю, что да.

– Непонятно.

– Могу предположить, что вокруг любого ареста и освобождения крутятся не только чьи-то интересы, но и огромные деньги… Но по сути, это вопрос не к нам, военным. Я очень боюсь, что война может расползтись по всему Северо-Кавказскому региону. Это будет страшно для всей России, для всех нас: и кто на Камчатке живет, и кто в Москве, и кто на Урале.

– Но вы военный. Ваша профессия – воевать.

– Защищать Родину и воевать против своих же сограждан, на своей же земле – это диаметрально противоположные действия. С бандитами должны воевать войска МВД, их сейчас в Дагестане не меньше, чем солдат-новобранцев. Но почему-то опять бросают в бой армию.

– В Дагестане опять воюют такие же необученные солдаты, каких посылали в Чечню?

– Да. Извините, это пушечное мясо. Генштаб докладывает в верхи, что эти ребята добровольно приехали в Дагестан. А кто это проверял? Я разговаривал со многими из них, спрашивал, как они сюда попали. Многие отвечали: привезли и сказали – надо воевать…

– Военные говорят, что тактика нынешних боев в Дагестане – это отсутствие прямого соприкосновения наших солдат с боевиками. Воюют авиация, артиллерия, и потому, мол, потери в живой силе с нашей стороны ничтожны.

– То, что я знаю, цифры наших потерь, о которых сообщает пресса и телевидение, намного занижены.

– Это страшно. Ложь в этом вопросе абсолютно аморальна.

– Я с вами согласен. Она оскорбляет самое смерть на войне. Смерть солдата даже от случайной, шальной, пули не может быть постыдной, не может быть скрыта от общества…

– А вам приходилось помогать освобождать заложников?

– Да. И тех наших солдат, кто попал в плен, и мирных строителей, которые работали в Чечне… В последнее время много случаев, когда берут в заложники детей. Это самое страшное, что могли придумать бандиты…

– Говорят, что выкупа за наших солдат мы не платим?

– А что вы имеете в виду под словом “мы”? Очень много матерей сами находят своих сыновей и сами, продав дом и последнее, выкупают их. Об этом мы тоже молчим. Но вот когда господин Березовский от своих миллионов долларов отсчитывает крохи, чтобы освободить солдата, мы непрозрачно в прессе намекаем, что деньги заплачены и именно этим господином. Разные партии, движения ради рекламы, ради того, чтобы мелькнуть на экранах телевизоров, выкупают наших солдат. Говорят, что у них есть какие-то каналы для переговоров с чеченцами. Все это блеф. Они платят деньги, и порой из государственного бюджета… Все это грязная политика. Любые средства перед выборами хороши, если хочешь попасть во власть… Я не политик и не люблю о ней говорить, потому что смотрю на нее через призму войны, через ужасы, которые видел собственными глазами.

– Война аморальна во всех своих проявлениях.

– И невероятно жестока. Даже тогда, когда она уже кончается. Только сейчас мы начинаем понимать, какую проблему получили в душах и умах тех восемнадцатилетних парней, которые видели весь ужас войны, которые стали калеками. Совсем еще юнцами они убивали людей, подобных себе, пусть даже и преступников. Это не может не оставить следа в их сознании. Убивать – это не значит побеждать. Если ты нормальный человек, бесследно это не проходит.

– Как вы думаете, мы в Дагестане действительно ввязываемся в новую войну?

– Уже ввязались. Не так все просто. Пройдет, мол, неделя-две – и войне конец. Тактика у террориста одна: когда его загоняют в угол, террорист захватывает людей, берет в заложники целую школу или больницу. И тогда наш солдат вынужден опустить оружие, вынужден остановить уничтожение бандитов. Так было. Сейчас боевиков в Дагестане пытаются уничтожить с помощью бомбовых и ракетных ударов. Но мелкие группы террористов уйдут в Чечню и будут там дожидаться любого случая, чтобы снова пересечь границу, чтобы заниматься своим грязным делом.

– А что вам известно, начнется ли в Чечне учебный год 1 сентября?

– Думаю, начнется. Хотя введенное Масхадовым в Чечне военное положение, конечно, скажется и на учебном процессе. Но вот в чем я абсолютно уверен, так это в том, что учительская зарплата, как и раньше, потечет в карманы бандформирований и полевых командиров.

– Вам приходилось выступать в школах перед учителями?

– Нет. Во Владикавказе и так каждый знает, что такое война… А в других местах не приглашали. Сыновьям рассказываю, чтобы знали, чем их отец занимается. Но совсем немного. Я ведь военный, контрразведчик – клятву давал.

– об этом расскажет своим ученикам на первом уроке истории нового учебного года учитель 1543-й московской гимназии Леонид Александрович КАЦВА

– Леонид Александрович, сколько лет вы преподаете в школе?

– Этот учебный – будет юбилейным, двадцатым.

– Меняется время. Меняется взгляд на историю как на предмет в школе?

– Конечно, меняется. Прежде всего – содержание предмета, а соответственно и подход учителя к предмету.

– Если эту вашу мысль переложить на события, которые происходят сегодня на Северном Кавказе, скажем, на Дагестан?

– Из Дагестана идет противоречивая информация, порой взаимоисключающая. А вот смысл происходящих событий мало кому понятен. Едва ли только специалистам-экспертам. Учителю же трудно разобраться во всем спектре событий, которые происходят на Северном Кавказе.

– Но тогда как донести на уроке истории ученикам, что же там происходит?

– Происходящее историей еще не стало. Предмет истории, то есть то, что изучается, кончается не более чем десятилетия назад. Но поскольку история очень тесно связана с обществоведением и является предметом в известной степени политическим, в любом разговоре, который ведется с детьми, сегодняшний день должен присутствовать. Любой разговор о прошлом – это в то же время разговор о сегодняшнем дне.

– В соответствии с тезисом: история есть политика, опрокинутая в прошлое?

– Я имею в виду другое. Сами вопросы, которые мы задаем прошлому, рождаются сегодняшним днем… Я часто выхожу в разговоре с классом на темы современности, в том числе и на разговор о вооруженных конфликтах на территории бывшего Советского Союза. Здесь я посоветовал бы своим коллегам-историкам две вещи. Первая: показать детям, что приходящую информацию надо учиться анализировать, сопоставлять – нельзя ее принимать на веру. Из телевизионных новостей ребенок не составит картину того, что происходит в Дагестане. Но ему надо дать понять, что исторический факт и слово, об этом факте произнесенное, не всегда адекватны. Это принципиально важно для любого современного человека, на которого обрушивается ежедневно поток информации. И второе: давайте вспомним слова Марка Блока, которые очень важны для нашего предмета: кто будет интересоваться только настоящим, современным, тому не понять современного. Как раз кавказская ситуация более чем какая-либо другая, требует исторического анализа. Но и он не всегда даст возможность понять, что происходит, скажем, в конкретном Ботлихском районе. Только наложив нынешнюю информацию на события, которые происходили на Кавказе в ХIХ веке, в 20-е годы нашего века, в 44-м году, мы лучше поймем, что там происходит сегодня.

– Вот строчки из письма в редакцию десятиклассницы Марины Мартовой из Кемерова: “Война в Чечне, а теперь в Дагестане – это гражданская война на нашей земле?” Что ответить?

– Нужно прежде всего договориться о терминах. Что мы вкладываем в слова “на нашей земле”? Имеется в виду – на территории Российского государства? Но по разные стороны условной баррикады “на нашей земле” воспринимаются по-разному. Для жителей Москвы, Саратова или Мурманска – это война на территории России. Для чеченцев – это война в Чечне. Несмотря на то, что большинство дагестанцев сегодня, когда они сражаются бок о бок с федеральными войсками, говорят: “Мы в составе России, мы из России никуда не уйдем”. Правда, иногда оговариваются (или проговариваются?) – называют федеральные войска “русскими войсками”…

Комментаторы по телевидению говорят: “Там гибнут русские мальчики”. Оговорка? Там ведь гибнут и башкирские, и калмыцкие, и мальчики других российских национальностей. Эти оговорки власти и прессы, деление на “мы – Россия” и “они – Кавказ”, стали очень опасными, они укореняются в общественном сознании.

– Вы правы, такое деление проявляется в разных аспектах.

– Конечно. По российским городам и весям наша милиция ловит не бандитов, а брюнетов. Недавно я слушал передачу по радиостанции “Эхо Москвы”, где журналисты проводили опрос слушателей: допустимо ли использовать армию в событиях на Кавказе? Одни утверждали – нельзя. Таких было большинство. Другие утверждали – можно. Но были люди, которые предлагали просто-напросто применить там средства массового уничтожения.

– А ваше мнение?

– Я человек гражданский, но думаю, без армии там не обойтись. Но надо понять, что мы воюем не с чеченским народом, а с преступниками. Кстати, эту же мысль уже несколько раз озвучил наш новый премьер-министр…

Есть другой, еще более серьезный вопрос, он для России даже более актуален, чем для Чечни: почему так вышло, что преступному миру удалось выступить под национально-освободительным флагом?

В последнее время появилось очень опасное словосочетание: исламские боевики. Я думаю, их надо бы называть иначе – бандиты, выступившие под флагом ислама, творящие то, что отвергает любая религия, в том числе и ислам. Наши даже весьма образованные люди склонны сегодня объяснять происходящее на Кавказе последствиями кавказской войны ХIХ века.

– Возможно, им просто мало известно о событиях на Кавказе уже в этом веке?

– Возможно. Хотя есть достаточно много специальной литературы на эту тему. А вот, к примеру, в современных учебниках истории об этом почти ничего не говорится.

В 22-м и 25-м годах Советская власть изымала традиционное оружие у горцев, обстреливала аулы из артиллерийских орудий. В 29-м так же варварски, как и в центре России, проходила коллективизация, реквизировали скот, и опять же не обошлось без пушек. Мало кто знает, что в 32-м году в Чечне было восстание. А как высылали чеченцев в 44-м? Из двух репатриированных выживал только один… Все это нынешние двадцатипятилетние прочли в свои школьные годы в книге Приставкина “Ночевала тучка золотая…”. Сильнейшее по своей правде и трагизму произведение! Но нынче в школьной программе этой повести нет. Далеко не каждый учитель литературы предложит прочесть ее нынешним ребятам… Меня потряс недавно другой прочитанный факт. Все мы знаем Хатынь. Но кто слышал о высокогорном ауле Хатых? Так вот, в нем, согнав в сарай слабых, старых, больных, беременных женщин, детей – всех, кто не мог дойти до железнодорожной станции, когда их выселяли из аула, – войска НКВД заживо сожгли. Одна деталь: родственники тех, кого хотели сжечь, тоже добровольно пришли в сарай и тоже сгорели заживо. Погибли свыше пятисот человек!.. Это Кавказ. Это надо понять. Любой кавказец знает свою родословную, свое родство иногда на десяток поколений назад. Наложите на тот факт, который я рассказал, традиционную кровную месть – один из самых древних кавказских обычаев, и вы поймете, как умело воспользовались этим бандиты, объявив кровную месть нынешней России, совсем другому государству, строящему сегодня демократические основы.

Трагедия России и русского народа еще и в том, что национальные меньшинства воспринимали Советскую власть как русскую власть. Несмотря на то, что многое из истории прошлых лет раскрыто и многое, казалось бы, должно быть ясным, эту мысль о “русскости” всех прошлых трагедий трудно искоренить из сознания других, особенно малых народов. А ведь русский народ, русская культура пострадали за годы Советской власти не меньше, а может быть, больше, чем другие народы.

– Все, что вы рассказали, и есть, наверное, основные причины конфликта. Но скажите, можно ли историей оправдать сегодня то, что происходит на Северном Кавказе?

– Конечно, нельзя. Есть разные понятия: оправдать и объяснить.

– Вот вы придете 1 сентября в школу. Возможно, кто-то из ваших старшеклассников попросит вас объяснить, что же происходит на Северном Кавказе. Вы им расскажете то, что рассказали мне?

– Конечно. Я и раньше им это говорил, объяснял.

– А как реагировал класс?

– Разговор о том, как реагировал класс, – это сродни байке о средней температуре по больнице. За каждым учеником стоит семья, знакомые родителей, его собственные друзья и знакомые. Я вообще не склонен преувеличивать значение школы в таком сложном деле, как формирование мировоззрения. Ребенка воспитывает жизнь. Школа – лишь одна из составных частей этой жизни. Если бы историей можно было воспитать, люди не ходили бы сегодня с портретами Сталина.

Выпуск подготовил Игорь Афанасьев