Цыганское счастье. Человек хорош, когда на себя похож

…Я поднял глаза и увидел впереди себя телегу. Ухватился за нее, перевел дыхание и разглядел груду узлов и тюков, среди которых вольно и беззаботно расположилась цыганская семья – муж, жена и двое чумазых ребятишек. Дорога шла на подъем. Глава семейства обернулся и, причмокнув, потряс поднятым вверх большим пальцем, мол, давай с нами, лошадка всех вытянет. Супруга его сидела молчаливая и безучастная, глядя куда-то вдаль, где громоздились рыжие холмы. Минут через десять подтянулся мой спутник – пристроился со своим велосипедом с другого борта телеги. Так километра через три мы добрались до бензозаправки. В Турции они иногда представляют собой своеобразные дорожные цветущие оазисы (в прямом смысле!), где можно и перекусить, и отдохнуть. Мы попили чайку, цыгане набрали во флягу воды из родника, напоили коня. Знакомство с бродячей семейкой началось (вернее, продолжилось!) с того, что я ткнул пальцем в надпись на борту телеги. Коряво сажей по-турецки там было выведено: «Махмуд». «Махмуд, Махмуд!» – радостно закивал головой хозяин и показал на младшего сына. Так с помощью нескольких турецких слов, которые я успел выучить, улыбок, жестов, рисунков на пыльной обочине мы еще некоторое время пообщались и расстались, отправившись дальше – каждый по своему маршруту, со своей скоростью и целью.

Во время моего последнего велосипедного путешествия вокруг Черного моря постоянными нашими спутниками были легковушки различных марок, большегрузные автомобили, автобусы, а еще – цыганские кибитки и фуры. В Турции, неподалеку от Текирдага, навстречу попался даже целый обоз. Я оставил велосипед на обочине и минут двадцать шагал в обратном направлении рядом с последней телегой, постоянно щелкая фотоаппаратом, – нечасто такое увидишь на наших асфальтовых стремительных протяжениях. Цыгане, чувствуя себя хозяевами дороги, вовсю развлекались: одни махали руками, приветствуя и прощаясь одновременно, другие ухмылялись, поглаживая усы. Ребятишки подпрыгивали над бортами и что-то кричали. Женщины сидели нахохлившись, как наседки, придерживая фляги, кувшины, корзины, тазы. Из некоторых телег торчали длинные жерди. Насколько я понял, это были остовы шатров и палаток.

На окраине румынской Мангалии еще одна колоритная дорожная картинка. Навстречу двигалась роскошная открытая повозка (даже целая карета!), на которой восседал толстый цыган. На волосатой груди его блестела витая золотая цепь. Холеный вороной конь легко и изящно вскидывал ноги, и цокот копыт, казалось, заглушал шуршание шин. Повозка проехала, я обернулся и увидел крупную отчетливую надпись на задке: «Барон». Все должны видеть, все должны знать: предводитель цыганского клана едет по, может быть, даже и неспешным мелким, однако сугубо своим надобностям и делам.

Жив цыганский дух на дорогах разноязыких стран, не исчезли, не растряслись по пыльным обочинам традиции этого загадочного бродячего люда. Откуда и как он появился на наших шоссейках и проселках? Где-то в Х столетии ромы (так цыгане называют сами себя) покинули свою прародину – северо-западную Индию и двинулись на запад. Сначала освоились в Персии и на Кавказе, потом стали проникать и в европейские страны. Тогда все они разговаривали на одном близком к санскриту языке (он похож на современные хинди или урду). Непонятный язык, странный пестрый вид, диковатые обычаи – нигде ромы не прижились, не пришлись ко двору, нигде не стали своими. Везде люди жили по писаным законам. Хоть и тяготились ими, однако исполняли – иначе уже не могли. И вот являются бесшабашные смуглые бродяги, и выясняется, что можно иметь другие ценности, жить иначе – проще, веселее, а главное – вольнее. Они не нарушали общественного спокойствия, не занимались грабежами, однако во всем показывали пример непослушания, свободомыслия, пренебрежительного отношения к привычным товарным и культовым ценностям. Кому это могло понравиться? Наделенные различными чинами и должностями лица были явно не в восторге от таких подданных. Над цыганами издевались, их преследовали и даже уничтожали. Император Максимилиан Первый Германский приказал жестоко наказывать не только пойманных цыган, но и тех, у кого они скрывались. Французский «король-солнце» Луи Четырнадцатый подписал августейший указ, который гласил: ром разрешено убивать повсеместно и без ограничения – кому и где заблагорассудится. Сейм Речи Посполитой постановил выгнать цыган за пределы государства. Екатерина Великая стремилась закрепостить цыган – беглых ловили и жестоко наказывали. Известны попытки некоторых правителей создать для цыган что-то вроде индейских резерваций. Так, турецкий султан Сулейман Великолепный, при котором Османская империя достигла своего наивысшего расцвета, повелел выделить для цыган на территории Болгарии автономную область Чингене Санджак. Попытка строительтсва такой автономии предпринималась и в Венгрии. Российские власти неоднократно пытались закрепить цыган на земле. В Екатеринославской губернии, например, их пробовали отдать в военное ведомство, приписать к мещанству. Ничего из этого не вышло. Весной, как только со стрех начинали срываться капли, цыгане выставляли в хатах, по которым их расселили, окна, срывали полы, а потом и совсем исчезали. Вольному воля, всяк сущему – свой перекрестный путь…

У сельского люда сложилось свое отношение к цыганам. Человек хорош, когда на себя похож. Издавна люди были уверены, что Бог каждого наделил от природы своим лицом и, представляя это лицо миру, человек утверждает себя в нем, находит достойное применение своим природным способностям и наклонностям, приобретенным навыкам. Более того, «хорошим» для других человек может быть только в том случае, если ни при каких условиях не теряет своего настоящего лица. Посеяв зерно, крестьяне говорили: «Уроди, Боже, на трударя, на ленивого, на старца, на вора и на всякую долю!» В народе испокон веков признавалось, что каждому нужно жить и утверждать себя на этой земле, очевидным и неоспоримым был тот факт, что независимо от цвета кожи, веры и языка солнце каждого в одинаковой мере одаривает светом и теплом.

Цыган в народе называли чавелами, полевыми дворянами, безмаетными, дурысвитами. У цыган, считали крестьяне, и руки мастеровитые, и душа неплохая. И коневоды они знатные. «Ачхавере подчеревере, чтобы бахтирувала», – дразнили цыган, как будто они так погоняют коней. Цыган – и кузнец, и лудильщик неплохой, и глину для побелки привезет, когда нужно, и всякой бытовой мелочью обеспечит, а уж весельчак и шутник, каких поискать. Но все же за цыганом, если имеешь с ним дело, глаз да глаз нужен, верить ему нельзя. У степного бродяги мало святого за душой. Как-то цыгана спросили: «Какой ты веры?» Тот только пробубнил: «А тебе какой нужно?» Цыган мог за подарки, принесенные родственниками, крестить своих детей несколько раз, во избежание преследований записать в чужой паспорт собственную дочь. А уж за словом цыган в карман не полезет ни при каких обстоятельствах. Однажды хозяин собрал работников и спросил: «Кто может съесть макитру вареников?» Цыган подпрыгнул: «Я!» Хозяин улыбнулся: «А кто две копны пшеницы смолотит?» Цыган опять поднялся, но обратился к другим работникам: «Говорите за себя, я за себя уже сказал, две шкуры с одного вола не дерут».

…Где стал цыган, там его и стан. А где стан, там и костер, и застолье, и ночлег, и хозяйство, и ремесло. Километрах в пяти от приграничного румынского Галаца мы встретили цыган, что стояли табором под мостом через дунайский приток Сирет. Переночевали мы чуть ниже по течению, а утром пришли знакомиться, полагая, что дорожные люди быстро найдут между собой общий язык. Так и получилось. Цыгане тут же пригласили нас к столу, который едва возвышался над землей. Хозяйка в синей блузе и зеленой с красными розами юбке вывалила из казанка на специальную выскобленную ножом доску горячий буханец мамалыги. Тут же на столе появилась тарелка с каким-то капустно-куриным варевом, сало, лук. Утренняя трапеза была быстрой и веселой. Старший цыган достал из мешка початую бутылку водки, лихо крутнул ее и сделал большой глоток. Потом пустил по кругу. Из кибитки вывалился похожий на негритенка заспанный мальчуган. Он схватил шмат мамалыги и стал угощать ею песика, который кувыркался рядом. За что и был вознагражден затрещиной. Цыганенок ничуть не обиделся, засмеявшись, отскочил в сторону и стал крошить мамалыгу курам. Отец тут же забыл о своем непослушном чаде – ждали другие дела.

Табор состоял всего из двух возов, поверх которых были укреплены шалаши с полукруглыми крышами, покрытыми войлоком и обтянутыми полиэтиленовой пленкой. Шалаши служили походным «жилым» (преимущественно спальным) помещением, под ними на телегах хранились инструмент и кухонная утварь. Кибитки были разборными – шалаши можно было легко снять с повозок, превратив в наземные жилища. Как я понял, цыгане промышляли изготовлением больших и малых казанов – в них постоянно нуждались не только их бродячие собратья, но и сельский оседлый люд. Печки, в которых отливали посуду, были маленькими и примитивными. Их раскаленное с помощью угля нутро заполнялось алюминиевыми чушками. Через некоторое время серебристый жидкий металл выливался в разъемную форму из песка и глины. Быстро и точно работали цыгане, перышком очищая формы от мусора. Готовый звенящий казан, по бортам которого, как скрипач смычком по струнам, цыганский мастер прошелся большим напильником, можно было тут же ставить на костер. Кто, на каких обочинах его разложит? Походные навыки и традиционные ремесла, которыми владеют цыгане, и сегодня по-прежнему многим нужны…

Трудно представить наши трассы и магистрали без цыганских кочевых кибиток, ярмарки и базары без цыганских торговцев, привокзальные площади без настойчивых гадалок, окруженных чумазой ребятней. Сегодня в мире живет пятнадцать – двадцать миллионов цыган. Одни уже давно «вписались» в культуру страны, которая приняла их, другие продолжают искать место под солнцем, кочуя по пыльным дорогам, третьи упорно отстаивают право называть «цыганским счастьем» не череду неудач и неурядиц, а свою судьбу, свою дорогу. Где бы она ни проходила, куда бы ни вела…

Фото автора

Галац (Румыния) – Текирдаг (Турция) – Москва