Цветок жизни

Это письмо из прошлого, написанное Надеждой Ивановной Катаевой-Лыткиной. Она выросла в семье новосибирских учителей, перед войной поступила в Москве в медицинский институт, откуда в 1941-м шагнула в войну. После Победы продолжала работать хирургом. Была уволена в связи с «делом врачей», но духом не пала – окончила МГУ, искусствоведческий факультет. Главным делом ее жизни, как многим известно, стало спасение цветаевского дома в Борисоглебском переулке в Москве, создание дома-музея, которым Надежда Ивановна руководила девять лет. Письмо из далекого 41-го бесценно. Вот оно передо мною.

«В Москве осенью 1941 года не было случайных людей. Город пуст и темен. Большинство жителей ушло на фронт, эвакуировалось. Оставшиеся жили напряженно и строго по казармам, лишь немногие – по домам. На иждивенческую карточку продержаться было трудно. А совсем без карточки? Смерть.

Я пришла в госпиталь в середине декабря 1941 года. В медсанбатах раненых уже не успевали сортировать. Везли всех подряд. Фронт был здесь. Шла битва за Москву. Некоторые добирались до нас пешком. В госпитале ждали опытного хирурга со знаменитой кафедры Первого мединститута. Я и была хирургом с этой кафедры. Но, увы, работала там всего один месяц, сразу со студенческой скамьи. Самостоятельно сделала одну ампутацию и один аппендицит. Мне было 23 года.

Главный хирург госпиталя Н.Л.Чистяков был в отчаянии. Сдерживая свое негодование, неизвестно кому адресованное, он повторял: «И это укрепление госпиталя? Смешно сказать – хирург кафедры Герцена! Кому пришла в голову эта бредовая мысль?»

«Цветком жизни» назвал меня Николай Леонидович Чистяков. Почему? Я чувствовала в этом неладное. Спросила операционную сестру: «Причем тут цветок?» «Дети (значительная пауза) – цветы жизни», – сказала она, едва сдерживая досаду.

Питаясь забытыми корками в опустевшем нетопленном студенческом общежитии, я «дошла до точки». Придя в очередной раз «на работу», где все надеялись обменять меня на «настоящего» хирурга, я неожиданно потеряла сознание.

Все валились с ног. В коридорах, в вестибюле, в душевой, в приемной, на ступеньках лежали раненые. Старые и почти дети. Шинели пропитаны кровью. Их нельзя стащить и невозможно разрезать. А как стянуть, разрезать сапоги? Наши руки в крови, в мозолях. Ножницы затупились, бритвы не режут. Что операция? До нее надо раздеть и дотащить, дотянуть раненого. Оперирующих врачей – никого. Один главный. Он не спал двое суток, сегодня третья ночь, а раненых везут и везут. Наконец меня позвали в операционную. Главный сдался. В глазах темно. Моюсь на операцию…

Так я стала вторым хирургом госпиталя 5022».

Пять лет назад Надежды Ивановны не стало. Как много значил в моей жизни этот человек! Вновь и вновь перечитываю ее письма…

Наталья САВЕЛЬЕВА, Москва