Цветаева ненавидела Чехова. Одельша АГИШЕВ

В последние годы в российском документальном кино имя Одельши Агишева, сценариста, лауреата Государственной премии, связывается прежде всего с циклом фильмов режиссера Андрея Осипова, посвященных поэтам Серебряного века. Почти полторы сотни призов на различных фестивалях удостоились «Голоса», повествующие о Максимилиане Волошине, обладательницей «Ники» стала «Охота на ангела, или Четыре любви поэта и прорицателя», рассказывающая об Андрее Белом. Их последний совместный проект – «Страсти по Марине» был принят на ура на XXVI Международном Московском кинофестивале.

Скучно, как в газете

– Одельша Александрович, одна из вечных наших привычек – сравнивать и соотносить. Если с этой точки зрения взглянуть на культуру Серебряного века…

– … то соотношение, на мой взгляд, будет не в пользу сегодняшнего дня. Уровень искусства не просто снижается, но кинематографа, скажем, снижается сознательно, сознательно диктуются низкие критерии. Ведь о чем вас просят при обсуждении проектов на некоторых, не хочу называть, каналах: только никакого арт-хауса, никакого напряжения, не злоупотребляйте, не надо, лучше попроще, попримитивнее, на уровне – муж приехал из командировки, а жена не одна. Подобные изменения чрезвычайно тревожны и печальны. Россия всегда жила неким духовным градусом. Конечно, не надо розовых очков: были идеология, цензура, все понятно, давным-давно известно, но при всем том – духовный градус и профессиональный уровень. И то, и другое сейчас сильно занижено. Правда, последние тенденции обнадеживают, все равно ощущается стремление к иным категориям, вроде надо только оттолкнуться, и, может быть, начнем всплывать. «Возвращение» Звягинцева вызывает у меня восхищение и языком, которым рассказана история, и самой историей…

– Раньше была «фига в кармане», запретный плод, теперь, кажется, и фиг, и плодов не хватает.

– Это верно, настоящее искусство рождалось в изощрении борьбы. И так не только при советской власти было, то же отличало и средние века, даже Возрождение, когда полагались заданные темы на евангельские сюжеты. Но при этом присутствовала огромная человечность, Господь Бог иной раз представал тогда даже излишне человечным. А когда исчезает и подтекст, и все в лоб – это вот бандит, а это – новый русский, – все становится скучно, как в газете.

Несудима, неподсудна

– Подозреваю, нет ничего более скучного, чем заниматься хрестоматийным и обязательным, когда идет речь о великих именах. Наверняка у вас с режиссером Осиповым с архивной пылью свои отношения? Ваш очередной проект «Страсти по Марине», насколько известно, связан с Цветаевой.

– С Мариной Ивановной было очень сложно. Честно говоря, я хотел делать сценарий о Брюсове, но на Брюсова не дают денег, а на Цветаеву немножко дали, она в моде, востребована где-то там, в Швеции, а значит, есть надежда, что купят, и вот такие меркантильные соображения становятся главными. И Волошин, и Белый, в меньшей, правда, мере, и Цветаева были в чем-то подвержены мистике. Разумеется, я грубый материалист, но какая-то мистическая энергетика там все равно присутствует, особенно в Волошине. Кроме того, все они бывают неприступными, сопротивляются, но потом все же допускают к себе.

Цветаева – чрезвычайно сложный человек, закрытый, даже надменный, отталкивающий того, кто пытается понять ее. Мол, читайте стихи, разбирайтесь, если охота есть. О личном сразу заявила, что несудима, неподсудна. Какие-то ее высказывания могут показаться теперь не просто резкими – чудовищными. Например, утверждает, что не любит «детей, простонародья, крестьян, деревню». Повторяет это несколько раз. Есть высказывания и похлеще: «Ненавижу крестьян, похожих на коров, и коров, похожих на крестьян!» Можете себе представить? Как может произнести такое российский поэт, может с упреком поинтересоваться кто-нибудь.

О Цветаевой уже столько написали, столько кино сняли, недавно видел по телевизору очередную замечательную передачу. Как после этого, спрашивается, снова обращаться к ней, сумасшедшим надо быть. Но вот нашлись такие сумасшедшие – Андрей Осипов, Наталия Желтухина, Ольга Шапошникова, я. И вся эта команда хочет завершить нашу трилогию о Серебряном веке. Путь для себя я определил как поиск тех фактов, что были или неизвестны, или не изучены, или изучены не слишком подробно. Хотелось найти о Цветаевой еще не рассказанное. И факты обнаружились. Кому-то они могут показаться мелкими, но мне кажется, что за ними встает тот самый второй план, который нам всегда важен, которого добиваемся. Естественно, основные вехи ее биографии хорошо известны, мы от них не отходим и не имеем права отходить. В картину включены и известные стихи, но есть и малоизвестные строки. Есть письма Цветаевой, опубликованные только в 2000 году. Кое-что нашлось в них, кое-что в дневниках и письмах Георгия Эфрона, сына Цветаевой и Сергея Яковлевича Эфрона, кое-что в недавно вышедших новых воспоминаниях, иногда недостаточно доброжелательных. Когда по этим материалам, как по вехам, проходишь ее судьбу, то выясняется, что свежий взгляд возможен. Не знаю, насколько нам это удалось, но можно собрать образ этой возмутительной, надменной, нелюдимой, иногда резкой, дерзкой и абсолютно гениальной женщины. Один человек, посмотревший наш черновой, без музыки еще материал, признался, что больше всего ему понравилось, что в картине впервые, кажется, нет боготворения. То есть мы заранее знаем, что вы знаете, что Цветаева гений, теперь давайте посмотрим, что она за человек. А тут и плюсов хватает, и минусов много, и, конечно же, в прямом и переносном смысле удушающее время, которое ее погубило.

Подробности есть поразительные. В утро ареста дочери Цветаевой Али, часов в пять, какой-то молодой, веселый, обаятельный человек начал стучать в окно болшевского дома, всех перебудил, выясняя, все ли домочадцы на месте. Марину Ивановну это так перепугало, с этого стука начался ее великий страх. Конечно, тот человек проверял, дома ли Аля, за ней пришли через 2 часа, но он говорил о совершенно посторонних вещах, а Марина Ивановна все равно жутко испугалась. И еще одна потрясающая деталь, до которой докопался. Когда Борис Леонидович Пастернак вместе с песенником Виктором Боковым провожали Цветаеву на пароход, отплывавший в Елабугу, место эвакуации, у Цветаевой раскрылся чемодан, он плохо закрывался. Марина Ивановна накануне говорила об этом Пастернаку, и он, не забыв, прихватил с собой бечевку. Чемодан перевязали. Именно эта бечевка оказалась в руках у Цветаевой в трагический момент ее ухода из жизни…

Аристократка духа

– А нет в этих подробностях про «крестьян и коров» приземленности, что ли?

– Во-первых, я все равно перед Цветаевой благоговею хотя бы потому, что не способен написать ни одной равной ей поэтической строчки. А во-вторых, что бы там ни говорили или ни хотели, а кино всегда остается популяризатором, и эта его черта мне в принципе близка. Думаю, и перед нами, и перед следующим поколением стоит задача огромной важности – вернуть зрителя в кинотеатры. В России только 6 процентов зрителей смотрят отечественное кино, все остальное – привозное, из него 90 процентов – американское. Ничего против этого не имею, его отличает высокий профессионализм, сам смотрю с удовольствием, так что далек от запретов. Пусть будет выбор, но в этом выборе мы должны, если не наравне, какое там равенство – они богаче, но все равно с ними соревноваться с открытым забралом. Что-то мы можем делать не хуже. Да, некоторое упрощение, да, версия, основанная на обыкновенных вещах. Чтобы расшифровать цветаевскую «Поэму воздуха», надо изрядно потрудиться, это описание полета вырастает в описание запредельного, загробного существования, и мы попробовали вставить в картину половину этого произведения, которая органично вплелась в фильм.

На этот раз мы использовали минимум хроники, только фотографии и съемки, несколько условные – подъем Души, четыре времени года, призрачный какой-то дом деревянный в Елабуге, еще некоторые места, где Цветаева бывала, а теперь мы их разглядываем в ее отсутствие, как бы получается смесь игрового и документального. Нам все это нравилось, загорелись, но потом задумались: с экрана звучат стихи, и в соединении с изображением это так тонко, что кое-где рвется и народ начнет скучать. Нам этого не хочется, фильм о Цветаевой надо смотреть до конца, чтобы приблизить ее, сделать круг читателей шире. Да, это задача просветительская. Когда «Поэму воздуха» читаешь в третий раз, она становится понятной, потому что полет в ней описан с такими аллюзиями, вся мировая культура собрана в этом полете.

– Вы можете предположить Марину Ивановну в реалиях сегодняшнего времени?

– Нет, нынешний поток пошлости в литературе и на экране ее бы точно подкосил. Она раздражалась от сталинской цензуры, от того, что вокруг публикуется, от того, что видела на экранах после возвращения в СССР в 39-м году. Но меру ее нынешнего ужаса перед массовой культурой даже трудно предположить, в этом я убежден, она все же была аристократом духа.

Еще одна поразительная деталь. В Париже Марине Ивановне помогала некто Ломоносова, у которой был сын Борис. Благоговея перед Цветаевой, как перед великой поэтессой, Ломоносова ежемесячно присылала ей какие-то деньги. Однажды они не пришли, с опозданием Ломоносова прислала извинительное письмо, сообщила о постигшем ее горе – смерти сына. На что Цветаева отвечает: «Боря-то умер, но я-то жива, мне пришлось трудно, я же рассчитывала на ваши деньги». Какое-то полное неприятие бытовых, житейских, даже трагических частностей. Ощущение себя вне чужой жизни, вне страданий. И к Достоевскому она относилась скептически, и Чехова терпеть не могла, «чеховщина» была для нее самым страшным ругательством. Об этом можно говорить много, но беспокоит другое, драматические размышления рождают чувство, что к широкому зрителю путь нашей «Страсти по Марине» будет трудным, пока она ему не очень нужна. А сериалов я не делаю. Перед этой проблемой стоит и Осипов, у него есть даже какой-то заказ, я ему всячески советую взяться, материальное еще никто не отменял.

– А о сериале вдвоем с Андреем вы не думали?

– Идея есть, и нам кажется, есть возможность приблизиться к высокой планке. Возникло даже название «Крымские вечера» или «Крымские ночи». Вечера, ночи, современность и ретро, может быть, даже пара эпизодов, связанных с Серебряным веком, но отдать этому надо два года безденежья, трудностей. А то, что можно за месяц, мы делать не будем. Продюсеры предлагают Андрею уже что-то готовое, как им кажется. Но Осипову это готовым не кажется. У него есть игровой сценарий, который написала одна моя ученица на Высших курсах сценаристов и режиссеров. Сценарий ему нравится, но снова возникает вопрос, кому это нужно?

Фото автора