Цель школы как ее понимали большевики Размышления об образовательной концепции Луначарского

В концепции Луначарского 1918 года все расписано как по нотам. Целых десять лет она успешно практиковалась в невероятно сложных условиях становления новой России и даже после того, как за демократичность ее прикрыл Сталин, успела увенчать себя коммуной имени Ф.Э. Дзержинского (детищем А.С. Макаренко).

Как и всякая концепция, если она, конечно, НАУЧНАЯ, концепция Луначарского начинается с обозначения ключевой проблемы ОБЩЕГО (а не узкоспециального) характера. Эту проблему Луначарский видит в том, что дореволюционная школа была АНТИНАРОДНОЙ, что она служила охранению и консервации исторически изжившего себя самодержавного государственного устройства, т.е. такой формы власти, для которой высшим интересом является забота о себе любимой и для которой народ, содержащий ее, представляется тягловым быдлом и пушечным мясом. Русско-японская война и первая мировая война, затеянные царем, царское окружение, оказывавшее сопротивление реформам Столыпина, и спровоцировали обе русские революции, Февральскую и Октябрьскую. В концепции Луначарского говорится: “В прежней школе низы ее страдали крайней запущенностью или даже облачались искусственно приданными вредными чертами, ибо то были школы “простонародья”: по отношению к ним налицо были не просто равнодушие, но прямая недоброжелательность и, наконец, стремление по мере сил обратить их в орудие отравления сознания народного, орудие распространения отвратительного верноподданичества”.
Но если старая школа была АНТИНАРОДНОЙ, т.е. камнем висела на шее страны, которая дозрела до понимания того, что “дальше так жить невозможно”, то в ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ именно школа должна стать ТАКОЙ, чтобы СООТВЕТСТВОВАТЬ пусть пока и подспудным, но естественным устремлениям народа. Почему именно школа? Да потому, что после чрева матери мы ВСЕ выходим из нее, а это значит, что ИМЕННО школа является АВАНГАРДНЫМ слагаемым общества: какими выйдем из ШКОЛЫ, таким будет и ОБЩЕСТВО. Станет школа НАРОДНОЙ, т.е. в переводе на древнегреческий – ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ, ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ станет и ОБЩЕСТВО.
Станет, но может не стать. Школа – дело тонкое, а точнее, самое тонкое явление, потому что работать в ней приходится с человеком. Тут такая нужна аккуратность, такое мастерство, которое “разным, прочим” атомщикам даже не снилось. Потому-то Луначарский остерегает: “Но если реальная реформа школы по необходимости будет частичной (что не мешает ей, как доказывают уже вышедшие декреты, быть все же НАИБОЛЕЕ РАДИКАЛЬНОЙ из ВСЕХ, имевших до сих пор место), то тем более необходимым считает Комиссариат установить ту ЦЕЛЬ, к которой он СТРЕМИТСЯ и, рядом с перечнем ОТДЕЛЬНЫХ реформ, подлежащих осуществлению, НЕМЕДЛЕННО нарисовать картину той школы, к которой мы будем идти и которую ЕДИНСТВЕННО мы можем признать нормальной в обновленной России”.
Излагая концепцию Луначарского, в которой каждое слово – на вес золота, я испортил бы всю “обедню”, если прошел бы мимо действительно одного-единственного слова. Раскрывая ЦЕЛЬ своей концепции (ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ школы. – В.К.), Луначарский, как бы спохватившись, заменяет слово “реформы” словом “ПЕРЕСТРОЙКА”: “Дело идет при этом не только о том, чтобы сделать общедоступной школу, ибо такой, какой ее сделал предшествующий режим, она для ТРУДОВЫХ МАСС не годится; дело идет о КОРЕННОЙ ПЕРЕСТРОЙКЕ ее, в духе школы ПОДЛИННО НАРОДНОЙ”.
Важность и масштабность этого “уточнения” невозможно переоценить. Уж если гимназия была фактически недоступной для гимназистов (90% отсева!), для детей интеллигенции, то как же она могла стать доступной для детей рабочих и крестьян? Разве мог Луначарский не понимать и не учитывать этот естественный и совершенно очевидный факт? Вечная, непреходящая заслуга Луначарского в том и состоит, что школа, которую он “придумал”, ОДИНАКОВО привлекательна для ВСЕХ детей, и сильных умом, и слабых. Ни одни ребенок не мог прослыть в этой школе дураком, ибо КАЖДЫЙ получал возможность быть УСПЕШНЫМ.

В.В. КУМАРИН