Чья власть?

Владимир Филиппов:

“Я человек реалий”

Министры бывают разные. Министры бывают всякие. Молодые и старые. Коммунисты и демократы. Лысые и кудрявые. Случается, что в министры даже женщины попадают. Век министра нынче не долог. Кто два года держится, а кто лишь пару месяцев.

Министр – это чиновник. Член команды премьера. Он следует его политике. Защищает и поддерживает действия правительства.

Средства массовой информации министрам спуску не дают. Одного обвиняют во взятках. Другому приписывают несуществующие погоны. Третьему инкриминируют, что скрывает

от президента реальную информацию.

Каждый вторник Владимир Михайлович Филиппов, министр общего и профессионального образования, в рубрике “Говорят, что…” рассказывает о насущных проблемах российского образования, что предпринимает вверенное ему ведомство, каких новшеств следует ожидать… Но министр – тоже человек. Со своими страстями и увлечениями. Он спит, ест, устает. У него есть семья и дети. Воспоминания и планы. Поэтому наше сегодняшнее интервью не совсем об образовании. Оно – о жизни министра….

– Вы в самом деле полковник ГРУ?

– Я до сих пор лейтенант запаса, хотя и министр. Армию закончил ефрейтором.

– А где вы служили?

– В Севастополе. В противоракетных войсках. Очень красивый город и очень тяжелая служба. Вернувшись из армии, я мог спать стоя – везде и в любое время суток.

– В армию попали еще до университета?

– Нет, уже после, когда учился в аспирантуре. Я был женат, у меня был ребенок.

– Владимир Михайлович, все знают, что Университет дружбы народов всегда называли колыбелью революционеров – или террористов (кто как, в зависимости от политических пристрастий) – для развивающихся стран. Вы “экспортировали социализм”?

– Конечно, ни о каких террористах в РУДН речи не может быть – это я вам ответственно заявляю. Но интересно, что многое из того, что было и остается в Университете дружбы народов, можно успешно применить для пользы российского образования. Как правило, туда поступали иностранцы из очень бедных семей. Сами понимаете, что уровень образования у них был еще тот. И принимали туда очень хорошо подготовленных наших ребят. А учить их надо было вместе. И хорошо учить, чтобы, вернувшись домой, в свои страны, наши выпускники могли легко конкурировать с теми, кто закончил университет где-нибудь в Америке или Западной Европе. Мы ведь знали, что они будут работать не по распределению, как наши в те годы. Там уже были рыночная экономика и рыночные условия. Значит, надо было готовить таких инженеров, агрономов, которые были бы одновременно и хорошими менеджерами. Конечно, я горжусь тем, что у нас учились студенты из ста стран. Но еще больше тем, что каждый год за две-три недели до выпускного бала, перед защитой дипломов, на госэкзаменах, мы исключали 15-20 иностранцев за неуспеваемость.

– И что , совсем не занимались их идеологической обработкой? Не верю, как говаривал Станиславский…

– Еще и сейчас во многих вузах идут дискуссии о свободном посещении занятий. Можно услышать: сделайте нелюбимый предмет свободным, и студенты будут ходить на него с большей охотой. А у нас в университете много лет назад предметы так называемого гуманитарного цикла – история КПСС, политэкономия, философия – уже были по выбору. И посещаемость была значительно выше, чем позже, когда в период расцвета брежневского догматизма их сделали обязательными. Кстати, знаете ли вы, что одной из причин, почему сняли ректора в 1970 году (эта ситуация обсуждалась на секретариате ЦК КПСС), было то, что наши выпускники, которых направляли учиться к нам политические партии, вернувшись домой, не очень жаждали заниматься политикой, отходили от нее, старались просто работать по специальности, получая хорошие деньги и вполне конкурируя с западными выпускниками,

– Вы говорите на иностранных языках?

– У меня свободный французский и английский.

– Откуда?

– Наш университет был единственным вузом в стране, где готовили горняков, геологов, врачей, агрономов, свободно владеющих двумя иностранными языками, причем выбирали из восьми разных языков.

– А женились в университете?

– Мы познакомились с моей будущей женой еще школьниками, живя в разных городах. Потом я учился в Москве пять лет, она – в Волгограде. Переписывались. Я знал, что у меня есть девушка. Я любил ее. Но она была далеко, и поэтому я занимался и занимался, не отвлекаясь ни на какие другие дела. Может, поэтому и стал хорошим математиком. Мы поженились только после университета.

– А почему вы выбрали именно Университет дружбы народов?

– Я еще в школе немного увлекался языками. А с другой стороны, мне очень нравилась математика. В Университете имени Патриса Лумумбы можно было сочетать и то, и другое. Где бы я ни был, я всегда занимался тремя вещами: общественной работой, спортом и наукой. Сегодняшняя моя должность министра в какой-то мере и есть общественная работа, спортом я тоже продолжаю заниматься каждый день. А вот наукой теперь не удается, и это большая утрата.

– Каким спортом занимаетесь?

– В школе играл в футбол и волейбол за школу и город, был членом сборной по лыжам. В университете – бессменный капитан футбольной сборной. Последние пять лет регулярно играю в теннис и плаваю. Спорт мне всегда помогал.

– Говорят, что в математике сегодня очень трудно открыть что-нибудь новое. Правда?

– Нет, вовсе не так. В математике колоссальное поле для открытий. Вот я вам на пальцах объясню тематику моих собственных исследований. Есть так называемые процессы обратимые и необратимые. Переложил карандаш с места на место – обратимый процесс, выкурил сигарету – необратимый, дым назад не вернешь. В механике существует принцип так называемого минимума потенциальной энергии, то есть природа всегда действует оптимальным образом. Считалось, что для процессов необратимых этот принцип минимума не действует. Мне первому удалось доказать, что это не так.

– Как вы стали ректором?

– Для меня это было не очень просто. Ведь я вырос при предыдущем ректоре. Я работал с ним секретарем парткома, деканом. Но когда подошли очередные выборы, я честно сказал Владимиру Францевичу, что буду выставлять свою кандидатуру, пусть он не обижается. Победил я. Владимиру Францевичу было 69 лет, он проработал в университете 22 года, его опыт был бесценен, и я предложил ему стать президентом университета.

– А сколько вам было лет?

– Сорок один год.

– После выборов что оказалось самым трудным?

– Я вырос в этом университете, и мне было тогда легче, чем сейчас. Я прожил десять лет в общежитиях и знал каждый закуток во всех блоках. Меня знали преподаватели, но самое главное – я знал людей. Мне легко было сформировать свою команду. Конечно, это случилось не сразу, не в один день, а в течение полутора-двух лет.

– У вас были враги?

– Если говорить принципиально по большому счету, то не враги были, а недруги. На определенном этапе они выступали против моих решений, но через какое-то время признавали свои ошибки и присоединялись к моей команде. Я никогда не был вредным человеком – чтобы убирать людей, которые в чем-то со мной не согласны. Но были и те, кого я терпеть не мог. Например, они требовали от меня признания их научных теорий и чтобы я, как ректор, выступил против евреев, которые зажимают эти самые научные теории. Я говорил: хотя я и математик, но не буду разбираться в ваших научных спорах. Есть ученое сообщество, разбирайтесь там…

– Ваши дети чем занимаются?

– Сын в этом году заканчивает магистратуру по экономике в Университете дружбы народов. Он поступал, когда я еще не был ректором. А дочка в этом году заканчивает одиннадцатый класс и пока колеблется, куда идти. Я агитирую за экономику, а она больше склоняется к лингвистике. Думаю, что я ее-таки уговорю.

– Вы считаете себя хорошим отцом?

– Абсолютно нет.

– Почему?

– Потому что, к сожалению, из-за общественной деятельности и науки, я не беру спорт – он отнимает всего час-полтора в день, я очень мало видел своих детей. Я стал яснее понимать это сейчас, когда сын женился и ушел от нас. Надеюсь, что на внуках мы наверстаем упущенное.

– Я, когда устаю, говорю себе и всем вокруг: хочу на пенсию, хочу днем сидеть на берегу ручья и ловить рыбу вместе с внуком, а вечером читать ему сказки. На что жена замечает: неделю, может, и половишь, и почитаешь, а потом снова рванешь на работу. Впрочем, до пенсии нам с вами, Владимир Михайлович, еще далеко. Скажите: вот после университета вы пришли в министерское кресло, а здесь главная ноша – средняя школа. Предполагали ли вы, насколько тяжелой она будет? Я знаю, что вы много лет дружите с Евгением Александровичем Ямбургом, сотрудничаете с его школой, но его школа – нетипичная даже для Москвы, не то что для всей России. Так как?

– Скажем, так: я знал эти проблемы, но не знал пути их решения. Что происходит в школе, я знал от своей жены-учительницы. Она каждый вечер мне рассказывала, что у них да как. Мне понадобился месяц, чтобы систематизировать основные проблемы, определить приоритеты и понять, что мы должны сделать в ближайшие недели, что можно отложить на ближайшие месяцы, а что надо включить в план 1999 года. Прошлый октябрь-ноябрь был очень тяжелым периодом для меня. Хотя коллегию мы провели 3 ноября, но мне кажется,что только к концу ноября стали окончательно видны стратегические направления. А 16 декабря мы уже провели заседание совета руководителей органов управления образованием, на котором представили им не только общий план работы министерства, но и каждого управления, рассказали, какие приказы, инструкции, письма каждое управление должно подготовить.

– Вы наполовину поменяли команду своих замов. Зачем?

– Я хотел иметь в министерстве команду, которой бы доверяло сообщество. Я знал, что по некоторым людям есть вопросы, точнее, по методам их работы и отношению к проблемам. Я и постарался заменить их, но мы нормально с ними работали до последнего дня, я с ними советовался.

– Вы все время говорите “сообщество”. Кто это – сообщество?

– Это люди, прежде всего практики, имеющие активное отношение к образованию.

– Что вы цените больше всего в человеке команды?

– Ответственность и инициативу.

– А личную преданность?

– Это совершенно необязательно. Даже трудно представить, что я ожидаю или буду требовать от людей, которые работали с предыдущими министрами, личной преданности. Кстати, еще одна черта, которую я ценю, – это когда люди сами тянут лямку, а не перекладывают свои обязанности на других.

– Владимир Михайлович, к сожалению, у системы образования немыслимое количество проблем. Чем, по вашему убеждению, должно заниматься министерство, чтобы не утонуть в мелочах?

– Ничего нового не надо придумывать. Все записано в Законе “Об образовании”. Первая наша задача – это нормотворческая и законопроектная деятельность, которая должна обеспечить существование в России единого образовательного пространства. Мы должны отвечать также за содержание учебников и программ. Надо взяться за создание и реализацию системы экономики образования.

– Первые месяцы вашей работы показали, что вам легко удается играть на поле, где четыре мощных игрока – Совет Федерации, Дума, Союз ректоров и профсоюзы. Вы находите общий язык со всеми. Кто-то назвал вас даже “человеком консенсуса”.

– В образовании без согласия не обойтись. Посмотрите на наше общество, которое не может найти консенсуса и которое именно по этой причине до сих пор не имеет национальной идеи. А ведь именно от нее должна строиться доктрина образования. Мы должны четко знать, что мы строим: Германию тридцатых годов? Чили? Советский Союз? Помните ожесточенную борьбу за последнюю концепцию реформы? Министерство образования тогда раскололось на два лагеря. И от этого раздрая пострадали миллионы учителей и учащихся. Потому что именно в прошлом году мы понесли огромные потери по бюджету. Не появились десятки необходимых инструкций и постановлений. Мы должны помнить, что любой наш шаг чем-то аукнется для тридцати семи миллионов людей, ежедневно приходящих в классы и аудитории на учебу и работу. Я понимаю, что иногда по политическим соображениям одна из ветвей власти не может сказать “да”, но тогда они говорят: берите этот вопрос на себя и решайте, потому что это в интересах государства.

– Когда вы сможете сказать себе, что состоялись как министр?

– Самое страшное и тяжелое, когда человеку все время льстят. Тебе говорят: все хорошо, все хорошо… Ты расслабляешься – и внезапно получаешь серьезный удар. У человека должен быть иммунитет против лести. Знаете, я много сделал для Университета дружбы народов, но не считаю себя состоявшимся ректором. Уже будучи здесь, когда я стал постоянно встречаться с ректорами из регионов, я обнаружил, сколько интересного можно у них перенять и попробовать в нашем университете. Учитывая короткую жизнь министров в Российской Федерации, ни один из них за последние пять лет не может сказать, что он состоялся.

– Сказался ли переход в министерское кресло на финансовом положении вашей семьи?

– Конечно, сказался. Ректором я больше зарабатывал. И не только потому, что у меня зарплата была выше, чем у министра. Я еще получал гранты НФПК, международные. Ездил постоянно читать лекции в Бельгию.

– Как жена на это реагирует?

– Она отрицательно отнеслась к моему новому назначению. Дело в том, что семьей нашей занималась всегда практически только она одна. Моя жена всегда была против любых моих административных должностей, начиная с комсомольской работы. Более того, она не знала, что я баллотируюсь в ректоры, хотя я вел предвыборную кампанию несколько месяцев. У нас в это время как раз что-то случилось с телефоном. (Это я попросил телефонную станцию отключить номер, чтобы домой не звонили). Когда объявили результаты голосования, я первым делом, не успев поблагодарить мою команду, сел в свои старенькие “Жигули” и помчался домой, чтобы сообщить жене, что меня избрали. Она не обрадовалась. Мы несколько недель вели переговоры, а потом последовало заявление о разводе. К счастью, все закончилось благополучно.

– Вы часто ездите теперь в регионы?

– Один из моих предшественников говорил, что в первые три месяца он никуда не смог вырваться и об этом очень жалеет. Я уже побывал в шести командировках.

– На что там смотрите в первую очередь?

– Ставлю местным руководителям ультиматум: встречаюсь в основном с директорами школ и заведующими городскими и районными управлениями. Я против показных посещений. Предпочитаю отведенное время провести в разговоре с директором, отвечая на его вопросы и задавая свои. Получаю массу информации, вернувшись в Москву, сразу раздаю поручения, чтобы к следующей командировке иметь часть ответов. Преимущественно спрашивают о неясностях с аттестацией, аккредитацией, педагогическим стажем…

– Что читаете на сон грядущий?

– Теперь только документы. Литературу, касающуюся проблем среднего образования. Мне важно не вообще что-то узнать, а познакомиться с разными подходами. Я не хочу принимать решение по какому-то вопросу, исходя из аргументов только одной стороны. Мне важно узнать обо всех других подходах и самому найти эти материалы.

– Сны вам снятся?

– По-моему, нет. Устаю очень сильно – не до снов.

– Ваши родители живы?

– Живы. Они в Волгоградской области. Папа всю жизнь был прорабом-строителем, мама 33 года отработала в одной и той же больнице медсестрой. Там и мой брат.

– Что будет самым важным для вас в нынешнем году?

– Есть несколько принципиальных вопросов, по которым надо определиться. Главное – как функционировать системе образования с экономической точки зрения. Мы не можем дальше терпеть того, что учителя не получают зарплату. Второй вопрос касается стандартов. Важно также решить, что будем делать с двенадцатилетней школой.

– Если завтра правительство уйдет в отставку, что будете делать?

– Есть два варианта. Если придет правительство, которое начнет новую политику, например, разрешит приватизацию образования или будет внедрять модель либеральной американской школы, я противник этих подходов, – то сам уйду, не дожидаясь, когда меня попросят. Если же курс будет продолжать то, что мы начали, моя министерская судьба будет зависеть лишь от политической коньюнктуры.

– А если новая политическая ситуация скажет: Филиппов нам не нужен, что тогда?

– Вернусь в университет.

– Ваше мужское самолюбие не задевает то, что вами руководит женщина?

– Кто? Валентина Ивановна Матвиенко? Да это счастье, что она согласилась занять это место, а некоторые мужчины от него отказались. Она очень хорошо знает социальную сферу – занималась ею в Санкт-Петербурге и в Верховном Совете. Она пользуется большим доверием премьера. Ей как женщине легче уговаривать и добиваться каких-то решений у своих коллег – членов Кабинета министров. И она очень энергична, настойчива, пробивная. И это с ее поддержкой образование получило из бюджета больше всех остальных на нынешний год.

– Владимир Михайлович, вы уверены, что правительство все-таки рассчитается с долгами в этом году?

– Думаю, что на все сто процентов вряд ли. Собственно, долг по зарплате составляет 5 миллиардов. Но 80 процентов из этой суммы – это долги за 96-й и 97-й годы. Я недавно разговаривал с губернатором Томской области Крессом. Там выплачивают сейчас зарплату за ноябрь-декабрь, но у него есть долг. Поэтому он решил разбить его так, чтобы каждый месяц выплачивать девятую часть. Чтобы погасить долги, надо выполнить подписанное недавно соглашение: субъект Федерации должен обеспечить определенную собираемость налогов, притом живыми деньгами, не менее сорока процентов доходов пускать на зарплату.

– Вы любите поесть?

– Я совершенно неприхотлив. Ем что угодно. Стараюсь есть мало. Я когда-то в армии оставил еду на тарелке. Сержант спросил меня: “Владимир Михайлович, – меня так называли, я был аспирантом, а вокруг девятнадцатилетние мальчишки – почему вы не доели”? Я, шутя, ответил: “Культурный человек должен всегда немножко оставлять”. На что мгновенно среагировавший сержант сказал: “И чем он культурнее, тем больше должен оставлять на тарелке”.

– Вы сколько раз были за границей?

– Тридцать семь.

– И все проходило гладко?

– Больше всего запомнился первый раз. Восемьдесят третий год. Я как стажер поехал на 10 месяцев в Бельгию, и за это время – это были самые счастливые дни в моей жизни – написал докторскую диссертацию, около 40 научных статей, книгу, которая сразу вышла в Советском Союзе, а потом была переиздана в США. Выступал с докладом на заседании Королевской академии наук, где меня представлял нобелевский лауреат Илья Романович Пригожин. Я уезжал – был генсеком Андропов, приехал – Черненко. Помните, это был период, когда КГБ очень боялось провокаций и всех предупреждали: бдительность прежде всего. На Западе нас все еще считали медведями. Моя знакомая Сабина, она очень любила Советский Союз, была у нас 19 раз, мне рассказывала, что в 80-м году она с друзьями впервые встречала русских в аэропорту. Смотри, говорили они друг другу, а эти советские на людей похожи и ходят нормально. В общежитии Свободного Брюссельского университета не было отдельных мужских и женских душевых. Просто кабинки слева и справа, отгороженные непрозрачными занавесками. Мой коллега из Минска зашел, намылился, открыл глаза, а напротив стоит в кабинке голая девушка, он как закричит: провокация! Слово, понятное на всех языках. Девушка задернула шторку, и на этом вся провокация закончилась.

С тех пор я почти каждый год приезжаю туда делать доклады по тематике, о которой я вам рассказывал.

– О чем вы жалеете?

– О несбывшемся. Но вообще-то я счастливый человек…

Петр Положевец

Фото из семейного архива Владимира ФИЛИППОВА