Чтобы сохранить себя, надо не терять совесть. Станислав ВТОРУШИН

Со Станиславом ВТОРУШИНЫМ, главным редактором журнала «Алтай», мы встретились в Москве. Для посещения столицы у писателя был приятный повод – за роман «Литерный на Голгофу» он стал лауреатом 3-го Международного конкурса детской и юношеской литературы имени А.Н.Толстого и прилетел из Барнаула на церемонию награждения.

– Станислав Васильевич, если не ошибаюсь, вы родились и провели детство у озера Саввушка, именуемого иначе Колыванским озером, знаменитого своей несказанной красотой и сказочными красотами окрестных гор. Один из китайских мудрецов сказал: «Там, где природа красива, там и люди красивы». Расскажите немного о своем детстве. Когда вам стали открываться эти красоты?

– Колыванским озеро называют на географических картах, а в народе оно всегда было Саввушинским, потому что на его берегу расположено село Саввушка. Оно названо так по имени крестьянина, первым поставившего там свою избу еще в середине XVIII века. Видать, он был очень добрым и приветливым человеком, если люди называли его так ласково. Ведь не Саввой величали, а именно Саввушкой. В этом селе родилась и выросла моя мать, очень рано оставшаяся сиротой. Ее воспитал старший брат. Окончив семилетку, она поступила в Рубцовское педагогическое училище, потом в городе Куйбышеве (Новосибирской области) поступила в учительский институт, а после него уже во время войны окончила Новосибирский педагогический. Мне кажется, редко кому из сегодняшних сирот это под силу. В нынешнем жестоком обществе беззащитному ребенку не дадут подняться так высоко.

Я родился в Новосибирске, на родину матери мы переехали после войны, когда с фронта вернулся отец. Среднюю школу окончил в городе Змеиногорске, это всего в восемнадцати километрах от Саввушки. Все окрестные горы исходил своими ногами, вместе со сверстниками облазил все скалы и пещеры. Змеиногорск – родина горного дела на Алтае, со времен Екатерины и вплоть до шестидесятых годов ХХ века там добывали золото, серебро, цинк и свинец. В Змеиногорске была построена первая в мире железная дорога, правда, на конной тяге.

Мой дядька работал шофером ЗИС-5 на Змеиногорском руднике, он часто брал меня с собой в поездки. В этих поездках я не только любовался красотой гор и тайги, но и очень близко соприкасался с бытом и жизнью людей, работающих на руднике. Жили тогда трудно, но никакого уныния не было. А как были сплочены! Помогая друг другу, строили дома, отправляли детей на учебу в институты, а как радостно отмечали праздники! Не только советские, но и исконно русские, православные. Ведь Пасха и в те времена была Пасхой. Мы все жили будущим, верили, что оно будет у нас хорошим.

– Если вглядываться в прожитые дни, то какой, скажите, период манит Станислава Вторушина больше всего? Что навевает самые сильные воспоминания и побуждает к размышлениям?

– Семидесятые и восьмидесятые годы, которые потом стали называть застоем. Они были временем невиданных успехов нашей страны. Казалось, для нас не существовало ничего невозможного. Мы первыми запустили человека в космос, и весь мир учился произносить русское имя Юрий Гагарин. Мы спустили на воду первый в мире атомный ледокол, открыли крупнейшую в мире Западно-Сибирскую нефтегазоносную провинцию и приступили к ее освоению. Мы начали прокладку Байкало-Амурской магистрали, которую на Западе уже тогда назвали стройкой века. Мы гордились, что все это нам по силам, что все делаем своими руками. Какое гигантское ускорение набрала наша страна, как стремительно начала меняться наша жизнь! И каким горьким было разочарование, когда все это на наших глазах стало сводиться на нет.

– Ваше творческое становление – приход в литературу из технарей – в чем-то традиционен для сильных журналистов и прозаиков, ступивших на творческую стезю вслед за шестидесятниками.

Скажите, в чем преимущество инженера человеческих душ, у которого есть еще и настоящее инженерное образование? Думаю, вам случалось размышлять над этим…

– После окончания политехнического института меня направили на завод, где я три года был сначала мастером, а затем технологом литейного цеха. Рабочая среда не позволяла расслаблений, я должен был сразу повзрослеть. Она и определила мою жизненную позицию. Ведь человеку, чтобы сохранить себя, не так много и надо. Главное – не потерять совесть, быть порядочным по отношению к себе и другим, стремиться к достатку, а не к богатству. Нищета унижает, а богатство уродует духовно. «Не в деньгах счастье, – говорили у нас всегда. – Оно в любви». И это правильно.

Дело не в технарях, не в «физиках и лириках», а в жизненном опыте. Человеку, побывавшему в разных ситуациях, повидавшему жизнь, не надо ничего выдумывать, ему всегда есть что рассказать другим. А вот как он это расскажет, зависит от таланта.

В судьбе писателя главное – духовные ценности, которые он отстаивает. Ведь предмет его исследований – душа человека. А в нее иногда бывает страшно заглянуть. К сожалению, это относится и к людям, занимающим самое высокое положение в обществе.

– Убежден, многие бы позавидовали вашей судьбе. В 1970-е вы были корреспондентом «Правды» в Тюмени. Свидетелем и непосредственным участником освоения, а правильнее, пожалуй, покорения сибирских недр. Об этом у вас написано в книге «Золотые годы». Но читаешь эту книгу и уже не веришь, что все это было, что люди были такие, что дела такие вершились…

– Я действительно был свидетелем и открытия, и освоения месторождений нефти и газа в Западной Сибири. И не только в Тюменской, но и в Томской области, где еще до перехода в «Правду» почти пять лет работал собкором томской областной газеты «Красное знамя». Считаю себя счастливым человеком, потому что мне довелось постоянно общаться с выдающимися людьми, трудом, энергией и умом которых был создан гигантский Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс. Сегодня этот комплекс кормит страну, за счет него богатеют наши нувориши, от биения его пульса то останавливается, то вновь радостно прорывается дыхание правительства. Очень жаль, что о героических делах западно-сибирских первопроходцев сейчас почти не говорят, но их имена из истории государства не вычеркнуть.

Голову посыпать пеплом нельзя даже в самые подлые времена. Хотя бы потому, что от этого нет никакого проку. Безвыходных ситуаций не бывает, из самого трудного положения всегда найдется выход. И экономику, и страну очень легко развернуть в сторону возрождения и развития, нам даже Китай догнать по силам. После войны было намного хуже, а ведь как быстро поднялись. Для этого нужна только политическая воля руководителей. Все остальное у нас есть.

– Ваш взгляд на литературу понятен: витийство и многомудрие – от лукавого. Не любите заемной лексики, в ваших рассказах и повестях почти не встретишь слов иностранного корня. В метафизику или историчность вы, как правило, глубоких погружений не совершаете. И вот роман «Литерный на Голгофу». Тема, казалось бы, исхожена вдоль и поперек. Что побудило вас взяться за нее?

– «Литерный на Голгофу» – плод долгих и мучительных размышлений. О Николае II и его семье написаны десятки, если не сотни книг. Особенно в последние годы. К сожалению, в большинстве из них много лжи и предвзятого толкования фактов. Авторы не смогли или не захотели избавиться от политической ангажированности. А история гибели царской семьи требовала непредвзятого исследования. Не знаю, насколько мне это удалось, но я сознательно не принял ни «белую», ни тем более «красную» точку зрения.

Меня интересовала проблема взаимоотношений морали и власти. Конечно, на каждом уровне общества своя мораль. Но могут ли аморальные люди руководить государством? История, к сожалению, тысячу раз отвечала на этот вопрос утвердительно, начиная с иудейского царя Ирода и кончая многими примерами из совсем недавнего прошлого. Мы хорошо знаем, как заканчивалось каждое такое правление и что происходило потом с обществом.

Николая II можно обвинить в недостатке политической воли. Но в моральном отношении он оказался намного выше тех, кому передал власть, и тех, кто потом перехватил ее. Всякой власти, в том числе и нынешней, необходимо постоянно думать о моральных последствиях своего правления. История все равно даст ему оценку. Ведь не зря мы до сих пор ощущаем последствия того рокового решения, которое было принято по отношению к семье последнего русского императора.

И еще в этой истории меня сверх всякой меры заинтересовала судьба чрезвычайного комиссара советского правительства Яковлева, перешедшего на сторону белых после того, как его заставили передать царскую семью екатеринбургским чекистам. На такой поступок мог решиться только человек невероятных моральных качеств. Яковлев заслуживает того, чтобы о нем была написана отдельная книга.

Роман «Литерный на Голгофу» – попытка непредвзято, на основе документов в художественной форме рассказать о том, что произошло и кто повинен в случившейся трагедии. Ведь именно после нее разверзлась бездна братоубийственной Гражданской войны.

– Станислав Васильевич, неужели восхождение на Голгофу – перманентное состояние отечественной литературы и общественной мысли? Кто укажет свет в конце тоннеля и каким вам видится будущее нашего общества?

– Россия совершенно непредсказуемая страна. В начале февраля 1917 года Ленин с безнадежным пессимизмом говорил, что не доживет до революции. Так медленно, по его мнению, созревает для нее общество. А революция грянула через несколько недель. На долю моего поколения выпало столько испытаний, сколько другим народам не выпадает за целые столетия. Не дай бог пережить еще и революцию.

Но сегодня я вижу, что в обществе накапливается энергия, которая уже скоро может стать критической. Настроения людей меняются на глазах. Для того чтобы направить эту энергию в созидательное русло, нужны созидательные идеи. Если их не будет, произойдет взрыв, который может похоронить Россию. Тогда о литературе придется забыть на долгие времена.

Великую литературу рождают великие гуманистические идеи. В XX веке это произошло с Россией, когда после революции и Гражданской войны она решила построить на своей земле самое справедливое общество. Именно эта идея родила великую русскую советскую литературу.

Мы не довершили проект, который начали в ХХ веке. Повторить его невозможно. Но идею убить нельзя. Поживем, посмотрим, во что это выльется. Может быть, доживем и до хорошей литературы.