Что значит знать литературу

Из опыта учителя словесности

Сегодня, когда все шире входит в медицину компьютерная томография, хорошо понимаешь, что в преподавании литературы, многомерной и многослойной по самой своей сути, нужны такие способы, которые помогут увидеть нечто неявное, вроде бы невидимое. На сей раз это получилось. Судите сами.

«Анна Сергеевна и Гуров мечтают о другой, новой жизни – прекрасной и гармоничной, о жизни, в которой не надо будет скрывать свои истинные чувства, притворяться и лгать. Они мечтают о новой жизни, в которой есть настоящие, чистые, большие и искрение чувства и отношения и нет пошлости».

«Гуров и Анна Сергеевна мечтают о такой жизни, когда они смогут открыто говорить о своей любви, когда чистые человеческие чувства будут уважать и ценить люди, когда не будет этой пошлости, низости, невежества, в котором им приходится жить и прятать свою любовь, когда люди станут такими же прекрасными, добрыми, чистыми, как эти двое».

«О какой прекрасной жизни мечтают Анна Сергеевна и Гуров? Мне кажется, что это прежде всего то, чтобы быть вместе, ни от кого не прятаться, не бояться, не скрывать от людей своей любви. Счастье для них в том, чтобы Гуров смог жить своей «тайной» жизнью открыто. Ведь именно в ней «по какому-то странному стечению обстоятельств, все, что было для него важно, необходимо, в чем он был искренен и не обманывал себя, что составляло зерно его жизни, происходило тайно от других». Именно эта жизнь давала ему духовные силы. Вот если бы эта жизнь стала явной, то они, наверное (по их мнению), стали бы счастливыми. Но этого быть не могло. И дело не в том, что у них есть семья. А совсем в другом. Сейчас жить вот такой серой жизнью им мешает окружающий их мир, эта серая жизнь. И даже если бы они стали жить вместе, они не были бы счастливы. Их жизнь изменилась, но жизнь окружающих осталась прежней».

«Разве могут быть счастливы люди полностью, если вокруг них мерзость и пошлость? Ведь они будут мешать им жить».

Пройдет лет десять, а может быть, пятнадцать, и я прочту в ответах на этот вопрос блистательный ответ. Процитировав рассказ Чехова, ученица увидела то, что прошло мимо всех, в том числе и меня самого: «…и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках». Но ведь если бы они оказались в одной клетке, то они бы жили в одной, но все же клетке…»
«Даму с собачкой» Чехов написал в 1899 году. Годом раньше – рассказы «Человек в футляре» и «Крыжовник». Во всех этих трех рассказах от единичного, частного, от детали («футляр», «крыжовник», «осетрина с душком») герои приходят от частного, вроде бы единичного к универсальному, к укладу всей жизни в целом, всеобщему.

«Человек в футляре»: «а разве то, что мы живем в городе, в духоте, тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт – разве это не футляр? А то, что мы проводим жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор – разве это не футляр? <…> Больше так жить невозможно!»

«Крыжовник»: «Вы взгляните на эту жизнь, наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье…»

«Дама с собачкой»: «Ненужные дела и разговоры все об одном отхватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах!».

К рассказу «Дама с собачкой» мы еще вернемся в 11‑м классе, когда сопоставим его с рассказом Бунина «Солнечный удар». Это будет нелегкая работа. Я тогда спрошу класс, как превратить рассказ Чехова в другой, близкий к тому, что написал Бунин. И всегда находится тот, кто верно отвечает: оборвать рассказ Чехова на расставании Гурова и Анны Сергеевны в Крыму.

Горький, прочитав «Даму с собачкой», написал Чехову: «Никто не может писать так просто о таких простых вещах, как Вы это делаете». Чехов вписывает любовь в контекст обыденной, повседневной простой жизни. Бунин считал «Даму с собачкой» одним из лучших чеховских рассказов. Но о любви он пишет иначе. Для него любовь и обычная, повседневная жизнь несовместимы по сути своей. Отсюда трагизм в рассказах о любви. Но все эти противостоящие повседневности и обычности «солнечные удары», «чистые понедельники», «Митина любовь», «чистые дыхания» и есть то, ради чего все-таки, несмотря ни на что, стоит жить.

Через двадцать лет после того, как я впервые провел урок по рассказу «Дама с собачкой» так, как я рассказал вам, уже в трех классах другой школы результат у меня был иной. Вот почему я считаю, что не существует такого понятия, как «сценарий урока», который может быть предложен учителям. Потому что на уроке главное – как пойдет разговор о произведении, ведь «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». И бывает, что то, что отзывается в одном классе, в тот же день не отзывается в другом или отзывается, но не так. И учитель, который работает по готовым сценариям, не ведая о тех мелях и рифах, которые могут возникнуть в его плавании, обречен на кораблекрушение.

И когда я проводил в Институте усовершенствования учителей вечерние лекции-консультации, я всегда рассказывал и о том, что у меня не получалось, и о том, как я выходил из трудных положений, и о том, как я исправлял собственные ошибки.

На первый вопрос почти все ответили вот так: «Все, что не Анна Сергеевна, все серо», «Вся жизнь, кроме Анны Сергеевны, для него стала серой», «Он страдает без нее, и жизнь без нее серая», «На душе у него тяжело и серо», «Без Анны Сергеевны жизнь кажется ему неинтересной, и потому он все видит серым», «Без нее все теряет смысл, и потому всюду он видит серое и все видит серым». Это, конечно, тоже абсолютно верно. Любое многоголосие, даже если в нем прозвучат и просто ошибочные голоса, обогащает понимание прочитанного и потому, что добавляет новые краски, на которые не все обратили внимание, и потому что рождает то, что Лев Толстой называл «энергией заблуждения», которая ведет к постижению истины. Но слова «он страдает от неустроенности никому не нужной жизни, и она видится серой» выводят уже на другой уровень.

Лишь несколько человек в трех классах написали о том, как любовь изменила Гурова, сделав его человеком, способным увидеть истинный цвет окружающей его жизни.

И на второй вопрос отвечали почти все суженно, хотя, конечно, и верно: главное для них – быть вместе. И лишь несколько человек на три класса сказали, что они хотят жить не этой куцей, бескрылой жизнью.

Вы спросите меня: а можно ли всем предлагать такие задания, которые не все могут выполнить в полной мере, а порой и вообще с которыми многие и не справятся? Не только можно, но и нужно. Тем более что я не ставлю за такие задания ни двоек, ни троек.

Такие задания прежде всего необходимы, потому что они повышают интерес к занятию литературой. Вот передо мной вырезка из «Учительской газеты» от 2 июля 2018 года. Речь идет о парламентских слушаниях в Государственной Думе, посвященных повышению качества образования. И там было сказано и о том, что «только за последний год снизилась доля подростков, которым нравится учиться в школе». Но ведь она снижалась и в предыдущие годы. По литературе особенно.

Есть тут и еще одно обстоятельство, тоже работающее на повышение интереса к книге, литературе. Школа на уроках литературы очень часто стремилась и стремится к абсолютности, законченности, исчерпанности и завершенности своих оценок, толкований, мнений, даже их однозначности. Отсюда тоска по единому учебнику, единой и доступной для всех печатной или электронной шпаргалке. Между тем от десятилетий преобладания монолога мы переходим к эпохе диалога (увы, поспешили с диагнозом!). Вот почему особенно важно для уроков литературы, школы вообще перейти от одномерной системы однолинейных оценок к постижению, изучению в контексте диалога, работы в классе, который должен восприниматься как команда, на чем основано сегодня любое развитие. Это задача не только учебная, это задача социальная и нравственная. Мы ведь до сих пор живем в атмосфере нетерпимости, мы не умеем слышать и слушать других. К тому же мы воспитаны на идеях пупоцентризма: существует одна истина, и лишь мы ее носители, все же остальное – враждебное, чуждое, ложное. Вот почему так важны в школе уроки терпимости к разномыслию, уроки понимания и постижения другого, не своего. Естественно, именно поэтому столь важно воспитывать в своих учениках и критическое мышление, умение спорить, не соглашаться, доказывать свою точку зрения, аргументированно противостоять всему тому, с чем ты не согласен.

Лев Айзерман