Что значит знать литературу

Из опыта учителя словесности

Мариэтта Чудакова в своей книге «Литература в школе: читать или проходить?» сказала, что на каждом уроке нужно не менее получаса читать произведения писателей. Я бы сказал чуть иначе: на каждом уроке нужно учить читать художественную литературу. И центром знания литературы является умение читать литературу. Но мы свели знание литературы, которое вроде бы проверяют экзамены по литературе, всего лишь к информации о произведениях, все чаще не прочитанных.

Первые десять лет своей учительской жизни я потратил на поиск пути и преодоление догм. Естественно, ни я, ни другие учителя не могли преодолеть официальный подбор произведений для школьного изучения. Но ведь многие из них стоили того, чтобы быть прочитанными и осмысленными. А это зависело от того, как именно складывается их судьба на уроке.

Последующие пятьдесят лет я уже шел по пути, который определили выдающиеся русские методисты прошлого и по которому шло немало учителей нашей страны. Во всяком случае за все эти годы мои ученики не писали традиционных сочинений по литературе. Только самостоятельные размышления о конкретных текстах, о которых до этого ничего не говорилось на уроке. Меня интересовало не то, что они выучили, а то, чему они научились. И то, как все эти задания учили их понимать слово и книгу. Самое интересное состояло в том, что и на экзаменационных сочинениях, к которым я обращался только недели за две-три до экзамена, вся эта работа сказывалась неожиданно благотворно: творческие сочинения о литературе и сочинения «о времени и о себе», обязательные сочинения по современной литературе в двух последних классах «ставили голос».

Поскольку я первые десять лет из этих пятидесяти проработал в Институте усовершенствования учителей, а потом долго сотрудничал с районными методическими кабинетами, где вел курсы учителей литературы, много ездил по стране, встречаясь со словесниками, и рассказывал о своей, о нашей работе в книгах и статьях, мне удалось обратить в свою педагогическую веру многих и многих учителей. И сейчас я возвращаюсь к своему прошлому опыту убежденный в том, что в наше время, время «цифры», в человеческом, нравственном патриотическом воспитании решающую роль играет слово. То слово, о котором в 1942 году сказала Анна Ахматова: «И мы сохраним тебя, русская речь, // Великое русское слово».

Начну я свой рассказ с урока о «Даме с собачкой» Чехова – я проводил его не одно десятилетие.

Итак, «Дама с собачкой». Это первое задание по рассказу, прочитанному дома. Я предлагаю ответить на два вопроса. Цель: узнать, как рассказ понят после его первого прочтения. На эти вопросы нужно ответить дома, желательно письменно.

Первый вопрос. Приехав в город С., Гуров «занял в гостинице лучший номер, где весь пол был обтянут серым солдатским сукном и была на столе чернильница, серая от пыли». Потом Гуров отыскал дом, где жила Анна Сергеевна. «Как раз против дома тянулся забор, серый, длинный, с гвоздями». «А вернувшись в номер, он заснул на постели, покрытой дешевым, точно больничным, одеялом».

В лекциях по русской литературе В.Набоков обращает внимание на то, как мастерски все это сделано: «Чехов, вместо того чтобы описывать его настроение или нагнетать и без того трудное душевное состояние, поступает как настоящий художник: он замечает серый ковер, сделанный из солдатского сукна, и чернильницу, тоже серую от пыли, с всадником со шляпой в поднятой руке и отбитой головой. Вот и все, как будто ничего особенного; но это самое важное в подлинной литературе».

Набоков говорит о том, зачем писателю нужны все эти детали. Но для меня сейчас важно, что именно стоит за этими деталями. Город С. дан в восприятии Гурова. Город увиден его глазами. Это не прямой авторский текст.

Почему же в С. Гуров всюду видит серое и все видит серым? Вот первый вопрос, на который я просил ответить. Естественно, пока не прочитав слова Набокова.

Было несколько ответов, поражавших эстетической глухотой. «Гуров после шумной Москвы оказался в провинциальном городе. Шумная, полная разных звуков Москва и угнетающая тишина С. И ему скучно. Он не может понять серую провинциальную жизнь». «Гуров москвич. Как бы ни был ограничен круг его московских интересов, Москва – это не С. И почти любому москвичу бросилась бы в глаза убогость жизни провинциального города, а Гурову тем более».

Город С. был губернским городом. Муж Анны Сергеевны служил то ли в городском правлении, то ли в губернской управе. В городе был театр. Город С. упомянут в первой же строке рассказа «Ионыч». Это тоже губернский город. В губернском городе происходит и действие рассказа «Человек в футляре»: «хоронили его две гимназии и семинария». Так что это не уездный городишко, не глухая провинция. Не Москва, конечно. Но все то, что видит Гуров в Москве, он видит и в С. «И уйти и бежать нельзя» – это Москва. «От такого забора не убежишь» – это в городе С. Его, кстати, в фильме «Дама с собачкой» назвали Саратовом. Но дело не в этом. Не увидено самое главное.

Но большинство же отвечали совершенно по-другому:

«Гуров, живший серой жизнью, полной обывательства, мещанства, предрассудков, был доволен своей жизнью, не замечал ее серости. Встреча с женщиной, вселившей в него настоящую любовь, переродила его. Он стал замечать всю пошлость собственной жизни, всю ее мелочность. Он стал рассматривать ее с другой позиции, позиции человека, знающего, что есть прекрасное».

«Гуров жил в серой обывательской среде, но она не угнетала его, потому что ничего лучше он не видел. Анна Сергеевна как бы раскрыла ему глаза на жизнь. И, вернувшись в Москву, он особенно остро почувствовал грязь жизни, той жизни, которой он жил все эти годы. Приехав в городок С., увидев его страшные серые заборы, прикоснувшись к серой обывательской жизни, он ужаснулся».

«Пока он мирился с серой жизнью, она ему казалась обыкновенной. А когда он полюбил, почувствовал контраст между настоящей и серой».

«До встречи с Анной Сергеевной Гуров считал однообразно протекающую жизнь вполне естественной и нормальной. Потому что в серой однообразной жизни не видел ничего светлого. И настоящая любовь, овладевшая Гуровым, именно настоящая, а не фальшивая, помогла Гурову посмотреть на мир новыми глазами, помогла ему понять, что это не естественная, нормальная, а уродливая жизнь».

«Гурову все кажется серым. Это происходит оттого, что Гуров меняется, смотрит на жизнь по-новому, поэтому она и меняется, предстает перед ним в своем естественном свете. Разве мог прежний Гуров заметить такую неприглядность окружающего? Нет. У Гурова открылись глаза на жизнь, поэтому он замечает то, чего раньше не замечал».

Я убежден, что несколько таких строк стоят больше, что они дороже наших многостраничных, но лишь воспроизводящих прочитанное в учебнике, в Интернете пособий для сдачи экзамена. Порой мне говорят, что нельзя, чтобы каждый ученик на уроке, в сочинении писал как первооткрыватель, творец. Но он же не открывает новое миру. Он открывает его лишь для себя. Именно с открытий для себя и начинаются пути, ведущие к подлинным усовершенствованиям, изобретениям. И, что особенно важно, так начинает формироваться умение подходить умно, творчески к решению самых сложных задач в своей личной, самой интимной жизни.

Напомню чеховский текст, чтобы вы смогли понять, насколько глубоко он был пропахан в коротком тексте ответа на вопрос.

«Однажды ночью, выходя из Докторского клуба, со своим партнером, чиновником, он не удержался и сказал:

– Если бы вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте!

– Чиновник сел в сани и поехал, но вдруг оглянулся и воскликнул:

– Дмитрий Дмитрич!

– Что?

– А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!

Эти слова, такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми. Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном. Ненужные дела и разговоры отхватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или арестантских ротах».

Дальше и будет рассказано о том, как Гуров поехал в город С. И не перекликаются ли мысли Гурова о том, что «точно сидишь в сумасшедшем доме или арестантских ротах», с тем, что он увидел и о чем подумал в С.: «Как раз против дома тянулся забор, серый, длинный, с гвоздями»? «От такого забора не убежишь», – подумал Гуров, посматривая то на окна, то на забор».

Сложнее было с ответом на второй вопрос: как освободиться от этих невыносимых пут?

«- Как? Как? – спрашивал он, хватая себя за голову. – Как?

И казалось, что еще немного – и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается».

Так заканчивается рассказ «Дама с собачкой». Новая жизнь. Новая, прекрасная жизнь. В черновой рукописи было написано «новая, хорошая». Эти слова превратились в штампы, затасканные формулы, равно применимые что к Гурову и Анне Сергеевне, что к Павлу Корчагину, что к Григорию Мелихову. Так о какой новой, прекрасной жизни мечтают чеховские герои?

«Гуров оставит жну, Анна Сергеевна мужа, они поженятся и будут счастливы» – столь оптимистический прогноз дала всего одна ученица, ничего не знавшая о разводах в дореволюционной России и знавшая, что в Советском Союзе это все-таки не столь обременительная процедура. О детях она, естественно, не подумала.

«Они не совсем счастливы, так как встречи их вроде незаконные, а вот когда они будут свободно встречаться, они будут счастливы. И вот о какой жизни они мечтают». «Они ищут выход: как сделать, чтобы не прятаться, не обманывать, а жить вместе, открыто, не стесняясь своей любви. И как только они найдут выход решать, что делать, начнется новая, прекрасная жизнь». Так отвечают другие.

Отметим, что авторы этих ответов хорошо, полно отвечали на первый вопрос, и, казалось бы, он должен был привести их к верному ответу и на второй. Так эти два вопроса и были задуманы. Они состыкованы. Но вместе с тем большинство (у меня нет конкретных цифр) понимали слова о новой, прекрасной жизни шире, глубже, полнее.

Лев Айзерман