Что у мертвого на уме?

Оксана Васякина в послесловии к роману «Роза» рассказала, что название долго не приходило ей в голову. Она выбирала между «мотыльком», «границей», «тьмой», «горой» и «теменью». Мотылек – в память о светло-русых волосах ее тетки Светки. Но в итоге роман носит название самого популярного цветка. Писательница аргументировала это тем, что ее тетка хотела так назвать дочь. Но, по ее словам, это имя подошло бы и Светлане, и она права, ведь дети – так или иначе проекция нас самих.

«Роза» – третий роман цикла об ушедших родственниках. Васякина в тексте заявляет, что сама она зеркало, поэтому писать о своей семье – значит проговариваться о себе. Первой книгой была «Рана», в которой анализировался уход из жизни матери, вторая, «Степь», посвящена отцу писательницы. Финальная книга – о тетке Светке, умершей от туберкулеза (его называют «тубиком», чтобы нивелировать значение болезни, сделать метафорой).

Вся трилогия – модный нынче автофикшен, наследующий Оливии Лэнг и Винфриду Георгу Зебальду, который на нашей русской почве пытались реализовать Мария Степанова и, допустим, Ольга Брейнингер. Главный фокус автофикшена заключается в смешении собственного опыта с какой-нибудь общественно важной проблемой.

Так, Зебальд на примере документальных фотографий создает свои размышления, которые потом складывает в роман «Аустерлиц». Снимками пользуется и Степанова в «Памяти памяти», рассказывая о жизни своей родственницы и приходя к неутешительным выводам: мертвый беззащитен перед лицом оставшихся, потому что теряет субъектность. Васякина же тревожит мертвых, потому что эти мертвые тревожат ее. Они приходят во сне, не давая расслабиться. Так, возможно, им даже легче демонстрировать свое неприсутствие в этом мире – через появление в промежуточных. Но в ее тексте заметно, что роман пишется не только ради мертвого. Этот разговор в той же мере ради и самой себя, чтобы понять нечто внутри.

Они разные, но волей судьбы (родственников не выбирают) оказались в одном пространстве квартиры. Не знаю, как дело обстоит в других частях трилогии, но при чтении этой возникает ощущение, что речь идет о твоем родственнике и ты не испытываешь к нему заглушающих чувств (не важно, любви или сильной ненависти). Они продуктивны, поскольку позволяют взглянуть отстраненно и трезво. Так преподносится Другой.

И «Розе» это скорее идет на пользу. Оксана размышляет о том, что ее взгляд может показаться неуместным дочери Светки, которая могла бы начать воспринимать свою мать иначе. Этого и боялась писательница, когда создавала свой текст. Но дочь оказалась не против создания такого рода словесного монумента. Возможно, это единственный памятник, который Васякина смогла бы воздвигнуть ушедшей от чахотки родственнице.

«Я узнала этот взгляд. Он появлялся у нее всякий раз, когда она начинала пить. Когда Светлана пила, она становилась счастливой и авантюрной. Она пела песни и без умолку болтала со всеми. Похоже, эта фотография была сделана наутро после материного дня рождения. Все проснулись с похмелья, выпили по пиву и курили на балконе первую сигарету» – так пишет об увиденном ею фото Оксана. «Я знаю этот свет и знаю это состояние: утром с похмелья, когда тебе никуда не надо идти. Что-то происходит внутри, и ненадолго ты погружаешься в чувство, что весь мир – это священный приветливый сад. И ты ребенок в этом саду. Хочется длить это чувство и никогда не покидать мир, в котором так много радости и света. Но состояние эйфории длится недолго, поэтому нужно постоянно добирать».

Но потом начинается «тьма», которую Светка собой воплощала и которую в себе боялась находить Васякина. Поэтому у нее амбивалентное чувство к Светке: она общается в каком-то роде со своим двойником, и их двойничество произрастает из их родственного опыта, а также опыта проживания в мире женщин. Поэтому Васякиной кажется, что она повторяет эту историю, проживает то же, что и все ее близкие люди. Ей кажется, что фатум в этом случае необратим и ей суждено быть несчастной.

Она видит это в собственном алкоголизме, в собственных проявлениях телесности, которые она, будучи зеркальной, сравнивает с тем, что уже отмечала в прошлом: как это происходило у мамы, у Светки, у бабушки. Невольно они становятся теми фигурами, с помощью которых мы себя идентифицируем, даже если делаем это от обратного, они необходимы нам. Если бы не их поступки, которые заставляют нас внутренне сопротивляться, не было бы этого движения. Не было бы движения вообще.

Ощущение себя не мужчиной, присутствующее у тетки, – важный момент для понимания читателем васякинской героини. Идентификация еще более необходима, чем даже наличие работы. Но трансформация понимания женского у Оксаны налицо, поскольку она хочет сбежать из этого дома, где ты оказываешься единым телом. Поэтому она выбирает поступление в Москву, где начинает писать исповедальные стихи о телесном. О своем, необобщенном.

И вообще в «Розе» много попыток передать ощущения словами: запах – словами, картины – словами же, смерть – словами. Как будто бы слова могут все. Если бы эта книга была запахом, то мокрым туманом, сквозь который анализируется женское прошлое. В целом письмо Оксаны здесь напоминает свободный стих, которому она следует и в своей поэтической работе, поэтому неудивительно, что одна из глав создана в подобной стилистике. В самом же тексте мало описаний, деталей, все разговоры переданы в косвенной речи.

Васякина отмечает, что, садясь за роман, она еще помнила Светку. Но, когда он начинал переводиться из чувств в буквенное, то и писательница переставала ощущать ее явно. Тетка делалась неузнаваемой, далекой и другой, персонажем книги. Возможно, в этом и состояла ритуальная задача текста: избавиться от ушедшего человека, чтобы он не преследовал. Кто знает, что у мертвого на уме.

Оксана Васякина. Роза. – М. : Новое литературное обозрение, 2023. – 200 с.