что-нибудь

Начнем как попало. Стоит ли быть особенно разборчивым вначале, если дальше все равно ничего неизвестно?

Вот мусорное ведро. Весьма примечательно, что поставлено оно прямо посередине роскошного стола. Это просто какое-то свинство – так ставить ведра. Ведь в ведра обычно бросают мусор, причем иногда с довольно приличного расстояния. Если поступать таким образом и здесь, то можно попасть мусором в заливное мясо или кому-нибудь в лицо: все-таки за столом люди сидят и едят… К тому же оно не вполне чистое. Честно сказать, оно просто ужасно грязное – и это сильно заметно на ослепительно белой скатерти. Впрочем, скоро скатерть завалят мусором – и тогда не будет заметно, что она такая белая. И мусорное ведро не будет заметно. И можно будет накладывать из него всякую гадость в тарелки дам. Смотреть на это никому не понравится. Но что ж тут поделаешь…

Роскошный стол находится в заведении под названием “Контора”. Это ресторан. Непонятно, почему он так называется. Они просто все с ума посходили, так назвать ресторан! Разве мало красивых слов среди названий цветов и животных? Гортензия, цинерария, мимулюс красный, монарда парная…

– Не кладите мне больше вот этого… не знаю точно, как сказать. Мне попался какой-то целлофан сальный. Его трудно и долго жевать.

– Вам не нравится?

– Почему же не нравится, нравится! Просто уже приелось. Ой!.. Вытрите, пожалуйста, лицо, у вас сметана на лбу.

– Может быть, нам уйти отсюда? Тут как-то неопрятно все…

– Я с удовольствием. Только учтите, что на мне нет брюк. Одни трусы и носки.

– А ботинки?

– Ботинки есть, черные. И брюки были, я в брюках сюда пришел.

– Как же вы могли их… утратить?

– Да вот, видите ли, один человек проползал под столом. Это был партизан. Я нагнулся к нему, а он там попросил у меня брюки на время, потому что они ему очень понравились и потому что ведь не видно, пока я сижу, в брюках я или без. Но человек этот так и не приполз обратно. Наверное, его взяли в плен немцы.

– Тогда придется вам без брюк идти. Вы нормально ходите, когда без брюк?

– Чаще всего да. Только бы не замерзнуть на улице насмерть.

– Там плюсовая температура. Не беспокойтесь ни о чем.

– Я буду очень спокоен, обещаю.

Очень немолодой человек и очень молодая девушка выходили из “Конторы”.

– Меня зовут Марта.

– Очень хорошо вас зовут. Правильно. А меня зовут… не знаю, как и представиться: по имени неудобно, я старый уже, как мир. И по имени-отчеству неудобно: отчество у меня непристойное. Если хотите, можете называть меня Редингот.

– Хочу. И, видимо, буду. Я почти уверена, что смогу называть вас Редингот.

– Начинайте. Редингот – это на самом деле пальто такое. Раньше так называли сюртук для верховой езды. А теперь меня.

– Простите, пожалуйста! – их остановила какая-то свинья, страшно веселая, потому что, должно быть, пьяная. – Как вы думаете, если вообще думаете, со мной еще можно что-нибудь отчубучить?

– Все что угодно! – горячо откликнулась Марта. Свинья расхохоталась как сумасшедшая и высоко подпрыгнула.

– А высоко я прыгаю?

– Исключительно высоко! – Марте хотелось сказать Свинье как можно больше приятного.

– Тогда давайте мне жетон – позвонить одной другой Свинье, тоже очень прыгучей. Только вы, который без штанов, не давайте. Пусть девушка… это будет выглядеть естественнее. – Марта достала кошелек. Жетон нашелся.

– Спасибо, вы меня очень выручили. И ту, другую Свинью тоже выручили. – Свинья бросила жетон в протекавшую мимо реку и запрыгала по набережной.

– Хорошая какая Свинья попалась, – оценил Редингот. – Теперь такие свиньи большая редкость. Вас дома к которому часу ждут?

– К… в общем, ни к которому. У меня сейчас нету дома.

– А был?

– Был, да сплыл. Началось наводнение, я сразу же отлучилась по делу. За это время дом и сплыл. Говорят, в Балтийское море. Вместе со всеми домочадцами.

Чтобы облегчить ее состояние, Редингот сказал:

– Пойдемте в любом направлении. И они пошли в любом направлении и шли долго.

– Тут где-то рядом мой дом, – с трудом вспомнил Редингот. – У меня ведь, я забыл сказать, дом есть. Пойдемте в него.

– А кто у вас в доме?

– Не знаю.

– Тогда идемте.

В доме у Редингота оказалась хоровая капелла. Она пела грустные сербские песни и плакала.

– Не плачьте, – с порога сказала Марта, и сербская капелла перестала плакать, а принялась смеяться и плясать пляски. Наплясавшись, она ушла – и Редингот с Мартой остались вдвоем.

– Что будем делать? – спросил Редингот.

Марта задумалась.

– Сначала брюки наденьте.

– Это уж в первую очередь! – Редингот надел брюки и сразу стал малоинтересным.

– Было лучше, – огорчилась Марта, и тогда Редингот снял брюки, чтобы снова стать интересным, как был. Он сел в кресло ужасно интересный – и так сидел, потом спросил у Марты:

– Чем вы занимаетесь? – и уточнил: – Обычно.

– Обычно, – с готовностью отозвалась Марта, – я леплю голубей из хлеба. И голубиц.

– Если у вас есть хлеб, – сразу же предложила тонкая Марта, – я могла бы слепить вам голубицу. Только хлеб должен быть свежий. И белый. Я голубиц из белого леплю. Так надо.

– Хлеба у меня нет. У меня есть крылья. Они лежат на письменном столе.

– Прекрасно, что у вас есть крылья. У меня нету.

– У меня тоже раньше не было. Но потом я полюбил – и вот…

– Как давно это случилось?

– Совсем недавно. Я уже был старый. Но та, которую я полюбил, сейчас не со мной. Она улетела.

– Почему от вас все улетают? – озаботилась Марта.

– Я очень старый и раздражаю всех своей старостью.

– Вы совсем не старый. – Марта вгляделась в Редингота. – На вид вам нет и тридцати.

Случайно у Редингота оказалось два билета в купе скорого поезда, на подножку которого они с Мартой едва успели вспрыгнуть. В дорогу Редингот надел знаменитое свое пальто, а брюк не надел, чтобы продолжать быть интересным.

– Как это все-таки здорово, что у вас два билета! – восхитилась Марта, не требуя подробностей.

– Действительно, здорово! – в свою очередь восхитился Редингот, в подробности не вдаваясь.

И они принялись за чай, который проводница принесла им в десертных тарелках, потому что у нее не было стаканов.

– Вы лакайте его, – посоветовала она, – лакайте, склонившись к тарелкам и выгибая язык, как звери. – Тут проводница склонилась к тарелке Марты, выгнула язык, как зверь, и наглядно полакала, после чего вытерла язык носовым платком и вышла.

Они лакали чай – и Марта сказала:

– Очень вагон качается… Трудно лакать. Напиток выплескивается.

Редингот предложил:

– А вы ладони подставьте к краям тарелки, тогда брызги упадут на ладони, которые потом можно облизать.

– Кстати, – заметила Марта, продолжая прерванный разговор, – в поезде, кроме нас, никого нет.

– Неудивительно, – живо отозвался Редингот. – Все пассажиры, кроме нас, опоздали – и поезд ушел. А все проводники, кроме нашей проводницы, в отгуле.

Она была понятливой, эта Марта. И вообще она мне нравится. Редингот тоже нравится. Все-таки приятно, когда тебе нравятся твои герои, – вы не возражаете?.. Тогда я буду их любить и помогать им во всех сложных ситуациях. Пусть сейчас они опять уснут: все равно ехать в этом ужасном поезде невозможно. Но другие поезда не ходят по страницам нашего художественного произведения. Стало быть, дадим еще поспать Марте и Рединготу, а сами на минуту приостановимся: остановка – чрезвычайно важная штука. Во время нее читатель может обдумать ту дикую ситуацию, в которую, как правило, ввергает его автор. Надо и нам поставить перед собой вопрос: а стоит ли оставаться в этой ситуации дальше? Не лучше ли сойти с поезда, который пока никуда не приехал?

Поезд идет медленнее, медленнее… поезд идет очень медленно. Ну что вы решили? Решайте скорее – или начнется такое…

Е.вгений КЛЮЕВ