Читатель снова остался с НОСом. В финале литературной премии «НОС», вопреки ожиданиям, не нашлось места ни новой словесности, ни новой социальности

5 февраля в здании Гоголь-центра экспертное жюри и ведущие литературные критики в девятый раз попытались выяснить, что же такое новая словесность и новая социальность, а именно какой она отразилась в литературе в 2017 году. Сенсации не получилось. Главного приза удостоился Владимир Сорокин за роман «Манарага», что само по себе говорит о том, насколько нова и социальна наша словесность. В первый раз за все время существования премии выбор читателей полностью совпал с выбором жюри, так что его председатель – театральный режиссер Константин Богомолов в некотором смысле был прав, когда заявил, что этим голосованием мы, читатели, больше говорим о себе, чем формируем новое литературное пространство.

Выбор лауреата НОСа принципиально открытый и многоступенчатый – голосуют читатели, жюри, эксперты, зрительный зал, и все это, по замыслу основателя премии Ирины Прохоровой, является не только попыткой развития словесности, но и развития демократии. Новинкой этого премиального сезона стало введение отдельной оценки критиков. Так, премия НОС попыталась создать нечто вроде академии критиков со своей номинацией.Но если с демократией все понятно, то аргументация выбора победителя породила ожесточенный и местами вкусовой спор между членами жюри и критиками, которые занимали абсолютно противоположные позиции.Константин Богомолов отметил два тренда, характерных для авторов шорт-листа: 1) отступление от обращения к прошлому, от копания в нем; 2) поиск новой социальности, тем и идей в сфере метафизики – почти во всех текстах заметно острое ощущение кризиса цивилизации. Затем каждый из членов жюри выдвинул от одного до трех своих претендентов на главный приз, «галочек» похвалы удостоились Ольга Брейнингер, Герман Садулаев, Алексей Сальников и Андрей Филимонов. Изрядную долю сумятицы в подсчет внес режиссер-документалист Рома Либеров, сперва отметивший трех номинантов, а затем отобравший их оценки и отдавший свой единственный голос роману Александра Бренера. Таким образом, к сожалению, единственного голоса лишилась Анна Тугарева.Голоса, отданные за Сорокина, практически не встречали комментариев до тех пор, пока не прозвучало слово «классика». Тут-то и вспыхнул спор о том, считать ли Сорокина классикой или еще немного подождать и стоит ли оценивать его в заданном корпусе текстов. Критики в лице Анны Наринской пытались вытянуть аргументацию в пользу «Манараги», но члены жюри и сами вслух задумывались о том, влияет ли на их выбор здесь и сейчас вклад Сорокина в литературу в целом.В ожесточенный спор перешло обсуждение текста Станислава Снытко, который получил по одному голосу от каждого из критиков. Лев Оборин выразил общее удивление экспертов тем, что, говоря о метафизических началах авторов шорт-листа, жюри обошло вниманием Снытко, но Константин Богомолов публично усомнился в ценности этого произведения, из-за чего полемика снова сместилась к вопросам личных пристрастий. Досталось от председателя жюри и Бренеру, за которого тоже вступились критики.Ирина Прохорова прервала начавшийся было переход на личности, заметив, что ни критики, ни жюри не упомянули «Заххок» Владимира Медведева – удивительную книгу, явление того, как окраины Российской империи начали входить в литературу. Удивительным было то, что почему-то этот роман споров не вызвал.Медведев получил голос экспертного жюри в лице литератора Кирилла Кобрина. По его словам, в этой книге представлена попытка отказаться от русскоцентричного взгляда и наглядно представлено исчерпание прошлого как источника для литературы. И от себя выделил без голоса два «классических модернистских» текста – Снытко и Бренера.Критики отметили наивность взгляда на подход к литературному процессу в целом: с их точки зрения (не без оснований), ничего с прошлого года не изменилось, полемика авторов с прошлым продолжается. И только два текста выделяются на этом фоне: Снытко с его поиском реальности и Сальников с новым магическим реализмом, смещенной оптикой и особым отношением с читателем. Анна Наринская назвала две эти книги успешными попытками смотреть вглубь себя. Критики слишком ответственно подошли к своей миссии, сформировав собственные, независимые от жюри, лонг-лист и шорт-лист, и так пришли к выбору между Алексеем Сальниковым и Виктором Лапицким. В итоге решили, что текст Лапицкого соответствует времени не так, как если бы он был прочитан вовремя, в 1984 году. В результате критики отдали свой голос Сальникову за работу над «глубокими вещами».Итог обсуждению подвела Ирина Прохорова, назвав тенденцией, объединяющей большинство шорт-листеров, постсоветское восприятие реальности. Но, возможно, проблема как раз, наоборот, кроется в отсутствии общего стержня. Эти слова послужили своеобразным предсказанием. После выбора зрителей в пользу Алексея Сальникова из оставшегося листа финалистов – Сальников, Снытко и Сорокин – жюри практически безоговорочно (два голоса все-таки ушло Сальникову) присудило победу Владимиру Георгиевичу.Российский премиальный процесс всегда выглядит одновременно многообещающим и разочаровывающим. В случае НОСа дело не в том, что, кроме Сорокина, в прошлом году никто не написал ничего «нового и словесного». Наоборот, шорт-лист был, как никогда, разнообразен. Дело в разобщенности литературного процесса, отсутствии общей системы понятий и критериев, что неизменно сводится к субъективному подходу. Возможно, появление экспертной оценки критического сообщества изменит баланс сил. Но пока мы, читатели, получаем ту литературную демократию, которую заслужили.