Чертежи будущего Опубликованы записные книжки Андрея ПЛАТОНОВА

В записных книжках писателей ищут разное. Специалисты – “писательскую кухню”. Зная уже “выстроенное” произведение, как удержаться от возможности видеть его прошлое: “чертежи”, “кирпичи”, “строительные леса”, т.е. планы, наброски, “мысли по поводу”, реплики еще не родившихся персонажей.

Иногда, раскапывая “историю произведения”, можно в этих заготовках увидеть путеводитель по его “тайным смыслам”. (Так некогда кратенькая запись Достоевского “Князь-Христос” заново осветила исконный смысл романа “Идиот”).

Простой читатель, если берется за чтение записных книжек, ищет иное – юмор и трагедию: мысли, неожиданные случаи, яркие реплики, забавные цитаты, т.е. виденное, слышанное, читанное, передуманное. (Популярность “книжек” Чехова, Марка Твена, Ильфа – не оттого ли, что “рассказов в три строки” здесь в изобилии?).

Можно найти в писательских записях “на ходу” и еще одно: прозрения. Когда за несколькими строчками – свершившийся духовный опыт. Мгновения, которые вмещают десятилетия: пережитые одним, они ценны для всех, для каждого.

В записных книжках Платонова, (А.П.Платонов. Записные книжки. Материалы к биографии. – М.: “Наследие”, 2000), где есть все: и “творческая лаборатория”, и сюжеты, и мысли, чуть ли не каждая запись граничит с таким прозрением. Момент прикосновения карандаша к блокноту у него не случается “просто так”, за любой записью пережитого столько, что не ощутить идущую от строк энергию невозможно. Как он “вгрызался” в рыхлую породу будущих идей и образов, как преображал общее в неповторимое?

Три набросочных записи к статье 1926 года “Питомник нового человека”. Первая – оборвана на полуслове, вторая – развернута и подробна, третья – почти о том же, но сжатость и “энергетическая плотность” выдает ее особую природу:

“Организуйте чувства рядом с организацией сознания. По последнему…”

“Всякая мысль, всякое интеллектуальное движение без своего эквивалента и отображения в чувстве, усиливающего мысль в квадрате, есть ложь и нечестность”.

“Мысль, не парная с чувством, ложь и бесчестие”.

Как плакатна первая фраза, как рациональна вторая и как нравственна в сути своей третья. Она сбрасывает с себя соображение пользы (“усиление мысли в квадрате”), а “ложь и нечестность” заостряет до императива: “ложь и бесчестие”.

И как он шел к последней точности! Сначала подумал “по накатанному”. Прервал. Продумал до подробностей и вдруг – понял.

Платонов никогда не считал свои блокноты явлением литературы. (Еще бы! Здесь не только материалы к статьям, романам, рассказам. Здесь и наброски изобретений, чертежи и схемы “на скорую руку”, формулы). Но именно изначальная “внелитературность” Платонова дает ему то глубинное зрение, которое ищет исконную “боль жизни” в любом событии, любом сюжете:

“Драма великой и простой жизни: в бедной квартире вокруг пустого деревянного стола ходит ребенок лет 2-3 и плачет – он тоскует об отце, а отец его лежит в земле, на войне, в траншее под огнем, и слезы тоски стоят у него в глазах; он скребет землю ногтями от горя по сыну, который далеко от него, который плачет по нем в серый день, в 10 ч. утра, босой, полуголодный, брошенный”.

В сущности, рассказ в несколько строк, рядом с которым бледнеют многочисленные “трилогии”, столь усердно создаваемые еще совсем недавно на том же “военном материале”.

Прозрения Платонова рождали формулы той плотности, которая не дает их забыть. Выписанные одна к другой, эти формулы воссоздают целое мировоззрение:

“Земля пахнет родителями”.

“Добр и смиренен, как хлеб”.

“Мученье – первая категория жизни; вторая – радость”.

“Любовь – это значит вперед. Это внутреннее движение человечества”.

“Народ не в том, что он существует, а в том, чем он движется”.

“История есть, должна быть спасением от забвения”.

Расшифровка платоновских книжек – работа, превышающая простые человеческие возможности. А подробный и точный комментарий – будто о нем и бросил в записную книжку января 1944-го Платонов: “Питай свою душу подвигом…” Рожденная в кропотливых изысканиях главного “платоноведа” страны – Н.В.Корниенко, через самоотречение и подвижничество, эта книга пришла как нельзя вовремя.

“Мысль, не парная с чувством, ложь и бесчестие”. Платонов всегда был верен этому императиву. Мировоззрение и мироощущение этого писателя в сути своей глубоко чуждо, противоположно всему, что пронеслось в 90-е годы. Словно об этом несчастном “конце века” он и бросил жесткое: “Затанцуют, затопчут память о войне”.

Топтали. Устали топтать. И опять история становится “спасением от забвения”.

Время Платонова пришло не в конце 80-х, когда его бросились печатать наперегонки, не вычитывая, не выверивая по рукописи, не понимая того, что им написано. Время Платонова приходит только сейчас.

Сергей ФЕДЯКИН