Человек в истории и история в человеке. Послесловие к статьям о литературе Великой Отечественной войны на занятиях с одиннадцатиклассниками

Мы начинаем публиковать новый цикл статей нашего постоянного автора, писателя и публициста, учителя русской словесности Льва Соломоновича АЙЗЕРМАНА «Человек в истории и история в человеке». Это послесловие к статьям о литературе Великой Отечественной войны на занятиях с одиннадцатиклассниками, которые печатались в «Учительской газете» (см. «УГ» №45-51, 2015 г.).

«Сравнительные жизнеописания Плутарха» были созданы на рубеже первого и второго веков. Чуть ли не две тысячи лет назад. Но их читают и сегодня. Они есть в Интернете. Их можно скачать. Правда, там же есть и «Сравнительные жизнеописания за 20 минут». Жюльен Сорель («Красное и черное» Стендаля), Родион Раскольников («Преступление и наказание» Достоевского), Андрей Болконский («Война и мир» Толстого) испытывают сильнейшее головокружение от Наполеона. Но и для Пушкина он «властитель наших дум». Личность Наполеона волновала и Лермонтова – вспомните хотя бы «Воздушный корабль». А ведь и мы читали с увлечением книги сначала Е.В.Тарле, а потом А.З.Манфреда, который показал императора, диктатора и деспота, рожденного революцией (для меня это было открытием). Вот уже много десятилетий огромным успехом пользуется серия книг «Жизнь замечательных людей». Последняя книга этой серии, которую я купил, «Тухачевский» Юлии Кантор, вышла под номером 1692 (после этой книги я поверил, что возможны глубокие, правдивые книги о выдающихся людях советской эпохи). В советское время покупали, читали, собирали книги серии «Пламенные революционеры». Их первичный тираж был 600000 экземпляров, но и потом они переиздавались. Были привлечены многие талантливые писатели. Скажем, о Пестеле («Глоток свободы») написал Булат Окуджава, а о народовольце Желябове («Нетерпение») – Юрий Трифонов. А воспоминания о своей собственной жизни! Достаточно назвать «Житие протопопа Аввакума», «Былое и думы» А.И.Герцена и «Воспоминания и размышления» маршала Г.К.Жукова. Да что говорить, когда я сам, студентом второго курса, вел в ателье кружок по изучению биографии товарища Сталина. И никак не мог понять, почему вдруг во время моего отчета на факультетском комсомольском собрании о проделанной общественной работе зал грохнул от смеха. Ведь я сказал то, что было на самом деле: «Занятиям мешало то, что не было постоянного состава. За время моей работы в ателье пять девушек ушли в декретный отпуск». Но очень важно, чтобы наши ученики поняли, и поняли глубоко, что История расположена не только в верхних слоях атмосферы, она и здесь, рядом с нами, в нас самих, она на земле, по которой мы сами ходим, и в воздухе, которым мы дышим. Она в нас, и мы в ней. Лет тридцать назад, закончив уроки по роману Льва Толстого «Война и мир», я предложил тогда девятиклассникам (теперь это программа десятого класса) в течение нескольких минут назвать пять эпизодов, сцен романа, в которых изображена история. 28 человек назвали (в разных сочетаниях) Аустерлицкое сражение, Бородинскую битву, пожар Москвы, совет в Филях, встречу Наполеона с Александром I, Шенграбенское сражение, спор Пьера Безухова и Николая Ростова в эпилоге романа. И только три человека упомянули эпизоды и сцены иного характера: именины Ростовых; первый бал Наташи; Андрей Болконский и девочки, рвущие сливы в оранжерее в барском саду, смерть старого графа Безухова. Когда я прочитал последний из приведенных здесь примеров, кто-то воскликнул: «Ну что в истории изменилось от того, что умер старый граф Безухов?!» Между тем для Толстого (сошлюсь на исследования С.Бочарова, Я.Билинкиса, В.Лакшина, Е.Маймана, назову и совсем недавно (в 2012 году) вышедшие две книги московского учителя Л.И.Соболева «Путеводитель по книге Л.Н.Толстого «Война и мир») в «Войне и мире» вообще невозможно отделить частных людей и частное в людях от истории. Частное бытие – неотъемлемая часть истории, и она не может быть понята, осмыслена без проникновения в души обыкновенных людей. Да и сами исторические деятели – Наполеон, Александр I, Кутузов, Ростопчин – проходят испытание мерой частного человека как единственно обязательной для всех. Ведь и главные герои романа – Андрей Болконский, Пьер Безухов, Наташа Ростова, княжна Марья и многие другие – не известные исторические имена, а частные лица. Но в их судьбах движение истории, народа, нации. Все здесь сказанное имеет принципиальное значение не только для понимания романа Толстого. Что для меня самого история и, в частности, исторические деятели? Я был школьником, когда к нам в Дом пионеров во время визита в Москву приехал Тито. Зашел он и в студию художественного слова, где я тогда занимался. И я сидел совсем близко от Тито. Я видел Сталина. Мэр Москвы Юрий Михайлович Лужков вручал мне подписанное президентом Ельциным удостоверение о присвоении звания заслуженного учителя России и в подарок часы. Меня не раз приглашали на всякого рода слушания и обсуждения в Совет Федерации. К одному из них по распоряжению тогдашнего председателя Совета Федерации Сергея Михайловича Миронова была распечатана и роздана всем участникам обсуждения опубликованная в 5-м номере журнала «Знамя» за 2008 год моя статья. Выступая, Миронов хвалил статью, а после окончания совещания показал мне свой экземпляр, весь в подчеркиваниях и записях на полях. Моя жизнь пересекалась с людьми, которые, безусловно, войдут в историю нашей страны. Алексей Толстой, Александр Фадеев, Константин Симонов, Василь Быков, Василий Сухомлинский, Ира Харина, проведшая почти два года в Освенциме. Последний раз я ее видел на экране телевизора: в день шестидесятилетия освобождения Освенцима она спускалась по трапу самолета. Но у истории, которая прошла через меня и через которую прошел я сам, есть и другое измерение. Эвакуация из Москвы. Детский дом в Вольске. Завод, куда я, тринадцатилетний, пришел на работу, два года школьных занятий одновременно с работой в школьной мастерской, что давало рабочую карточку. Три года помощником вожатого в пионерских лагерях, где не платили, но кормили и давали возможность на лето уехать за город. Грибной лагерь, где мы должны были собирать по четыре килограмма грибов в день, за это нас кормили, а карточка оставалась у мамы. Русская деревня без мужчин, не считая подростков и старых дедов. Скрипка, в течение многих десятилетий лежавшая у меня на книжном шкафу, которую маме отдал ее друг перед уходом на фронт. Незабываемое 9 мая 1945 года на Красной площади. В этой истории мои родственники, близкие, их друзья и мои друзья, мои школьные учителя и вузовские преподаватели, мои редакторы, учителя, с которыми меня сводили школы, мои ученики, с которыми я поддерживаю связь и через 60 лет, и через 50 лет, и через 30. Вот лишь штрихи из этой моей истории. Помню, как под руководством нашей учительницы в начальной школе мы чернилами закрашивали портреты врагов народа Блюхера и Тухачевского в школьном учебнике. В начале июля 1941 года нас, детей работников московского здравоохранения, на пароходе увозили в эвакуацию. Где-то около Казани я ночью проснулся от страшного крика. Оделся, вышел на палубу. На наш пароход грузили мобилизованных. Родственники, друзья, знакомые провожали их, и провожали как на смерть. Я тогда, конечно, не понимал всего значения того, чему стал свидетелем. Но крик этот я помню всю жизнь и сегодня, спустя 74 года. В детском доме Вольска мы жили. А учились в местной школе, я в пятом классе. Там каждый день давали каждому маленькую-маленькую булочку. Моя соседка по парте, городская, булочку свою отдавала мне, детдомовцу. Вот это и есть, как говорил Лев Толстой, дифференциал истории.