Человек человеку – кто? Друг, товарищ и брат

Самый драгоценный эффект таких встреч – мгновенное перемещение в юность. Без всякой фантастики. Прошло ли с той поры 20 или 50 лет – не важно. Только в первые минуты видишь непривычную седину, устало опущенные плечи. А засмеялись, заговорили, вспомнили забавные прозвища, любимые словечки, и возвращается прежняя атмосфера счастья и доверия, в которой все опять оказываются молодыми. Эта сказочная особенность необыкновенно остро чувствуется, когда собираются они – не одноклассники, не однокурсники, а воспитанники Коммуны юных фрунзенцев. Последний раз в таком расширенном составе встречались пять лет назад, чтобы отметить 45-летие. На этот раз – уже полувековой юбилей. Коммуны нет, и первых коммунаров не слишком много. Но их дети, внуки, ученики продолжают устраивать выездные сборы, стараются поддерживать дружескую атмосферу, помогать друг другу и окружающим людям.

Пятьдесят лет назад, когда в Ленинграде при Доме пионеров Фрунзенского района создавалась первая коммуна, это была сводная дружина, объединившая пионерский актив. Талантливые вожатые-педагоги Игорь Иванов, Людмила Борисова и Фаина Шапиро придумали необычную форму обучения актива: не словом, а делом. Дело предлагалось фантастически увлекательное – устроить всем вместе жизнь своего объединения так, чтобы она максимально приближалась к коммунистическому идеалу. Замысел оказался настолько своевременным, точным, он открывал такой простор для творчества, что районная школа актива быстро стала превращаться в абсолютно самодеятельное движение юных коммунаров, настоящей лавиной покатившееся по стране.

Первым человеком, от которого услышала я о коммунарах, была девочка-десятиклассница, только что вернувшаяся из Всесоюзного лагеря комсомольского актива «Орленок». Дело было в Ташкенте, в самом начале шестидесятых. На занятии школы актива ее попросили отчитаться, чему она там в «Орленке» научилась. Кое-кто приготовился записывать ценные советы. А девочка вдруг сказала: «Давайте сначала все встанем в круг». Юные комсорги нехотя расставались со своими стульями. «Что споем?» – продолжала девочка. Это был самый простой и популярный способ сбросить унылую озабоченность, почувствовать плечо друга, сделать что-то вместе, прислушиваясь к голосу соседа, настраиваясь на общую волну. Девочка никого не учила и не отчитывалась. В ее поведении была новизна, которая всех заинтриговала и помогла быстро создать в этой деловой аудитории атмосферу понимания и доверия, без которой никакого коммунарства быть не может. Шаг следующий: давайте думать, что мы, такие добрые, сильные, дружные, хотим сделать хорошего друг для друга и для окружающих людей. Не по указке сверху, не по плану, утвержденному директором, а сами. Потому что быть счастливым в одиночестве невозможно. Потому что мое личное благополучие тесно связано с благополучием окружающих.

Позже я познакомилась с идеологами и основателями КЮФа. Зародившаяся в будничной работе пионерского штаба коммунарская идея распространялась со шквальной быстротой благодаря Всесоюзному лагерю актива «Орленок» и регулярным публикациям в «Комсомольской правде». Имя корреспондента газеты Симона Соловейчика прочно связалось с набиравшим силу движением не только благодаря талантливым очеркам и репортажам. Симон Львович вместе с организаторами первого объединения, авторами коммунарской методики, стал вдохновителем, который очень помогал им в осмыслении этого сложного процесса. А после того как коммунары пожили в «Орленке», заразив там всех своими идеями, вожатые этого лагеря уже не могли жить иначе.

Мне посчастливилось немного поработать в школьном отделе «Комсомолки» рядом с Соловейчиком. Увидеть, как общается с вожатыми в «Орленке» Олег Газман. Брать интервью у Игоря Иванова. А ближе всех знала я Фаину Шапиро, человека, который всегда был душой и сердцем Фрунзенской коммуны. Соратников ее в разные годы я встречала и в Архангельске, и в Костроме, и в Новосибирске. Все эти люди были очень разными. Пользуясь одной методикой, работали каждый по-своему. Творчество и не может быть одинаковым. Была у них, пожалуй, одна главная общая черта: доброжелательность. Абсолютная уверенность в том, что на добро тебе обязательно ответят добром, хороших людей много, а будет еще больше, как только подрастут юные коммунары. Надо только помочь им расти. Но спорили между собой эти лидеры отчаянно. Фаина Яковлевна даже прерывала на несколько лет всякие отношения с Игорем Петровичем. Там всегда было много эмоций, каких-то заблуждений, несогласий, однако в основе их отношений всегда оставалось глубокое уважение, а то и любовь. Возраст-то был какой! А песни под гитару, восходы, встреченные у догорающего костра, а великая общая мечта о прекрасном будущем, которое они приближали своим трудом!

Прекрасное будущее, однако, отодвигалось все дальше. Коммунарские идеи только в самых общих чертах выглядят замечательно и бесспорно. Что такое, например, детское самоуправление? Как можно коллективу подростков предоставить право самостоятельно решать жизненно важные вопросы? Это же дети! Основным пространством, на котором безраздельно царили новые демократические отношения, были коммунарские сборы. Ребята из разных школ на несколько недель собирались в лагере, где их жизнь строилась на принципах самоуправления и самообслуживания. Взрослым отводилась роль старших друзей. Несколько лет мы с Фаиной Яковлевной были в Ленинграде соседями, часто встречались. И все эти годы я с интересом слушала красочные рассказы о том, как на очередном сборе в очередной раз вспыхивал бунт. Набравшиеся некоторого опыта юные максималисты требовали, чтобы взрослые меньше вмешивались в их дела. При этом моя любимая собеседница мирно прихлебывала чай и, посмеиваясь, живописала бедственное положение вожатых, выселенных из лагеря за нарушение правил, принятых общим собранием. Там, на сборе, она выглядела совсем не так спокойно и уверенно, хотя конфликт закладывался изначально. Где пределы этого самоуправления, если за жизнь и здоровье детей всегда отвечают педагоги? Фаина никогда не могла объяснить свои действия, а тем более – написать об этом, теоретически обосновать, например, роль взрослых в детском демократическом сообществе. Но интуиция не подводила ее никогда. Каждый раз взрослые ухитрялись развивать ситуацию так, чтобы коммунары в конце концов сами шли за советом к старшим. Их фантастическое умение рисковать и выигрывать стало потом основой для научных работ о воспитании не словом, а опытом совместной жизни, созданием таких обстоятельств, в которых подрастающий человек вынужден задумываться и самостоятельно принимать важные решения.

Выезжая на сбор, коммунары прежде всего выясняли, какая помощь нужна близлежащему колхозу, совхозу, детскому дому, больнице. Военная терминология – разведка, штаб, трудовой десант – добавляла романтики, вносила элемент игры. Зато вечерний анализ прожитого дня, который устраивался в кругу у костра, был вполне серьезным. Эти вечерние беседы – едва ли не самый главный элемент коммунарской жизни. В них очень важны высокая степень откровенности, искренности и деликатности, умение вызвать ребят на разговор, который заставил бы каждого задуматься, по-новому увидеть себя и своих друзей, будил инициативу, вел к самосовершенствованию.

Только после отбоя, когда затихал шум в комнатах у ребят, начинались дискуссии старших друзей. Случалось, они не могли успокоиться до утра, так накалялись страсти. Предметом обсуждений были вечные проблемы: сложился ли коллектив, как чувствует в нем себя каждый из детей и что делать, если назревают серьезные конфликты или коллектив разваливается. Вот где было настоящее педагогическое творчество, мозговые штурмы, в которых рождались их лучшие идеи!

Популярность коммунарских сборов довольно быстро стала вызывать тревогу у комсомольских начальников: как бы эта самодеятельность не превратилась в движение, альтернативное пионерии и комсомолу. Начались проверки. Кое-где – запреты. Кое-где – персональные дела, которые заслушивались на бюро горкомов и обкомов. В стране уже появился самиздат, начиналась борьба с инакомыслием. Ленинградцев выручали полная прозрачность, как сказали бы сейчас, и отсутствие каких-либо попыток создать именно организацию. На сборы приглашались разные ребята, объединявшиеся по самым разным признакам: то одни активисты, то целые классы, то творческие коллективы. И когда для откровенных бесед у костра стало слишком много запретных тем вроде самиздата и войны в Афганистане, особенно популярны стали просветительские программы. Например, погружения в разные эпохи с представлением поэзии и музыки той поры, обычаев, нарядов, героев. Выдумке и фантазии не было предела. Рюкзаки набивались книгами, красками, цветной бумагой. Каждый отряд придумывал свои сюрпризы и розыгрыши. Особенно обогатилась копилка сюрпризов после того, как коммунары пришли в ТЮЗ. Главный режиссер его, Зиновий Корогодский, очень дорожил обратной связью со зрителями и старался постоянно участвовать в работе так называемого делегатского собрания, созданного при театре. Ему хотелось видеть там все живое, интересное, что появлялось в городе. Он не только позвал в театр юных коммунаров, но и отправил лучшую молодую актрису поработать вожатой в «Орленке». Единственное, чего он опасался, – сектантства. Деления на коммунаров и некоммунаров, своих и чужих, наших и ненаших. Тюзовские педагоги позаботились, чтобы этого не происходило, и в новых условиях акценты все больше перемещались с воспитания коллектива на развитие личности.

Примерно в то же время идеи самоуправления стали проникать в общеобразовательные школы. Появилась мода на школьные парламенты и прочие формы ученической демократии. А поскольку в школе проходит значительная часть жизни детей, давно было понятно, что именно там нужно заниматься проблемами личности. Не могу сказать, что Фаину особенно вдохновляла перспектива перейти работать в школу. Авторитарная система обучения и строгий идеологический надзор не оставляли места для иллюзий. Но коммуна больше не существовала. Были и другие причины. Работая практически круглосуточно, особенно во время сборов, Фаина и ее верные соратницы – Лена Махняева и Лена Шалыгина – получали в своем Доме пионеров мизерные зарплаты. А в школе Шапиро становилась заместителем директора по воспитательной работе, две Леночки – вожатыми с правом вести уроки и собственной резиденцией с табличкой на двери «Пионерская комната». Обещали помогать и одаривали некоторыми идеями старшие коммунары, которые всегда оставались рядом с Фаиной. Начиналась новая эпопея, драматизмом своим превосходящая все расхождения и разрывы отношений внутри прежнего коммунарского движения. В момент сомнений для консультации был приглашен в школу сам Игорь Петрович Иванов. К тому времени он стал уже профессором и воспитывал студентов в педагогическом институте, создав там учебную Коммуну имени Антона Макаренко. В отличие от Фаины он всегда много писал и успешно разрабатывал теоретические основы взаимодействия в процессе коллективного творчества.

Пришло время, когда отдельные приемы, технологии, элементы коммунарской методики разлетелись по всем школам актива в стране. Появились мастера коллективных творческих дел, способные в одночасье превратить группу незнакомых друг с другом людей в коллектив, работающий весело и слаженно. Но коммунарства в этом уже не было. Не было глубоких человеческих отношений, ради которых создавались методики. И в своей общеобразовательной средней школе опытным коммунарам никак не удавалось создать атмосферу, какая складывалась во время лагерных сборов. Причины перечислять не будем, их слишком много, и связаны они не только с педагогикой. Однажды Фаина забежала к нам, как водится, на чаек сама не своя. Дочка секретаря райкома партии, которая училась в их школе, обмолвилась дома, что в пионерской то ли читали Солженицына, то ли говорили сочувственно о его судьбе. Завертелось колесо расследований. Было – не было, читали – не читали, все это значения уже не имело. Ей советовали уходить, пока не разгорелся скандал. Никого не могло остановить то обстоятельство, что речь идет об опытнейшем педагоге, человеке с безупречной репутацией. Участница Великой Отечественной войны – из тех, что прибавляли себе возраст, чтобы уйти на фронт, – прожившая весь свой век в коммуналке, посвящая жизнь коммунарству, она теперь вполне могла оказаться если не в тюрьме, так в ссылке.

К сожалению, давно уже нет в живых ни Фаины Шапиро, ни Игоря Иванова, ни Симона Соловейчика. Самым младшим из коммунаров сейчас немного за шестьдесят. Я знаю немногих. Но все, кого знаю, выросли достойными людьми. Могли бы создать по традиции совет или штаб юбилея, громыхнуть на всю страну и ближайшее зарубежье пятидесятилетием коммуны. Пригласить телевидение, губернатора, разное начальство. Не захотели. Решили устраивать праздник для всех, кому эта встреча может принести настоящую радость. Для всех, кто давно понял, что счастье приносят не деньги и карьера, а добрые чувства и дружеское общение.

Санкт-Петербург