«Человечество – это слепнущий библиотекарь…»

Новая книга эссе известного драматурга, журналиста, педагога «Пушкин, помоги!» (Inspiria, 2023) начинается провокативным письмом, обращенным к школьным учителям. В нем он говорит о консервативных тенденциях в проверке знаний и дает весьма смелые советы, без которых профессиональная жизнь современного педагога сильно обеднеет. Эту тему нестандартного преподавания мы продолжили в нашем интервью и побеседовали с Валерием о том, как вырастить и съесть своего Пушкина, о примерах личностной свободы в литературе и о том, как противостоять охранительству внутри себя.

– Валерий, расскажите о новой книге. Эссе были написаны специально для нее? Или создавались в разное время для разных колонок?

– Книга состоит из трех частей: эссе о литературе (от Пушкина до Кафки), несколько эссе о литературе и вокруг нее, а также мои колонки для бортового журнала S7 – они тоже о литературе и культуре в целом. Для книги я специально написал первую часть. Это мои размышления о любимых классиках, к каждому из которых я обращаюсь за помощью, когда мне это нужно. К Гоголю – за смехом, к Гончарову – за ленью, к Кафке – при заполнении документов, к Пушкину – по любому поводу.

– «Школа защищала меня от живых авторов – они были мертвы и мумифицированы», – признаетесь вы в одном из эссе. Но вот ваши герои как раз живые, описанные с юмором, по-человечески. А кто из них стал для вас примером творческой свободы?

– Для меня это, бесспорно, Даниил Хармс. В литературе важно оставить людям свою биографию, а нейросетям – свой стиль. Люди будут сотни лет выискивать, кого ты любил, что ел, от чего бежал. Нейросети же работают на «топливе» стилей. И вот Даниил Хармс оставил свой язык, который сегодня, например, отлично смотрится в мемах. «Видел я во сне горох. Утром встал и вдруг подох» – это же мем!

Мне всегда казалось, что он писал такие короткие тексты, потому что пространство свободы вокруг него все время сжималось. И сжимались его рассказы. Как можно было начать писать роман, когда ты не знаешь, что будет завтра, будет ли оно? Тексты Хармса, они как акулий плавник, торчащий над литературным морем. Помещаются на одной страничке. Достаточно их увидеть, чтобы вообразить всю ту огромную смертоносную акулу, которая находится там, под водой истории…

– Заметил, что в разговоре о классике вы всегда привлекаете современные реалии. А как найти золотую середину между популяризацией литературы и тем, чтобы не скатиться в вульгарность?

– Как здесь не вспомнить самого Пушкина! «Того, что модой самовластной // В высоком лондонском кругу // З?????? vulgar. (?? ????…?// ????? ? ????? ??? ?????,?// ?? ?? ???? ?????????овется vulgar. (Не могу… // Люблю я очень это слово, // Но не могу перевести)». Я бы перевел вульгарность как «популярная глупость». Вульгарность сильно зависит от тиража. Малотиражной вульгарности не бывает. Классики не штамповали свои тексты, за это мы их и любим.

Меня интересуют малотиражные посвящения классикам. Поэтому я регулярно делаю так: захожу на маркетплейсы и ввожу там имена Пушкина, Гоголя, Достоевского, Маяковского и так далее. И смотрю, что продается с их именами, кроме книг. Так вот, например, я выяснил, что «Маяковский» – это носки, парфюм и даже сорбет. Александр Сергеевич представлен, например, в виде салата «Пушкин». Теперь я могу посадить своего «Пушкина» и вырастить, могу даже съесть его.

– Получается, вы не считаете такой разговор о Пушкине вульгарным?

– Нет, не считаю. В конце концов это тоже поэтический акт – назвать именем классика салат или сорбет. Если с автором хочется играть, он жив.

Я могу привести пример того, что считаю по-настоящему вульгарным. Это ситуации, когда глупые люди считают себя заказчиками мировой культуры. Как у Пушкина в финале сказки о золотой рыбке, когда старуха говорит: «Чтоб служила мне рыбка золотая // И была б у меня на посылках».

Есть такой мем из Интернета – современные комментарии к Пушкину. К сожалению, не знаю, кто его автор, но он сделал очень точную вещь. Взял стихотворение «Памятник», скопировал в Word и прокомментировал в «режиме правок». «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» – «Это как?», «К нему не зарастет народная тропа» – «Нет ощущения масштаба», «Вознесся выше он главою непокорной» – «Очень пафосно», «Александрийского столпа» – «Откуда такая информация?». И так далее. Самое страшное, что я знаю людей, которые так живут и думают. Для них вся мировая культура – это объект, на фоне которого можно сделать селфи. Вот это и есть, на мой взгляд, вульгарность.

– И в этих репликах, и в книге вы противостоите тенденциям консерватизма. К чему стоит прислушаться внутри себя, чтобы не дать прорасти злобному охранительству? В какой момент себя осечь? И где заканчивается любовь к традиции, а начинается охранительство?

– Мне кажется, что сначала прорастает злоба, а затем уже на нее накладывается все что угодно: просвещенная злоба, охранительская злоба, какая угодно, но злоба. Там, где заканчивается любовь, там вообще кончается все живое.

Что касается традиции, то я всегда вспоминаю слова, которые приписывают композитору Малеру: «Традиция – это передача огня, а не поклонение пеплу». Классики передают нам огонь, жизнь, любовь к жизни, смех, надежду – все то, что нам нужно сохранить и передать другим. И мы не должны превратить этот огонь в пепел.

– Наверняка это не единственные проблемы с классическим наследием… Есть ли другие, волнующие вас?

– Есть вот какая проблема с классическим наследием. Попробуйте купить одежду или обувь на несколько размеров меньше и походить так хотя бы день. Конечно, это выглядит смешно и странно, зачем себя мучить? Но это происходит на каждом уроке литературы. Как я мог, будучи подростком, вместить в себя Данте и Толстого? Я только сейчас начинаю понимать, что там у них написано. Но школа не верит, что мы будем читать классиков после нее. Она подозревает, что стоит нам вырваться, как мы бросим все эти книги и забудем о них навсегда. К счастью, это не так, люди хотят учиться дальше. И разговаривать о книгах. Я и написал «Пушкин, помоги!» для таких людей, тех, кто хочет поговорить о любимых авторах, но не писать о них сочинение.

– То есть получать не оценку, а удовольствие?

– Именно так.

– О старшем поколении вы говорите довольно горькие слова: «Современную молодежь я не могу назвать потерянным или разочарованным поколением. Они не потеряны и ни разу не разочарованы, ведь причин для этого нет. Но их учителя потеряны и разочарованы. <…> От них исходит очень внятный нарратив: «Ребята, там (в 1990-е. – Прим. ред.) ничего не было, нечего там искать, дерзить не надо, я попробовал, мне дали по зубам». Как бороться с разочарованностью? На какие риски идти и как соизмерять их с необходимой осторожностью?

– Рисковать можно самому, а не предлагать это другим. Советовать риск другому человеку – это как минимум нечестно. Так поступает только онлайн-казино. И если я в этом казино проиграл, то с моей стороны будет нечестно просить вас за меня отыграться. Бывают времена, которые больше похожи на казино, а бывают – на лотерею. Старшее поколение жило во время казино, вспомните символ 90-х – барабан «Поля чудес». Молодое поколение скорее проходит через эпоху розыгрышей, когда ничего платить не нужно, а только подписаться на какой-то канал в социальной сети, а потом сидеть и ждать удачи. После казино большое разочарование, а после розыгрыша – маленькое. Людям исторически помогали справляться с разочарованиями жизни философия, религия, а сегодня еще и психотерапия. Выбирайте, как говорится, что вам ближе.

– И что же, совсем невозможно делать обобщения в этом смысле?

– Я бы посоветовал каждому найти своего психотерапевта. Если вы боитесь идти к психотерапевту («Я что, псих?»), то почитайте так называемый селф-хелп – литературу в духе «помоги себе сам». Есть отличная книга «Поток» Чиксентмихайи, «Прогулка» Кагге, «Спотыкаясь о счастье» Гилберта, да хоть «К себе нежно» Примаченко почитайте. А когда прочтете, то передайте их родителям, бабушкам и дедушкам. Возможно, они начнут искать причины своей печали не в истории человечества, а в собственном питании и образе жизни.

– В «Письме школьным учителям» вы вспоминаете про круглый стол «Школьная программа: священный список или репрессивная машина?». А как бы вы сами ответили на вопрос, вынесенный в заглавие мероприятия?

– Название, конечно, сразу напоминает рассказ Кафки «В исправительной колонии» – про машину, которая вырезала приговор на телах осужденных. Конечно, не хочется, чтобы школьная программа была такой машиной, которая выцарапывает «Я помню чудное мгновенье…» в нашей памяти. Но если школьным урокам так хочется быть машиной, то я бы предложил взглянуть на другие механизмы.

Школьная программа может быть не мясорубкой, а нейросетью. Я выше уже упоминал нейросети как свое­об­раз­ные существа, которые питаются стилями. Владимир Сорокин называл русскую литературу «кладбищем стилистических находок». Но это не кладбище! Нейросети каждый день показывают, что все они – гении прошлого – живы. Они передали нам свои тексты, картины, ноты. Для нас это питательная среда, а для нейроалгоритма – датасет. Из текстов классиков можно буквально выращивать новые тексты. Кроме того, нейросети делают важные вещи – они учатся пересказывать тексты. Есть, например, сервис Яндекса, которым я регулярно пользуюсь, – 300.ya.ru. Он действительно очень хорошо пересказывает объемные тексты. Нет, не «Войну и мир», но статьи о литературе пересказывает вполне корректно.

– И правда, каждый день текстов становится все больше, а времени для чтения – нет.

– Вот-вот. Человечество – это слепнущий библиотекарь, и нейросети помогают ему не потеряться внутри бесконечной борхесовской библиотеки. Нейросети будут нашим навигатором в книжном мире, как в рассказе Акутагавы «Мензура Зоили».

Кроме того, перед нами уже сейчас стоит задача создания литературы повторной переработки.

– Это звучит пугающе. Что вы имеете в виду?

– Мы ведь не случайно собираем пластиковые крышечки, чтобы из них снова сделали нужные вещи. Так вот, литература – это тоже такое сырье, из которого можно сделать что-то нужное и новое. Заметьте, я не говорю, что нужно переработать картины Ван Гога или Шишкина, чтобы сделать из них вилки и ложки. Я говорю не о материале, а о содержании. Стиль художника подлежит переработке, как и стиль писателя. Не только стиль, а также идеи, сюжеты, целые миры. Поэтому каждое поколение стремится снять свою версию классического произведения – «Ромео и Джульетты» или «Анны Карениной». Также возникает необходимость простого пересказа сложных текстов. Недавно, например, Александра Маринина (да-да, автор известных детективов!) выпустила книгу «Генрих Шестой глазами Шекспира». Маринина говорит о своей работе так: «Я переписала исторические пьесы-хроники Шекспира «нормальным человеческим языком» – прозаическим, легким, современным, без цветистостей. Убрала библейские и мифические сравнения». Возможно, в будущем мы доверим этот процесс «нормализации» нейросетям.

Интересно, что нейросети первым делом начали «переработку» поэзии, ведь поиск рифмы для нейросети такая же техническая задача, как игра в шахматы или го. Пока GigaChat (нейросеть Сбера) обещает, что научится писать стихи в будущем, а вот ChatGPT уже пишет стихи на английском. Также нейросеть Google – Verse by Verse – может создавать стихи в стилях известных англоязычных поэтов. Среди них Дикинсон, Лонгфелло, По, Уитмен. Это может прозвучать мистически, но нейросети показывают, что рукописи не горят, буквально. И смерти действительно нет. Поэтому я верю, что все – Пушкин и Кафка, Чайковский и Малер, Босх и Рублев – все они живы. И я рад быть их современником.