Cегодня общественный вкус, оборачиваясь сплошь и рядом крайностями моды, определяется всеохватной переоценкой ценностей. Ее напряженность при открытых шлюзах создает взрыв чернухи, порнухи, детективов.

С появлением в газетах уголовной хроники в общий язык широким потоком полилась “блатная музыка”, не говоря уже о “приблатненных” просторечных элементах, вроде слова “бабки” в значении денег. К ним относится “штука” – название ранее не виданной тысячерублевой купюры, “лимон” – обозначение миллиона рублей.

Репортеры совершенно свободно вводят в свой текст очевидные жаргонизмы: “выставили” квартиру одного художника”, “бомбить” хату”… Интервьюеры стремятся максимально точно воспроизводить жаргонную речь: “Курирую” три частных ресторана и кафе”, “Старик, не держи меня за фрайера…”

Многозначительно, что жаргонизмы все реже поясняются в тексте: то, что не требуется их перевода на литературный язык, означает, что они если еще не вошли, то уже ворвались в речевой обиход образованного общества. Типичными в газетах стали такие фразы: “Два представительных гражданина толкали два серебряных слитка”. Экспансия жаргона в литературный язык особенно наглядно иллюстрируется словами “кайф” и “ловить кайф”, “балдеж” и “балдеть”, “травка”, “сидеть на игле”, “ломаться”…

Либерализация языка на волне демократизации общества ярче всего проявляется в массовой коммуникации крайне левой направленности, все сильнее тяготеющей к разговорно-доверительной и даже грубовато-просторечной тональности. Дикие формы это принимает в отношении к ругательствам, “матерному языку”, который, вопреки всем грозным протестам, извечно живуч в русском устно-речевом быту. Это традиционное даже по названию “непечатное слово” сегодня просто рвется на страницы ряда “демократически-свободных” независимых газет. Неким оправданием здесь служит мысль, высказанная одним общественным деятелем: “Для оценки положения в стране нет слов! Остались одни выражения”.

Для вкусового настроя нынешнего общества показателен явно немыслимый несколько лет тому назад выход в свет “Толкового словаря современных разговорных фразеологизмов и присловий” В.Белянина и И.Бутенко, в котором собраны шутливые, остроумные фразы, пословицы, цитаты, переделки с явной ориентацией на нелитературность. В “Вводных замечаниях” авторы особо оговаривают наличие в словаре выражений, “обычно допустимых лишь при крайне фамильярных отношениях собеседников, в которых содержатся явные упоминания или более или менее явные намеки на уродства, гениталии, половой акт, экскременты”.

Ясно, что в речи изменились, так сказать, пороги смелости, мера допустимости; норма стала более свободной – как в политике, торговле, одежде, танце, поведении и других сферах социальной жизни, так и в общении, в языке.

Разрушение необходимого водораздела между “серьезными” стилями и устно-бытовыми типами речи, столь характерное сегодня для газетной практики, является лишь рефлексом происходящего в речи общества в целом или в речи некоторых его влиятельных слоев. Любопытно, что первыми ощутили и отразили изменение речевого вкуса, когда оно еще только зарождалось, поэты и писатели, а не журналисты, подчинившиеся новому вкусу, когда он обратился в крайности моды. Исследователи прозы и поэзии 60-70-х годов увидели в ориентированности на бытовую речь зарождающуюся и перспективную тенденцию всего развития речи и языка.

Крайнюю популярность приобрела просторечная частица аж (а иной раз и ажно, ажник). Наблюдается экспансия и некоторых других просторечных частиц, являющихся строевыми элементами разговорного синтаксиса, например: ан нет.

Еще совсем недавно редакторы и корректоры вряд ли пропустили бы на газетную полосу глагол “пахать” в просторечно-шутливом значении “действовать, трудиться”. Сегодня же это употребление совершенно нормально и в книге, и в прессе. На страницах газет замелькали глаголы схожей семантики и экспрессии: “выкачивать”, “отмывать”, “отстегнуть деньги”, “выбить товар”.

В целом рассматриваемые приемы демократизации языка можно приветствовать, ибо они несут свежую струю ярких, истинно народных, насыщенных экспрессией элементов, разнообразящих речь. Вероятно, еще важнее, что они позволяют индивидуализировать, выявлять личность, ценить своеобычность и нестандартность высказываний, ведут к откровенности, открытости общения. Но в то же время на торжествующем вкусовом фоне, смешиваясь с маложелательными жаргонными элементами, они могут притуплять эстетическое ощущение чистоты и красоты языка – тонкое чувство, которое трудно приобрести и легко потерять.

Просторечие, жаргонизмы, иные нелитературные средства выражения, получая доступ в широкий образованный обиход, открывают ворота для общей безответственной неряшливости, порождающей ошибочные или пошлые словоупотребления, в которых слова выступают в не свойственных им значениях и в таких сочетаниях, которые коробят слух и оскорбляют здравый смысл, что сопрягается уже с оскудением логических понятий.

Приемы либерализации речи и языка хорошо иллюстрируют слова “разборка” и “тусовка”, модная популярность которых удивительна. Жаргонное значение конфликта, сведения счетов развивается у глагола “разобраться”, как бы вытесняя исконный для этого смысла глагол “рассудить” с акцентом на оттенке “рассчитаться”. Но еще употребительнее слово “разборка”, поразительно принятое литературным обиходом: “Происшествие никак нельзя расценивать как мафиозную разборку”.

Громадную активность в речи самых различных слоев общества приобрели слова неясного происхождения: “тусоваться”, “тусовка”. Может быть, это результат искажения корня в “тасовать”, “тасовка”, актуализированных карточной терминологией? Даль регистрирует также в глаголе “тискать” значение “толпиться” и в глаголе “тесать” значение “продираться”.

В форме “тусоваться” этот глагол приобрел сейчас весьма широкое значение “быть среди кого-чего-либо, общаться, дружить, быть заодно” – и удивительное распространение: “Тысячи людей день-деньской тусуются на площадке размером меньше гектара”.

Неизвестное же литературному словарю существительное “тусовка” распространилось еще более широко – так, что самый глагол “тусоваться” воспринимается как новейшее образование, так сказать, “вторичного происхождения”. Оно имеет еще более очевидный жаргонный характер, но в последние два-три года выходит в общий обиход из артистической жеманно-грубой, “искусственной” речи. Семантика его достаточно эластична, как то свойственно всякому сверхмодному слову: “Значит, опять “тусовка” между правящими структурами?”, “Прошла крупная интеллектуальная тусовка “Россия в поисках идентичности”.

Через ту же артистическую речь, красующуюся, как всякая богемность, напускной хамоватостью, заразительной экстравагантностью, в литературный обиход приходит украинско-белорусское слово “халява”: “Тусовка на халяву”.

Всякое расширение литературного языка за счет народного и даже за счет посторонних, сомнительного качества, кажущихся нежелательными речевых источников связано с охватом всех стилей либерально-демократическими вкусовыми оценками и установками, с новыми способами учета социальных, эстетических, психологических ожиданий слушателя, читателя.

Все это само по себе свидетельствует о растущей роли разговорности в общественной, а не только личностной коммуникации. Ее свежесть, откровенность, экспрессия вполне соответствуют вкусам общества и эпохи. И нельзя не признать, что она является наиболее перспективным, органичным источником динамики литературного стандарта.

Виталий КОСТОМАРОВ,

директор Института русского языка

им. А.С.Пушкина, академик РАН