Быть Байроном…

Я заочно полюбила Витю Уварова из уральского городка Шадринска, о котором мне рассказала учитель года Курганской области Снежана Вербич. Собственно, я рассчитывала поговорить с ней о жизни учителя в провинции, о ее молодых заботах, а разговор все время перескакивал на учеников, которых официально именуют детьми с ограниченными возможностями в здоровье. Им дан свыше огромный потенциал, считает Снежана. Эти дети бережней относятся к тому, чем их наделила природа. Красивый и умный живет с ленцой.

А Витя Уваров, у которого всего 20 процентов зрения, пишет маслом удивительные картины. Сейчас он учится на художественно-графическом факультете педагогического института. Живет с отцом и дедом, но иждивенчество ему не по нутру. На ощупь вскопав 20 соток, посадил лук, вырастил и сдал три тонны. Когда он был еще учеником Снежаны, ребята всем классом приехали к ней на дачу отдохнуть. Кто песни поет у костра, кто картошку печет, а Витя втихаря огурцы полет. “Вить, да брось ты их!” – “Пополю да приду”, – деловито пробасил тот.
– Вот такие у меня мужики, – счастливо улыбается Снежана. – Я не хотела, чтобы он, да и все остальные ребята тоже, возвращались в спивающуюся деревню. Вариант для них – только институт. Алеша Воронов, очень яркая личность, даже звезд не видит, а пытается сочинять музыку. Сам научился играть на фортепиано и гитаре. На факультет иностранных языков поступить не смог. Его сочинение, написанное сикось-накось, не стали даже проверять. А мы ему внушали, что он – наша надежда, умный мальчик. Так оно и есть. Я – в комиссию. Дайте человеку шанс. “Зачем, – спрашивают, – ведь он слепой, ему будет трудно”. – “А вы все-таки дайте”. Он, во второй раз сев к окну, написал на “4” и поступил на факультет психологии с иностранным языком. Были бы специальные вузы для слабовидящих… Прихожу проведать еще одного студента, мне говорят: “Он у нас отличник”. “А я второго приведу”, – не растерялась я.
Сентябрь у Снежаны выдался тяжелый. Мама – в больнице, муж уехал лечить ребенка, и “ее дети” приходили к ней, да не ради праздных разговоров, а чтобы помочь. Солили помидоры и огурцы, кололи дрова, копали картошку. Между делом она втягивала их в разговор о том, чем жива ее душа, – о литературе. “Антоновские яблоки – это нудятина”, – выдал один из доморощенных критиков. “Ребята, они же пахнут”, – говорит она и начинает читать. Глядь, а глаза у слушателей на мокром месте. Корнями-то все – из деревни. А рассказы Шмелева Витя Уваров просил еще почитать. У ее слабовидящих учеников удивительно наивные, ранимые, светлые души. Для них есть библиотека звучащей книги. Но они читают сами. Больше всего любят Достоевского. Наверное, потому, что тот больше писал об обездоленных людях. Снежана Александровна требует знать тексты, ибо для нее является самоцелью восприятие учениками произведения, их суждения о нем.
Прочитали пьесу Сарояна “Эй, кто-нибудь!”, и задела она всех за живое. Рассуждали, спорили и решили поставить спектакль, который получился отнюдь не сарояновским. Текст написала Снежана, оттого и другая трактовка. В спектакле подняты проблемы наркомании и проституции. И хоть не затронули эти напасти ребят, но не на необитаемом же острове они живут? Нужно приобретать иммунитет к заразе. Поначалу они боятся выйти на сцену, а, поступив в вузы, эти на ощупь ходящие молодые люди свободно играют в студенческом театре. Денис Толмачев был двоечником. Если бы не школьный театр – продолжение уроков литературы – Бог весть, как бы сложилась его жизнь. А он вырос на школьной сцене, поступил в культпросветучилище, мечтает об институте.
Школа разноуровневая. Здесь же учатся олигофрены, дауны. Неадекватно одаренными детьми называют даунов в США. Да, они не такие, как все, но в школе к ним относятся по-доброму, а не как к людям второго сорта. Там у всех своя беда. Никто никого не оскорбляет.
– Не попади все эти дети в школу-интернат N 12, были бы за чертой, – считает Снежана Вербич. – Кроме ахов и вздохов по поводу недугов детей у учителя в такой школе должна быть особая цель. У меня – помочь им понять, что они на этом свете равноправные со здоровыми люди. Мое детство было счастливым. И потому я стремлюсь показать своим ученикам, у кого нет родителей или у кого алкоголики, что они кому-то нужны. Мне, например.
Но, может, не надо так уж себя тратить? А как по-другому? Когда дауненок целыми днями рисует, а раньше не брал карандаш, я радуюсь, и его мама в изумлении. У нас все учителя и воспитатели особенные. Кто булочек напечет, кто варенье принесет. Я хотела бы, чтобы у моего ребенка была такая же школа. Мой сын в первом классе пришел из школы счастливым. “Что случилось?” – “Меня сегодня по имени назвали”. Во втором классе – великое счастье – его по голове погладили. Я не обвиняю учителя. В классе 35 учеников, у нас по 10, и мы над ними, как квочки…
Снежана их всех знает по имени, в дни рождения дарит подарки. В курсе, у кого что дома. У одного бабушка старая, а надо копать картошку. “Возьми кого-нибудь на подмогу”, – разрешает она.
Вербич, как рыцарь на распутье, как-то пребывала в раздумье, какую профессию выбрать: дизайнера, журналиста, учителя. До последнего не собиралась стать учителем, а мечтала о журналистике. Ее лояльный папа сказал:
– Снежа, ты в лучшем случае будешь работать в городской газете и писать о передовиках производства, героях труда, которые работают в три смены ради большого заработка, о страде.
Это совсем не вязалось со стилем “Алого паруса” “Комсомолки”, на котором она выросла. Вот и пошла Снежана по стопам родителей в педагоги с коррекционным уклоном. Отец ее в педагогическом институте преподает древнерусскую литературу. Мать в этой же школе-интернате N 12 всю жизнь вела уроки изобразительного искусства.
– Отведешь уроки во вспомогательных и коррекционных классах, радуешься: что-то дала детям, но уровень квалификации педагога зависит от уровня развития учеников. И здесь есть опасность “законсервироваться”. Коллеги советуют поменять работу, не твой, мол, это масштаб – такая школа. Может, и так. И хоть я нерешительна, все же задумываюсь: что ждет впереди? Успокоенной души у творческих людей нет. Я не встречала.
Третий путь, который ей был заказан, потому что в школе не преподавалось черчение, однако, не зарос бурьяном и крапивой. Друг Снежаны, архитектор, дизайнер, обещает, что, если откроет свою фирму, непременно возьмет ее к себе. Ничего, что у нее нет специального образования, зато есть вкус и интересные дизайнерские идеи. Видимо, не зря она, как и мать, окончив литфак, кроме литературы, преподает еще изо. Муж согласен отпустить ее в Екатеринбург получать профессию дизайнера. Может, тогда в доме будет достаток? А пока семья перебивается на скудные заработки. Снежане было стыдно получать на областном конкурсе 2700 рублей, потому что за второе место давали “чистыми” всего семьсот. Неловко было просить средства, чтобы поехать на Всероссийский конкурс. Областное руководство выдало две тысячи, и полторы городское наскребло на билеты мужу, который ее сопровождал. Занимала у знакомых, потому что квартиру вместе с накопленными на поездку деньгами накануне обокрали.
Зря говорят, что учителю почти невозможно обрести новую профессию или по крайней мере он не будет в ней чувствовать себя комфортно. Срабатывает, похоже, стереотип: педагог – это начетник, а не творческий человек, которому всегда тесно в узкопрофессиональных рамках. Но человек – не пароход, идущий четко определенным курсом. Потому, наверное, Снежана Вербич, не вполне реализуя себя на уроке в коррекционных классах, пишет сценарии творческих вечеров, праздников, спектаклей. И когда я ее спросила о мечте, то услышала: раздарить свое богатство, опубликовав сценарии литературных праздников, спектаклей, вечеров лирической поэзии, чтобы облегчить коллегам доступ к тому, что уже ею придумано и реализовано.
– Как у Цветаевой хорошо сказано, – припомнила Снежана. – Любить море – не значит лежать возле него, а по меньшей мере быть Байроном…

Галина СЮНЬКОВА
Шадринск