Как я в детстве любил бенгальские огни! Веселые трескучие искры – это Новый год. Это мандарины и шоколадные конфеты, щекочущие в носу пузыри от газировки, залитой в мальчишеские животы от пупка по самые гланды. Это зелено-румяные яблоки, которые закупали, как принято на Севере, целыми ящиками и торжественно доставляли домой на санках под веселое напутствие отца: «Любишь питаться – люби яблоки возить!» А может быть, это от тогдашних добрых фильмов-сказок «Варвара-краса длинная коса», «Морозко», «Огонь, вода и медные трубы»? Взлетает на экране сноп золотых огней, а ты с замиранием сердца ждешь, кто появится из этого волшебного фонтана – девица-красавица, старичок-боровичок или чудище премерзкое? Только здесь фейерверки другие. Бандитский подствольник взбесившимся бенгальским огнем рвет чернильную темень чеченской ночи. Сгорающий порох разлетается огненными брызгами, а между порошинками, обгоняя их, зло несутся во все стороны черные стальные и бывшие белыми дюралевые осколки…
У позиции АГСа на углу кирпичного сарая взметнулся такой фейерверк. И из самого его центра – не сказочный герой, а знакомый черный силуэт вылетает. К нему еще две тени метнулись, за плечи схватили, за стенку задернули. Вверх пошла осветительная ракета. Неверный фосфорический свет, качаясь, приоткрыл на несколько мгновений удручающую картину. Привалившись к стене, Пушной стоит, левую ладонь к виску прижал. Между пальцами по щеке кровь струится.
– Командир, меня ранило!
И пришла легкость странная. Вот оно, Змей! То, что тебя весь день точило неясной тоской лесного зверя, предчувствующего непогоду. То, что снова подняло с кровати через час после того, как уже в третий раз проверил посты по периметру комендатуры, вызвав недоуменно-тревожные взгляды братьев-омоновцев. Все ясно теперь. Все понятно… Но почему же тогда взбесившаяся кровь в сердце ударила, через сжавшееся в судороге горло прокатилась и тошнотной обессиливающей волной в собственную голову плесканула?
Ах Пушной, Пушной! Не дай Бог!!! Что я тогда твоей Татьяне скажу, когда она придет своего мужа встречать с пятилетней дочкой у подола и двойнятами на руках?..
А ну-ка – все! Волю включить. Сопли подобрать. А то вон и бойцы запсиховали, голоса дерганые, суетятся, топчутся, будто не знают, что с раненым делать. Ну – ранен. Ну – в висок. Раз стоит, значит, живой. Кутузову турецкая пуля вообще через висок глаз вынесла. А он потом и турок драл как сидоровых коз, и судьбу Наполеона своим единственным глазом без всякой подзорной трубы разглядеть сумел.
Первое дело – бойцам командира вернуть, а в уцелевшие мозги – ясность сознания. Чтобы понял человек, что жив, и отдавать его старухе с косой никто не собирается.
– Почему без шлема?! Ты что, специально башку подставляешь?!
Вот это другое дело! Вытянулся Пушной, руку на виске уже не как страдалец держит, а будто честь отдает. Не беда, что как солдат-новобранец – без головного убора и руку перепутал.
– Я в шлеме был! Слетел! Там, за сараем…
– А какого… тебя туда понесло?
– Посты проверял, я ответственный от взвода.
– Ясно. Идти нормально можешь?
– Могу.
– Волчок, Дед, сопроводить в расположение. Коля-один (черт их – близнецов в темноте разберет), мухой к соседям за доктором, Коля-два – найди шлем. Да аккуратно, в полный рост не гуляй, слушай воздух, а то и тебя угостят.
…Пушной на кровати сидит. Док соседский ему голову осторожно бинтует. Свет в кубрике тусклый, так бойцы фонариками подсвечивают, пока он ранку разглядывает и обрабатывает. Небольшая ранка, но кровь обильно идет, сосудик, наверное, какой-то перебило.
– Ну что там у него?
– Осколочек сидит, миллиметра три-четыре. Но вроде не глубоко, не проникающее. Признаков поражения головного мозга нет. Зрачки нормально реагируют. Я ранку сверху обработал. Осколок трогать не стал. Его удалять надо в госпитале. Если все-таки кость пробита, начнет в вакуум воздух засасывать, а у вас тут пылища.
– В какой вакуум?.. Тьфу ты блин! Ну и шутки у тебя, док! Что с ним до утра-то делать?
– Ничего. Присматривать. Если тошнить начнет, температура резко подскочит – немедленно поднимай меня и готовь эвакуацию.
– Может, промедольчику ему, для настроения, чтобы от переживаний до утра башню не сорвало?
До этих слов Пушной молча сидел, даже башкой не крутил, будто все происходящее, включая докторские шуточки, не его касалось. А тут не выдержал:
– Обижаешь, командир! Я что, панику гоню или рыдаю? Все нормально, обойдусь без промедола. Спать только охота. Отходняк, наверное.
– Ладно, дело твое. Но только не геройствуй. Если что не так – не терпи, говори сразу. А то мне твоя Татьяна башку оторвет, и никакая «сфера» не спасет. Кстати, нашли шлем-то?
– А вот, – Коля-два протягивает.
Любопытные чуть лбами не столкнулись, сунулись разглядывать. Не соврал Пушной, точно в шлеме был. Брызги крови внутри на левой полусфере запеклись. Как же такой небольшой осколок защитную пластину пробил? А, вот в чем фокус! Он, судя по всему, спереди, с лицевой стороны прилетел. Но все же помогла титановая шапка своему хозяину. Сантиметра три ребристый кусочек смерти через плотную ткань подшлемника и ватную подбивку шел. Вата клочьями торчит. Она-то и тормознула его, скорость погасила, не дала лишние миллиметры в саперной голове просверлить.
Ну что ж. Все, что можно сделать, сделано. А дальше вся надежда на Господа Бога да на жилистый омоновский организм.
– Свободная смена, отбой! Хорош шарахаться.
…Змей два с половиной часа, усевшись за стол в «штабе», честно старался занять свою голову составлением отчетов, разведсводок, проектами представлений на поощрение бойцов к предстоящему празднику и прочей писаниной. Растворившаяся в крови, но не нашедшая выхода в энергичных действиях лошадиная доза адреналина до предела обострила сознание. И пока одна часть мозга честно трудилась над бумажной дребеденью, вторая так же исправно создавала различные картинки-страшилки, в которых страдающий Пушной умирал от самых непредсказуемых последствий своего ранения.
В половине второго не выдержал. Прихлопнув очередную фантазию как гнусного комара-кровопийцу, Змей встал и через полумрак коридора тихонько пробрался в кубрик. Стараясь не скрипеть половицами, подошел к кровати Пушного, затаив дыхание вслушался…
Со всех сторон неслось разнообразное посвистывание, похрапывание, всхлипывание. Бойцы что-то бормотали во сне, кто-то тяжко ворочался на панцирной сетке. Пушной лежал неподвижно на правом боку, спиной к проходу. Белая повязка с темно-бурым пятном на виске время от времени высвечивалась багровыми бликами пляшущего в печке-буржуйке огня. Дыхания его не слышно. И Змей тихонько, вполголоса спросил:
– Эй, брат-сапер, как дела? Живой?
– Живой, живой! – Пушной повернулся на спину, сел на кровати, подтянув под себя ноги по-турецки, сердито добавил: – Командир, ты восьмой или девятый меня уже об этом спрашиваешь. Только за последние полчаса!
– Ну ладно, ладно. Волнуются, значит, братишки…
– Волнуются, – досада в голосе раненого прошла, уступив место иронии. – Они мне своими вопросами уже вторую дырку в башке провертели. Командир, сделай поблажку раненому – поставь рядом часового, чтобы сочувствующих отгонял. А то еще человек сорок меня не спрашивали, а спать охота – сил нет.
– Котяра!
– Слушаю, командир. – Коренастая фигура проявилась из полумрака кубрика.
– Ты у нас санинструктор?
– Так точно!
– А почему за покоем раненого не следишь?
– Да я их уже гонял, гонял…
– Вот тут, рядом садись и отгоняй любого, кто ближе метра подойдет. А сам днем выдрыхнешься.
– А если кто не послушается?
– От моего имени автоматом по башке и на кухню – картошку чистить на завтра.
– И офицеров?
– Размечтался…
Обманчива тишина кубрика. В разных углах – сдержанные смешки. Обычно дрыхнет омоновский народ как из пулемета поваленный, ни на какую стрельбу, ни на какие взрывы не реагируя. А сегодня вон что творится – сколько не спит. Боятся прозевать, если вдруг товарищу помощь понадобится.
Улыбается в темноте Пушной. Укладывается поудобнее. Горячая, пульсирующая боль в виске притупилась, потихоньку ноет. Неудержимая дремота накатывает. Рядом на школьном стульчике Кот примостился.
– Пушной, тебе сказочку рассказать или колыбельную спеть?
– Лучше спиртику спить.
– Нельзя тебе, братка, пока спиртику. Шибанет в голову, а там – дырка. Могут мозги вытечь.
– Да уж. Как там чукча в анекдоте говорил? Были бы мозги, однако уже бы вытекли.
– Погоди. Вот законопатят в госпитале твой котелок, убедятся ребята, что все в порядке, так тебе этот анекдот каждый второй напомнит… Ладно, спи.
Уплывает на мягких волнах Пушной. Улеглись на самое дно души смертный страх и тоска, неистовое желание выжить, взметнувшиеся было после колючего удара в висок. Излучение сердец братишек-омоновцев ровным теплом разлилось по телу с убаюкивающей уверенностью: все будет хорошо…
Комментарии