Булат ХАНОВ: При описании школы важно избегать благодушия и озлобленности

В новом романе Булата Ханова «Непостоянные величины», вышедшем этой осенью в издательстве «Эксмо», герои пьют «за самую драматическую профессию в мире» – за учителей. «Если бы надо мной занесли меч и дали последнее слово, я бы сказал, что не учил детей тому, во что не верю сам, и не предъявлял им требований, которые не предъявляю и себе», – говорит его герой, 23‑летний интеллигентный педагог из Казани, который на протяжении романа проходит через цепь внутришкольных препятствий и учится ладить с «малолетними бандитами и капризными девочками». В эксклюзивном интервью «Учительской газете» молодой писатель, лауреат премий «Лицей» и «Звездный билет», рассказал о собственном педагогическом опыте и появлении романа.

– Булат, как возник замысел романа о школе?

– Слукавлю, если не скажу, что, устраиваясь в школу учителем русского языка и литературы, я уже вынашивал коварный план накопить материал для книги. Параллельно с преподаванием этим делом в течение года и занимался, собирая в отдельную папку как собственные наблюдения, так и выписки из ученических творений. «Натюрморд», «дедство», несчастная Катерина Петровна, которая «дожевала свой век в старом доме», и сочинение про испытания в «военое время» – все это непридуманные случаи. А вот сюжет про москвича, убежавшего от тепличных перспектив в провинцию, пришел в голову позже, когда в школе я уже не работал.

– «Искусство нуждается в бескомпромиссном и бесстрастном изображении современной школы. Гай Германика преднамеренно сгущает краски, «Физруку» место на свалке, а Алексей Иванов при всем обаянии порой неубедителен в деталях», – рассуждает один из ваших героев. Вы согласны с ним?

– Как выразился агент Смит в гоблинском переводе «Матрицы», «грубовато, конечно, но по существу верно». Школа – это одно из тех явлений, при описании которого принципиально важно избегать благодушия и озлобленности, иначе самые ценные вещи останутся непроговоренными и затемненными. Другое дело, что мне тоже не удалось соблюсти ту степень бескомпромиссности и бесстрастности, которую, быть может, в качестве идеала и мыслит процитированный вами герой. Я лицо заинтересованное, школе не чуждое, мне, как и любому педагогу, сложно рассуждать о ней отстраненно.

– На протяжении книги вы описываете трудных подростков: герой согласно одной из реплик «навостряется «укрощать тигров и змей». А был ли у вас схожий травматический (если его можно так назвать) педагогический опыт?

– За год я сталкивался со всяким, включая приглашение выйти и поговорить один на один. Правда, инициатор разговора мгновенно испугался собственной дерзости и извинился до того, как я отреагировал на такой «челлендж». Педагог должен овладеть множеством навыков, общение с трудными подростками в этот негласный перечень входит. Главное – выстроить отношения со школьниками таким образом, чтобы класс оставался на твоей стороне даже в случаях, когда отдельные ученики провоцируют конфликт.

Что до оценки моего опыта, то травматическим его не считаю. Напротив, за год я ментально окреп и получил прививку от хамства.

– А сильно ли изменилось поколение, описываемое в «Непостоянных величинах», по сравнению с поколением школьников вашего детства?

– Велик соблазн попасть в ловушку и начать противопоставлять свое поколение нынешним школьникам. ВКонтакте, этом коллективном разуме, гуляет множество глупых постов от моих сверстников, которые уверяют, что они последнее поколение, которое играло в прятки, а не в «Доту», что они последние, кого мама звала домой из окна и чьи детские фотографии были сделаны не на телефон. Или последнее поколение, которое умеет любить. У меня нет причин льстить ни своему поколению, ни современным школьникам. Измениться они изменились, даже физически они взрослеют раньше. Мне в 28 лет часто алкоголь без паспорта не продают, а современные старшеклассники уже обзаводятся усами и бородой и на момент выпуска из школы выглядят, пусть впечатление и обманчиво, наторевшими и разочарованными. Они активно, но поверхностно интересуются политикой, подписываются на паблики с картинами мировых художников, записывают рэп и ведут блоги. Они гораздо раньше входят в публичное пространство, и последствия такого входа можно будет основательно проанализировать лет через пять, не раньше.

– Ситуация с гопниками (или, мягче говоря, трудными подростками) столь же неразрешима, как в вашем романе? Достаточно ли для этого учителю коммуникативных навыков и где граница между кнутом и пряником?

– Года два назад Мунира Зарипова, учителя труда из Татарстана, уволили за рукоприкладство. Сохранилось видео, как группа гопников, открыто задиравшая педагога, собралась вокруг него. Они опрокинули верстак, самый наглый поднял на трудовика руку. Тот же борцовским приемом уложил зарвавшегося подростка на пол. Наглец моментально утратил воинственность и завизжал, пообещав нажаловаться на обидчика. В этой реакции вся суть гопников. В большинстве своем они не только подлые, но и до отвращения трусливые. Каждому учителю надо это помнить и изначально вести себя твердо, не покидая притом рамок устава. Если сохранять твердость, то коммуникативных навыков для осаждения трудных подростков хватит. Другое дело, что перековать их вряд ли удастся, только научить их приличиям. Чтобы с младых ногтей прониклись мыслью, что управа на них есть.

Кстати, на Ютьюбе в комментариях под видео с трудовиком все без исключения защищали учителя. Такого единодушия я даже в оценках эфиров с Соловьевым не встречал.

– О главном герое романа «Гнев», университетском преподавателе Веретинском, вы говорите, что его «нельзя назвать успешным, но некоторые преподаватели из романа довольны своей долей». Тихонова из «Непостоянных величин» вы сравниваете с «носорогом – столь же неуместным в окружающем мире». Почему вы стремитесь поставить в центр повествования интеллигентного преподавателя и с чем связана его оппозиционность прагматичной действительности?

– В прагматичную действительность интеллигент отлично вписывается, потому что лишь в ее рамках ему удается оставаться тем, кем он является (или кем себя мнит, как вариант). Этот феномен блистательно описал Джон Уильямс в «Стоунере».

Что до меня, то примерно год назад я всерьез запереживал, что в центр «Непостоянных величин» и «Гнева» у меня поставлены филологи-преподаватели. Пускай у них мало общего, пускай интонация текстов ощутимо различается, но уничижительное выражение «филологическая проза» так и просится на язык, правда же? Филологическая проза, как правило, безжизненна, манерна и пугающе герметична, а еще, будучи суррогатом, она до некоторой степени ловко имитирует достойные образцы.

Лишь затем я сообразил, что ни в «Дистимии», ни в рассказах подобных героев на переднем плане нет. Да и новый роман, работу над которым завершаю сейчас, ни на «Гнев», ни на «Непостоянные величины» не похож. Стараюсь не повторяться, хотя содержательно тексты, безусловно, пересекаются.

– А вообще кто такой интеллигент в наше время?

– Если нейтрально, тот, для кого интеллектуальная деятельность является основной и кто активно следит за интеллектуальной жизнью, ее тенденциями и сменами парадигм. На основе этого утверждения интеллигенцией могут считаться ученые, писатели, философы. Отдельные университетские преподаватели, учителя, журналисты, студенты. Почему нет? Если в значении положительном, то интеллигент – это тот, кто постоянно отмечает в себе репрессивные порывы и одергивает себя, когда его тянет вбить в чью-то голову сомнительную истину, тем самым насладившись своими исключительностью и искушенностью. Если судить так, то Роман Тихонов из «Непостоянных величин» интеллигентом является, а Глеб Веретинский – нет.

– Согласно мнению одного из героев романа «это импотенция правового государства, когда учителя штрафуют на треть заработка за нехорошее слово, тогда как ученику, пославшему педагога из той же школы на три буквы, лишь грозят пальцем». Вы согласны с вашим героем в описании этого негативного явления? Если да, где его истоки?

– Очевидно, что учитель в России сегодня беззащитен перед произволом учеников, давлением родителей и требовательностью администрации. Это не дает, разумеется, педагогу морального права выражаться нецензурно, так как в этом случае он демонстрирует слабость и роняет свое достоинство. Но оставлять безнаказанной грубость детей еще хуже.

Основная причина, по которой учителя (не конкретного преподавателя, а профессию в целом) не уважают, заключается в его низком заработке. Когда школьник понимает (а понимает он это очень быстро), что перед ним человек, который получает за свой изнурительный труд 15‑20 тысяч рублей, почтением к такому специалисту, облапошенному на системном уровне, ученик не проникнется. Давайте честно: многие считают учителей неудачниками и мало кто мечтает, что его ребенок станет учителем. Футболистом – другое дело. Сделайте педагогу зарплату в сто тысяч, и тогда школьник осознает, что перед ним профессионал с высоким статусом, субъект, признанный властью и по достоинству ею оцененный. А бюджетные средства на такую зарплату можно найти, введя прогрессивный налог для олигархов. Или проявив законотворчество в отношении тех же футболистов. В долгосрочной перспективе Россия от этого только выиграет. Правда, у капитализма память короткая, на долгосрочную перспективу он не заточен.

– Поговорим о географической локации романа «Гнев». Вы пишете: «Казань вовлечена в процессы, свойственные неолиберальным экономикам. <…> Вселенная схлопывается до размеров хештега. Торговые центры заманивают в свои сети акциями на еду, кинотеатрами и мелодичной музыкой. Количество рекламы на каждом углу так велико, что горожанин обречен на компульсивный невроз с подергиваниями век и прочими телесными реакциями…» В новом романе действие тоже происходит в Казани – и «неолиберальный» невроз узнается. Важно ли вам, что интеллигент ощущает себя не­устроенным именно в современном большом городе?

– Речь скорее не об интеллигенте, а об усредненном субъекте вообще. О том, кто просыпается по будильнику, едет на работу и, оттрубив смену, возвращается домой, чтобы перезагрузиться для следующего рабочего дня. Перед его глазами мелькают тысячи картинок, но он слишком устал, чтобы всматриваться в них и тем более им доверять. Я говорю о пролетариате в самом широком смысле слова.

Какой бы маетной ни была жизнь в крупном городе, она привлекательна. Здесь больше возможностей для самоопределения, для выбора профессии, для совершенствования навыков, для развлечений, для эскапизма, наконец. В крупном городе больше означающих, здесь твое бессознательное работает на всю катушку. Неустроенность большого города привлекательнее устроенности в деревне, например.

– Ваш герой задается вопросом по отношению к школьникам, кто перед ним – «потенциальные друзья из числа врагов? Заблудшие души? Овцы, настроенные против пастыря? На четверть исписанные тетради?». А как бы вы сами ответили сейчас на этот вопрос?

– Школьники – это очередное поколение, которое имеет право на ошибку. У них есть потенциал, однако не стоит их гнобить и обличать, если они его не реализуют.