Братья меньшие

И час, и два (и уже не помню, сколько до этого прошло) на все четыре стороны света одно и то же: серые знойные барханы, склоны которых сплошь утыканы буровыми вышками, столбами. В низинках между песчаными холмами – маленькие мертвые озерца. Чаще черно­маслянистые, но попадаются и зеленые, красноватые, фиолетовые. И ни одной живой души вокруг. Где я? На какой планете? Километрах в десяти от моря вдруг заметил на чистом горизонте темную неподвижную полосу. Туча?

– Может, уже и туча, – зло сказал пожилой шофер, – но дождя от нее не жди. Это наш знаменитый сажевый завод. Кому, зачем сажа, не знаю, а нам на головы – это точно…
Шоссе плавно закруглилось и умчалось к буровым, торчащим над барханами. Шофер высадил меня, и я продолжил путь к восточному побережью Каспия по такыру. Глиняная корка хрустела под ногами. Часа через два вышел к другому шоссе, которое вело к приморскому городку. Чтобы попасть туда, нужен был особый пропуск, поэтому и добирался я туда таким кружным путем.
Было знойно и безветренно, но шагалось бодро – море совсем рядом. На сером асфальте виднелись свежие смоляные заплаты, ровно и экономно стелилась дорога среди песков. Вдруг услышал звук – не то скрип, не то повизгивание. Сначала подумал, что-то трется, поскрипывает в рюкзаке. Но прислушался – там лишь булькала вода во фляге. Солнце било в глаза, и белой птицы не было видно в вышине. Шагов через пятьдесят все повторилось, но теперь сбоку. Я сошел с дороги и спустился в ложбинку. Увидел… сразу увидел собаку… Потом еще одну и еще… Три собаки завязли в смоле, присыпанной пылью. И не подумаешь, что смола – пятачок твердого сухого такыра. Рыжий тощий пес лежал отдельно на боку, прерывисто и жарко дышал, подергивая длинным языком. Две лапы торчали, как палки, хвост и две другие лапы были погружены в смолу. Черный пес был почти полностью утоплен в ней. Жил один глаз – наполовину белый, наполовину коричневый. Лишь маленькая щелка оставалась у края пасти. «Пф-­пф­-пф» – пена пузырилась и тут же превращалась в черную жижу. Сверху на животном лежал другой черный пес с седой полоской вдоль носа. Это он время от времени скулил. Из глаз текли и текли слезы. Я вылил на него оставшуюся во фляге воду. Влага смочила шерсть и рассыпалась шариками по смоле. Я продолжил путь. Все ближе море. Голос собаки за спиной все тише, слабее…
Чужая, другая жизнь обычно скрыта от нашего прямого поверхностного взгляда. И лишь усиленное внимание, терпение, интерес к деталям иногда позволяют удовлетворить любопытство и разглядеть, пощупать суть. Важно при этом оказаться в нужное время и в нужном месте. Дорога для меня – это часто именно то нужное место, где познаешь истину, и то нужное время, чтобы ее пристальнее разглядеть. Разные зверушки в дороге нередко оказываются моими спутниками. Не знаю, почему (смутно догадываюсь, правда), но так случается часто. Нередко прямо на дорожном полотне. Или на обочине. Вот бабочка села на руль, вот собачка подбежала, разделила со мной трапезу, вот застыла на камне ящерка. Вот лежу под кустом в траве, устал, отдыхаю. Надо мной склонилась травинка, по которой ползет букашка. Травинка согнулась. Букашка остановилась, повисла между небом и землей. Где земля, где небо? Куда ползти? К земле? К небу? Вот летит чайка с камышинкой в клюве. Вроде бы ясно, куда и зачем. Вдруг порыв ветра, струя под крыло. И птица, отклонившись от маршрута, отдалась движению воздуха. Свободно, легко и красиво она некоторое время парила в его потоках, и чувствовалось, что это ей доставляет огромное удовольствие. Камышинка между тем оставалась в клюве, и, когда ветер переменил направление, чайка продолжила полет к гнезду. Я лежал на теплом ракушечнике, в который лениво плескалась волна, а за ней до самого горизонта простиралось бирюзовое море, и думал, что не зря свернул с маршрута и прикатил к этому пустынному азовскому берегу – отмылся, отдохнул, отошел от велосипедной гонки по жаркой магистрали. На суше я повел себя точно так, как чайка в голубом небесном просторе.
Взгляд вдаль, по сторонам, но прежде всего под колеса. Очередная рытвина-«черторой» может оказаться роковой. Главное – успеть притормозить или прижаться к обочине. В этот раз пришлось резко замедлить бег из-за трех ежиков, что переходили дорогу. Мать и два детеныша вдруг застыли посреди шоссе. Трое колючих, однако беззащитных здесь, на оживленной трассе, серых живых комочков. Я остановился, осторожно перенес их через дорогу. Зверьки тут же исчезли в траве. А однажды на моем пути оказалась черепаха. Медленно, очень медленно (так она двигается, так и живет) ползла она по асфальту. Пришлось остановиться, бережно взять в руки и «внушить» ей, что так на шоссе вести себя нельзя. Я стараюсь грубо не вторгаться в чужой, но далеко не чуждый мне окружающий мир. Хотя и приходится. Но делаю это осторожно, с оглядкой. Общаясь с братьями меньшими, я нередко ловлю себя на мысли, что мои слова, обращенные к собаке, кошке, змейке, муравью, птичке, отзываются той или иной их мыслью. Животное выражает ее голосом, позой, взглядом. Иногда я пробую облечь эту мысль в слова. Привычные и понятные нам, людям…
Кстати, многие путешественники в своих дневниках писали о встречах и «общении» с братьями меньшими. «Одним из оставшихся спутников «Спрея» был дельфин, сопровождавший нас добрую тысячу миль. Он довольствовался отбросами, которые я кидал за борт. Так как дельфин был ранен, он не рисковал далеко уплывать, боясь стать добычей хищных рыб. Я очень привык к этому дельфину и узнавал его по шрамам. Изредка он отплывал от «Спрея» и однажды после нескольких часов отсутствия вернулся в сопровождении трех желтохвосток – дальних родственниц дельфина. Животные держались все время вместе и разъединялись только в момент опасности или при преследовании добычи. Частенько их жизни угрожали голодные акулы, появлявшиеся возле моего судна, и не раз дельфины с трудом спасались от нападения. Их способы избегать опасностей были настолько интересными, что я мог подолгу наблюдать за ними. Когда акула приближалась, они мгновенно бросались в разные стороны, и акула – этот свирепый морской волк – преследовала одного из участников стаи, теряя из виду остальных. Через некоторое время стая снова встречалась у одного или другого борта «Спрея». Дважды я обманывал хищников, буксируя за «Спреем» блестящую сковороду, которую акулы принимали за плоскую рыбу. Как только акула пыталась схватить приманку, я стрелял ей в голову» – это строки из книги первого человека, совершившего одиночное кругосветное плавание, – канадско-американского мореплавателя и исследователя Джошуа Слокам «Один под парусом вокруг света». Подобных историй и свидетельств с разными действующими лицами и вариациями можно много встретить почти во всех дневниках и записках путешественников всех времен и народов.
Так уж устроен человек: он чаще всего шаги (и даже шажки!) своей жизни сверяет с шагами других людей. А если их рядом нет? Тогда приходится прибегать к помощи наших братьев меньших, с ними вести безмолвный диалог. Для насущных нужд путешественника в условиях дикой природы он бывает весьма продуктивен. Под одной старинной картиной, на которой изображен казак, можно прочитать подпись: «Откуда я родом взялся на свете? Всякий из вас хочет знать приметы. Женщин в Сечи немае, всякий то добре знае. Разве скажеш – из рыбы родом или из пугача дед мой плодом?» Вольные чайки или стремительные щуки были родоначальниками обитавших по берегам Днепра запорожских казаков, трудно сказать, однако несомненно, что запорожцы в походах (очень часто и в быту) стремились копировать зверей, птиц, рыб, пытались даже во всем уподобиться им. Есть, кстати, полулегендарные сведения о казацких воинах-зверях.
…Очень часто (почти всегда!) на дорожных протяжениях попадаются раздавленные ежи, черепахи, ужи, собаки, коты, лисы. Никто не хоронит животных, никто не убирает останки. Печально. Кто, кому и когда перешел дорогу? Мало всем места на планете? Под стремительными колесами старших продолжают гибнуть братья меньшие. А что родители? Никогда не забыть мне тех трех собак, увязших в смоле. Или вот еще эпизод из аргентинского велосипедного вояжа. Дорога от знаменитого водопада Игуасу пролегла через сельву. Ее жизнь была скрыта в густых зарослях, куда трудно пробиться даже воображению. Но иногда она выплескивается на обочину. Вот ребятишки сгрудились возле броненосца, которого переехала машина. Он истекал кровью, но еще дышал, даже пытался ползти. Мальчуган в цветастых трусиках взял его на руки и понес к хижинам. Авось там найдется лекарь, который поможет бедному зверьку. Нередко в траве рядом с шоссе попадались цветастые бабочки. Красивые, но мертвые. Может, от выхлопных газов, а может, сбитые порывами ветра от проносящихся на бешеной скорости автомобилей или испуганные ревом двигателей.
Мы шагаем вслед за прогрессом. Он несется вперед, как правило, не оглядываясь на нас. Дальше, мощнее, быстрее. Мы боимся не успеть, опоздать. И все же иногда посреди дороги останавливаемся. И задумываемся. Стремительность наших асфальтовых протяжений – это стремительная поступь цивилизации. Часто именно на дорогах, по которым день и ночь мчится к своему неизвестному будущему человечество, очень зримы пагубные последствия этой стремительности. В виде погибших под колесами разных транспортных механизмов трупов наших соседей по планете. Братьев меньших. Четвероногие и пернатые, ползающие и плавающие обитатели планеты – наши соседи. Так распорядилась природа. Мы называем их братьями. Только меньшими. Но все равно как бы родственниками. А с родней и отношения должны быть особые. Главное – ответственные. Старшие братья, как правило, опекают младших. Как правило, но не всегда. Нередко младшие братья по мере взросления опережают старших и в умственном развитии, и в моральном становлении. Соответственно к ним переходит и ответственность не только за братьев и сестер, но и за всю родню. Кстати, по обычному праву (негласному закону) некоторых стран младшие братья обязаны оставаться с родителями и докармливать их. Если считать природу нашей общей матерью, то в конце концов с ней останутся братья меньшие. Куда при этом денутся братья старшие и что с ними станется, не так уж важно. И такое может произойти.
…Дорога в Монголию пролегла через Бурятию. В тридцати километрах от ее столицы Улан-Удэ в селение Верхняя Иволга находится духовная столица буддистов России – Иволгинский дацан. Перед входом в этот монастырский комплекс у ворот стоят ритуальные барабаны-хурдэ. Паломники крутят их, одновременно загадывают желания и оставляют возле барабанов монетки. Их у меня негусто. Желаний, правда, поболее. Но все они после двухмесячного скитания по Сибири какие-то очень уж приземленные. К небесам с ними негоже обращаться. Но барабан я все равно несколько раз провернул. Даже молитву прочитал: «Ом ма ни бад мэ хум… Ом ма ни…» Наверное, молитвенные слова тут произносятся другие. Хотя бы те, которые начертаны на наружной части барабана. Буддисты веруют, что каждое вращение хурдэ равняется прочтению всех этих молитв. Но мне почему-то запала в память именно эта фраза. Накануне я прочитал ее на склоне священной горы, возвышающейся над Верхней Иволгой. Лама, который приютил меня на ночь, перевел: «В пользу всего живого в мире». Что-то вроде этого. С такой молитвой утром я и вошел в ворота Иволгинского дацана. С ней на следующий день и отправился в дорогу. Она продолжается до сих пор. По крайней мере, у меня.