На доске – портрет Владимира Высоцкого и строчки из его стихотворения: «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души…»
Урок начинается с песни Высоцкого «О фатальных датах и цифрах» в исполнении автора, после чего учащиеся знакомятся с тем, как звучала в первоначальном варианте финальная строфа:
Да, правда, шея длинная – приманка для петли,
А грудь – мишень для стрел, – но не спешите:
Ушедшие не датами бессмертье обрели.
Так что живых не слишком торопите.
Размышляя над тем, что побудило поэта перечеркнуть это четверостишье, приходим к выводу, что Высоцкий был наделен способностью, свойственной большим поэтам, – умением сокращать, расставаясь с уже написанным. Этого, пожалуй, не скажешь о признанном в те годы, в отличие от Высоцкого, поэте Евгении Евтушенко, который мог высокомерно заявить, что «Высоцкий не стал ни большим поэтом, ни гениальным певцом, ни тем более композитором». Приводим для примера разрешенную в пору хрущевской оттепели тему штрафных батальонов и сопоставляем два текста, две баллады.
После чтения и совместного обсуждения стихотворений Евтушенко «Баллада о штрафном батальоне» и Высоцкого «Штрафные батальоны», не можем не согласиться с мнением исследователя творчества Владимира Высоцкого Владимира Новикова: «Евгению Евтушенко тема штрафников понадобилась для того, чтобы уладить отношения с советской властью, в очередной раз попросить у нее прощения, заверить верхи в своей любви к Отечеству, а перед либеральным читателем слегка порисоваться в роли «штрафника». Ничего похожего нет у Высоцкого, которому даже и думать некогда о том, насколько его песнь крамольна, некогда смотреть на себя со стороны – он полностью захвачен общим чувством, находя для его выражения самые беспощадные, жесткие, колющие слова».
Может быть, нежелание признать явное превосходство начинающего автора приводило к снисходительному наставничеству:
И мне давали добрые советы,
Чуть свысока, похлопав по плечу,
Мои друзья – известные поэты:
Не стоит рифмовать «кричу»-«торчу».
Более тесные отношения были у Высоцкого с поэтом Андреем Вознесенским. Последний был членом художественного совета театра на Таганке, песни на его стихи исполнялись Высоцким в спектакле «Антимиры». В свою очередь Вознесенский посвятил Высоцкому свой замечательный «Оптимистический реквием». Высоцкий гордился этим посвящением. В основу этого стихотворения легло трагическое событие, случившееся в июле 1969 года во время Московского международного кинофестиваля, о чем вспоминает в своей книге «Прерванный полет» Марина Влади. После того как ученица прочтет эти воспоминания, ученик читает «Реквием оптимистический» А.Вознесенского.
При желании недочетов в текстах Владимира Высоцкого можно отыскать немало. Можно взять, к примеру, уже звучавшую песню «О фатальных датах и цифрах»: Маяковский выстрелил себе в сердце, а вовсе не «лег виском на дуло», а Есенин в 30, а не в 26 лет «слазил в петлю». А знаменитая «Нейтральная полоса»? И нейтральных полос на границах СССР с другими странами нет, и с Пакистаном наше государство никогда не граничило, а песня существует. И еще какая песня!
После прозвучавшей «Песни о нейтральной полосе», размышляя о несоответствиях, встречающихся не только у Высоцкого, но и у его великих предшественников, устанавливаем причину возникновения и неустранения подобных явлений. Поэт наслаждался буйством творческой фантазии, и влекомый наитием пленник вдохновения освобождается от пут условностей. В благодарность за мгновения творческого восторга поэт сохраняет гениальные несоответствия как свидетельство божественной гармонии, рожденной в хаосе вдохновения. Как не вспомнить здесь сказанное Александром Пушкиным по поводу Корана: «Плохая физика, зато какая поэзия!»
Должно быть, эта поэтическая смелость, это «высокое косноязычье», равно как и нестандартность поведения самого автора, настораживая многих, мешала его официальному признанию. А всенародная слава при этом раздражала, а кого-то вообще настраивала враждебно.
Воздавший должное после смерти поэта Александр Дольский еще при жизни Высоцкого писал:
В королевстве, где всем снились кошмары,
где страдали от ужасных зверей,
появилось чудо-юдо с гитарой,
по прозванью Разбойник. Орфей.
Колотил он по гитаре нещадно,
как с похмелья Леший бьет в домино,
и басищем громобойным, площадным
в такт ревел, примерно все в до-минор…
О реакции Высоцкого на эту пародию Дольского ничего не известно, а вот на пародию Хайта – Хазанова обиделся всерьез: «Омерзительная, на мой взгляд, пародия…»
Сам Высоцкий никогда не опускался до пасквильянства по отношению к своим недругам: зная себе цену, он умел быть снисходительным по отношению к ним.
А во взаимоотношениях с товарищами был предупредителен и чуток. Ученик от лица Вениамина Смехова вспоминает концерт 1974 года в Набережных Челнах: «Выступали в шатре. Зрителей три тысячи. Демидова читает Блока. В зале – мрачный скепсис. Мне уже прямо говорят: «Давай отсюдова…» И вдруг вышел Высоцкий, отодвинул меня, тишина… И он сказал: «Если вы, такие-сякие, сейчас же не замолчите, вас уважать не буду, выступать не буду, потому что вы сейчас обидели не только моих друзей, но и артистов высшего класса… Ребята, продолжаем…» Я прочел Маяковского, пел Золотухин. В зале хоть и молчат, но идет напор: давай быстрее. А потом вышел Высоцкий. Я даже не стал его объявлять, только начал… И лавина аплодисментов. В зале высветились лица… А потом автобус с Высоцким подняли на руках… А 1 июля Высоцкий и несколько коллег отправились в Елабугу. О катере договорился Высоцкий. Всю дорогу он пел свои песни, «отрабатывая катер».
Как много ему приходилось отрабатывать в этой жизни! Далее мы вместе с Михаилом Шемякиным вспоминаем об одном из концертов в 1977 году в Париже: «Этот концерт был как раз в тот день, когда погиб Саша Галич… Он пел, а я видел, как ему плохо. Он пел, и у него на пальцах надорвалась кожа. Кровь брызгала на гитару, а он продолжал играть и петь. Высоцкий все-таки довел концерт до конца. Играл блестяще!..»
Об этом же вспоминает жена Шемякина Ревекка: «Это был страшный концерт, Высоцкому было плохо, плохо с сердцем. В зале, конечно, никто ничего не знал, но мы-то видели! Высоцкий пел, пел как всегда замечательно, – но мы-то знали, какое это было напряжение!.. Страшно…»
Страшно было и другое: поэт, так себя растрачивающий, рассчитывать не мог на реальную помощь тех, кто просто обязан был эту помощь оказать, ограничиваясь при этом ничего не стоящими обещаниями. Далее ученица рассказывает: «Однажды в Театре на Таганке министр культуры Екатерина Фурцева любезно поинтересовалась:
– Володя, как вы живете?
– Живется трудно.
– Что так? Помочь не могу?
– Можете. Откройте шлагбаум между мною и теми, для кого я пою…
– Приходите прямо ко мне. Вот вам мой телефон. Я, конечно, помогу.
Высоцкий позвонил на следующий день.
– Подождите минутку…
Звонил по нескольку раз в день. Фурцева явно избегала разговора с помощью проверенного способа».
0б этой истории Высоцкий поведал Аркадию Райкину во время их встречи в июне 1972 года, на которую он приехал вместе с Золотухиным. «Мы вышли в переднюю, – вспоминается в книге Федора Раззакова «Я, конечно, вернусь…», – в дверях стоял Высоцкий.
– Ради бога извините, что я без предупреждения приехал не один, но Валера сказал, что умрет, если я не возьму его с собой. Он вас обожает и давно мечтал о встрече с вами».
О встрече с самим Высоцким мечтали тоже многие, но как часто тягостны и нежелательны были эти встречи!..
Вспоминая, как в сентябре 1978 года во время гастролей в Ставрополе после концерта поблагодарить Высоцкого пришел за кулисы тогдашний секретарь крайкома КПСС Михаила Горбачев, который поинтересовался у поэта: «Мы ничего не могли бы для вас сделать? К нам на днях пришла партия шведских дубленок…» Высоцкий улыбнулся: «Спасибо … Не надо». А на следующий день он был приглашен к директору ликероводочного завода. Вот как об этом вспоминает организатор концертов Николай Тамразов: «Высоцкий согласился, потому что его просила приехать в гости работавшая в филармонии старушка. Когда мы приехали, то оказались в роскошной квартире, икра, раки… Высоцкий был недоволен. Просили спеть и т.п. Мы узнали, что раки, оказывается, пролежали в ванной с молоком: они пили молоко, облагораживая свою суть. Узнав об этом, Высоцкий сказал: «Совсем обалдели: раков – в молоке! Люди сошли с ума…»
После чтения стихотворения В.Высоцкого «Случай» звучат в исполнении автора три первых куплета его песни «Натянутый канат».
«Бой со смертью» – это не просто строчки из песни, это его жизненная позиция, это состояние его души, играющей «на разрыв аорты». Основываясь на воспоминаниях современников, учащиеся рассказывают о том, как в июне 1979 года Высоцкого сразу же после спектакля пригласили в Минский Дом кино. Около 7 утра вернулся в гостиницу, а в 10 за ним уже приехали, ибо 750 человек ожидали в зале. В 11 вызвали «скорую», сделали укол. В 12 встал с постели, взял гитару и сказал: «Поехали». Концерт начался во втором часу и длился более часа.
На одном из последних концертов в Калининграде в июне 1980 года у Высоцкого пропал голос. Он вышел на сцену, взял аккорды, но петь не смог. Целый час он читал стихи, отвечал на вопросы. Закончил словами: «Я, конечно, вернусь…» Он еще не ушел за кулисы, как в зале зазвучала фонограмма его песни. Высоцкий нашел в кулисе щелку и, не отрываясь, смотрел в зал. В глазах чуть ли не слезы: «Они сидят! Они все сидят!» Ни один человек не ушел, пока звучали его песни.
После этих воспоминаний звучат 4-й и 5-й куплеты «Натянутого каната» Высоцкого. А затем – в исполнении учащихся воспоминания Вениамина Смехова и Аллы Демидовой:
«В декабре 1977 года на представлении «Гамлета» зал в Марселе был полон. Высоцкий с гитарой уже устроился у сцены. Юрий Петрович Любимов сказал: «Вот что, господа. Прошу каждого быть начеку. Врачи очень боятся: Высоцкий очень ослаблен. Надо быть готовыми. Высоцкий не просто артист. Это особые люди-поэты. Но мы сделаем все, чтобы риск уменьшить. Если, не дай бог, что случится, – наш Стас Брытков появляется, он как бы из стражи короля, берет принца на руки и быстро уносит со сцены, а король должен скомандовать в размере Шекспира: «Опять ты, принц, валяешь дурака? А ну-ка, стража! Забрать его…» И всех прошу быть как никогда внимательными… Надо, братцы, уметь беречь друг друга… Ну, идите на сцену… С Богом, дорогие мои…»
«Так гениально, – вспоминает Алла Демидова, – Высоцкий не играл эту роль никогда, это уже было состояние не «вдоль обрыва, по-над пропастью», а – по тонкому лучу через пропасть. Он был бледен как полотно. В интервалах он прибегал в гримуборную, и его рвало в раковину сгустками крови. Марина, плача, руками выгребала это. Высоцкий тогда мог умереть каждую секунду. Это знала она. Это знал он сам – и выходил на сцену. И мы не знали, чем и когда кончится этот спектакль. Тогда он, слава богу, кончился благополучно…»
Благополучно все обошлось и через два года, в июле 1979 года, во время гастролей Высоцкого по Узбекистану. В Навои его спас от клинической смерти Анатолий Федотов, которому, к сожалению, год спустя не доведется повторить спасение Высоцкого, ушедшего из жизни 25 июля 1980 года в 4 часа утра.
После чтения стихотворения Андрея Вознесенского «Памяти Высоцкого» вспоминаем о том, как в далекие сороковые случилась у маленького Володи Высоцкого встреча, о которой поведал нам Павел Леонидов: «На Зацепе была столовая. Там работала официантка, звали ее Евдокия. Странная она была: копила деньги по копейке, чтобы потом кому-нибудь отдать… Она поглядела на маленького Володю, погладила по голове и сказала: «У пацана сердце без кожи. Будет не жить, а чувствовать, и помрет быстро. И хорошо, что быстро, потому как отмучается».
А сам Высоцкий заметил как-то Владимиру Конкину, глядя на идущий за окнами ливень: «Если я когда-нибудь утону, то всплыву, вверх по течению…»
Песня «Корабли постоят и ложатся на курс…» завершает наше занятие.
Олег ПАРАМОНОВ, учитель года России-1993, заслуженный учитель России, преподаватель русского языка и литературы школы №57, Брянск
Комментарии