Борис ПОКРОВСКИЙ: Жизнь должна идти в ногу с оперой

Княгиня Елена Павловна, супруга великого князя Михаила Павловича (сына Павла I), безумно любила музыку. Под ее покровительством было основано Императорское русское музыкальное общество, с которого начиналась Московская консерватория. Когда нужны были деньги, она не скупилась, однажды продала даже свои бриллианты. В 1871 году консерватория была вынуждена арендовать новое здание, то самое, что располагается на Большой Никитской, 13. Потом его выкупили. В 1898 году открылся Малый зал. Затем, когда удалось получить значительные пожертвования на строительство (оно обошлось в один миллион), был построен Большой зал – первый в России концертный зал, созданный исключительно в музыкальных целях. 7 апреля 1901 года прошла церемония его освящения. С того дня минуло ровно сто лет, а в Большом зале Консерватории, повидавшем на своем веку много потрясений, звучит музыка.

Московская государственная консерватория имени П.И. Чайковского открыла цикл “Корифеи отечественного искусства – в Московской консерватории”. Суть его во встречах с выдающимися мастерами старшего поколения и в проведении ими факультативных курсов для студентов и выпускников. Обоюдный интерес той и другой сторон в такого рода мероприятиях не вызывает сомнения: кто, как не подлинный участник событий, представитель определенной эпохи, впитавший в себя ее особенности, может рассказать о времени, давно ушедшем. И кто, как не юное музыкальное поколение, станет жадно ему внимать.
Право открытия цикла было предоставлено знаменитому режиссеру оперы Борису Александровичу Покровскому. Не столь давно Большой театр снова ввел в репертуар его постановку “Евгения Онегина”, воплощенную на сцене еще в… 1944 году. Покровский работал с Прокофьевым и Стравинским; список знаменитых людей, с которыми свела его судьба, можно продолжать очень долго. Когда-то его, восьмилетнего, однажды и навсегда покорила галерея 5-го яруса Большого театра, куда он взбирался по лестнице.
– Знаете ли вы, что такое галерка? – спросил Борис Александрович. – Там сидели безбилетники-академики, доктора, студенты, бандиты. Там бурно и жарко обсуждались спектакли. Я мог спорить с усатым профессором о достоинствах тенора или баса. Он пытался мне возражать. Я был воспитан той лестницей, на которой простоял свое детство… Люди часто говорят: “Опера – это ерунда”. Позвольте возразить, опера – это театр, причем в высшей степени поразительный, потому что действия и чувства в нем выражены музыкой.
То, о чем рассуждал Борис Александрович в лекционном зале консерватории, наверняка пригодится будущим артистам в дальнейшем. Речь идет об особенностях оперной режиссуры. Большинство вокалистов, как правило, поют произведения неграмотно, не проанализировав их действенную основу. Как тут не обратиться к Станиславскому с его вечными “что?”, “для чего?” и “как?”. Каждое мгновение на сцене у артиста должна быть задача. Он должен действовать. Нагружать его действием – частичная забота режиссера. В то же время вся гамма мизансцен уже заложена композитором, в том числе и гамма эмоций. Ее важно расшифровать, внимательно прочитав партитуру.
Борис Александрович приводит интересный пример такого “раскодирования”. “Царская невеста” Римского-Корсакова. Сцена в Александровской слободе, когда Любаше, влюбленной в опричника, нужно достать зелье, способное погубить красоту соперницы Марфы. Ночью, одна, через всю слободу, она ищет дом Бамелия, у которого оно есть. Как бы построил действие режиссер драматического театра, не знакомый с музыкальной грамотой? Скорее всего в задачу актрисы входило бы проявить как можно большую осторожность. Но приходит дирижер, играет оркестр, звучит фортиссимо! Это заложено композитором. Почему? Потому что Любаше не до осторожности, ей все равно, она в отчаянии из-за холодности возлюбленного.
– Я – консерватор и никогда этого не скрывал. И поэтому не выношу, когда в партитуру лезут грязные руки невежд. Добавляя в нее так называемые режиссерские находки, нужно прежде всего осознать, для чего они там и несут ли вообще смысловую нагрузку. В Лондоне как-то одна знаменитость ставила “Евгения Онегина” Чайковского. По его соображениям Татьяна должна была писать письмо в очках. “Почему?”- спросила актриса. Пораженный ее неумением логически мыслить, режиссер объяснил, что Пушкин говорит в поэме, что, мол, Татьяна в юности много читала, значит, испортила зрение, и в сцене бала она, помните, интересуется, кто это там смотрит, то есть не видит этого человека…
Артист – человек подневольный, подписал контракт – обязан играть, но подлинное искусство от пошлости он отличать должен. Для этого существуют Мастера, у которых есть что передать молодым. И тем более приятно, когда молодежь, которой иногда для подлинного понимания классики нужно “переболеть” “тяжелым” роком и эстрадой, приходит к Мастерам.
– Я уже очень много живу на свете, – говорит Покровский, – И все больше верю в то, что именно классическое искусство, и в частности музыка, становится не только спасителем, но организатором душевного благополучия современного человека. Я очень переживаю, когда телевидение показывает безвкусицу и неприличные вещи. Я понимаю, что сейчас тяжелое время, но это тем более не дает права превозносить и делать нормой второстепенные по вкусу и уровню культуры развлечения. Но среди молодых есть много людей, понимающих, что именно душевное здоровье – залог каких-то организационных и политических решений. Без культуры и красоты не может быть надежд на обновление.
– Но есть ли у нашей культуры потенциал, чтобы выстоять против такого напора пошлости?
– У нас есть великолепное прошлое. Мы пренебрежительно и невнимательно относимся к культуре прошлого. Я говорю не только о музыке.
– Но прошлое – это прошлое. А если взять, например, современное исполнительское мастерство?
– Артист стремится побольше заработать, а это можно там, где легче, где можно пойти на уступки. Оперное искусство, к сожалению, требует к себе большого внимания и приличной финансовой поддержки. Это искусство дорогое, само по себе оно существовать не может. Оперные театры всегда поддерживались правительством, и в этом его прямая выгода. Общество надо воспитывать, чтобы оно преуспевало в экономике и политике… Нельзя безразлично относиться к тому, что исполнители и композиторы уезжают за границу, где могут заработать. Их не заменишь. К сожалению, сократился поток произведений от молодых композиторов. Театры не всегда могут поставить их – материально невозможно. А новое и неожиданное должно присутствовать в искусстве.
– Покровский – священническая фамилия…
– Да, у меня дедушка был священником, он служил в церкви на Варварке. Кстати, когда я был молодым, очень часто ходил в церковь, и с нее началось увлечение театром. Я воспринимал службу как своеобразное театральное действо.
– Можете ли вы назвать событие, которое в ХХ веке было наиболее вам дорого?
– Это 1937 год. Меня тогда послали на практику в город Горький, ныне Нижний Новгород. Я ставил дипломный спектакль в Театре оперы и балета имени Пушкина. Это был большой успех. Не потому, что я хороший режиссер – меня встретили настоящие мастера, замечательные артисты, дирижеры, режиссеры. Второе событие – приглашение работать в Большой театр.
– В апреле Большой зал Консерватории отметил 100-летний юбилей. А в марте был юбилей Большого театра – 225 лет. Эти два юбилея мы отмечаем в особое время, когда высокое искусство вынуждено считаться с реалиями так называемого “рынка”. Может ли оно “ужиться” с ним?
– Большой театр всегда был эталоном, и любое правительство хотело его “приручить”. Но он охватывает только Москву, а этого мало. На гастроли поехать непросто. Это плохой признак, когда искусство не востребовано… Между тем у нашей нации есть большие возможности: возьмите детей, которые прекрасно играют и могли бы совершать великие музыкальные подвиги. Но… Невозможно поставить культуру в рыночные условия. Невозможно экономические отношения переложить на искусство. Его надо лелеять и охранять! Культурно одичавшая страна не устоит на ногах…
– Опера должна идти в ногу с жизнью?
– Жизнь должна идти в ногу с оперой! Я много видел и слышал прекрасного, поэтому твердо могу сказать: опера должна сохраняться как эталон чистоты. Нет смысла делать из искусства прошлого “искусство будущего”, вставляя в готовое произведение какие-то вроде современные детали. Театр должен развиваться по традициям. Традиция – это лестница к вершинам. Для того чтобы подниматься по ней, надо найти, проанализировать, суметь увидеть то золотое, что превратит спектакль в необходимость для всех. И тогда это золотое станет традицией. На Западе директора театров требуют, чтобы опера была скандальной, это привлечет публику. Но на рынке хорошо жуликам, потому они и процветают, а опере там плохо. Да не только опере, культуре в целом. Опера – это великое проникновение в мир, который нельзя определить словами, а можно только душой постигнуть его. Счастье – это музыка, которая ведет душу. Если я беру оперу, я ставлю ее “чисто”, ничего не добавляя, не улучшая. Особенно подчеркиваю это слово – “улучшать”. Еще Стравинский умолял меня: “Ничего не меняйте и не улучшайте, иначе вы будете врать”. В “Войне и мире” он не позволил изменить ни одной мизансцены. Путь к “улучшению” ведет к пакостям необыкновенным.

Виктор БОЧЕНКОВ,
Наталья АЛЕКСЮТИНА