Борис ГРЕБЕНЩИКОВ:

В эксклюзивном интервью «Учительской газете» нам хотелось спросить Бориса Борисовича и о том, как он (и он ли) раскрутил Виктора Цоя, и о том, чем ему не понравился фильм «Лето», и о Майке Науменко, и о том, курировал ли КГБ питерский рок-клуб, и о том, боролся ли он с советской властью своим имиджем и песнями или это было просто веяние моды. Но особенно хотелось спросить его о том, каково жить, когда тебе немного за тридцать, а тебя всесоюзно вдруг признали богом. Если кто-то не помнит, сделал это режиссер Сергей Соловьев в фильме «Асса». Мальчик Бананан с Крымовым едут в трамвае. Крымов спрашивает: «Кто это?», имея в виду Гребенщикова. А тот отвечает: «Только такой необразованный мурзик, как вы, может не знать песен Гребенщикова. Он бог, от него сияние исходит». А на пороге 1987 год… Тем не менее мы изловчились и, чуть сгладив пафос, вопрос этот задали. Первым номером. А все остальные вопросы… задали по приказу сердца, а не сиюминутных желаний. Они подождут.

– Вспоминаю детство: в конце восьмидесятых ваше имя превратилось в культ. От сочетания «Борис Гребенщиков» веяло какой-то метафизикой. Вы сами почувствовали тогда, что выросли в нечто большее, чем просто человек?
– Конечно, нет. Общество имеет дело с иллюзией, которую зовут так же, как и меня, – Борис Гребенщиков. Можно назвать это образом, созданным массами. По счастью, я настоящий с ним никак не связан. Этого не было в молодости, нет и сейчас. Я занимаюсь своим любимым делом. И радуюсь, когда у меня это получается. Я обычный формальный человек.
– Трудно перечислить, в каком количестве проектов вы участвовали вместе с Сергеем Курёхиным. Вы были друзьями и соратниками. Вместе поднимали на поверхность целые культурные пласты. И тут же создавали новые, свои. Не буду вдаваться в подробности, о ваших отношениях и совместных делах известно многое. Скажите просто: вы скучаете по Сергею?
– Я не скучаю по Сергею. Этого нет. Я как любил его тогда, так люблю и сейчас. Разница только в одном: тогда он был, а теперь его нет. Больше никаких изменений. Все очень просто. Фигура Курёхина очень важна для меня. И для страны в целом. По счастью, внимания к нему с каждым годом становится все больше.
– Тогда переместимся на Запад. В 1989 году вам довелось познакомиться с целой плеядой мировых рок-звезд. Но меня больше других интересует Дэвид Боуи. Расскажите о нем то, что есть у вас на сердце. Каким вам запомнился Боуи?
– Я многое почерпнул от Дэвида в самом простом человеческом плане. Я увидел и прочувствовал, как ведет себя человек, который находится на высшем уровне звездности. Согласитесь, выше звезды, чем Дэвид Боуи, в этой конкретной деятельности представить себе трудно. Я увидел, как по-настоящему велики эти люди. Потому что они, будучи на самом верху, значительно человечнее и заботливее любого из нас. Казалось бы, все должно быть наоборот. А оказалось, чем выше человек, если это настоящий человек, тем он внимательнее и более чутко относится к окружающим. Он знал поименно весь техперсонал на любой концертной площадке, где работал, представляете? Это признак настоящего короля. Вот так короли себя и ведут. Плюс Боуи – британец. А как известно, королевский британский дом, его представители не забывают, как зовут человека, даже если они встречали его один раз и было это 50 лет назад. Это не только о Дэйве и британской короне. Это и группа Blondie, Игги Поп, Дэйв Стюарт, все они отличаются этим качеством – внимательностью к людям. К сожалению, России это не свойственно.
– Понятно, что объяснять смысл своих произведений кому-то – это глупо. Но объясняете ли вы себе то, что к вам приходит? «Ага, вот эта строчка, наверное, об этом, а вот та – о том»? Иными словами, склонны ли вы привязывать свою поэзию к каким-то конкретным вещам и явлениям?
– Не бывает поэтических строк о чем-то. Так может рассуждать лишь человек, который не знает, что такое поэзия. Ни самому себе, ни кому бы то ни было другому я не объясняю своих песен. Все давно объяснил философ Платон. Существует идеальный мир, где все и происходит. Все, что в физическом мире, – это лишь проекции, отражение того мира. Поэзия связана с идеальным миром. Поэтому какой-то факт или процесс, происходящий в мире идей, «спускаясь» в наш материальный мир, может иметь отношение к множеству самых разных вещей. Иногда может казаться, что они совсем не связаны друг с другом. Но это на наш конечный взгляд. Взор бесконечности – он другой. Его и выражает поэзия. И каждая трактовка верна. Ты это видишь так, я – иначе. И оба мы правы.
– Раз уж мы заговорили о Платоне, давайте вообще о философии. Как думаете, конечна ли она? Или пока существует человек, будет и философия? Фукуяма заявил о конце истории. Постмодернисты своими трудами заявили о конце философии. А вы?
– Вообще я мало интересуюсь философией. Всегда найдутся люди, которые вместо того, чтобы жить, будут объяснять жизнь. Меня такой подход совершенно не занимает и не интересует.
– Допустим. Тогда так: может ли политика быть духовной?
– Я думаю, что политика может быть духовной. Вспомним хотя бы о далай-ламах. Но, как правило, духовность мешает людям воровать, поэтому выбирать все равно приходится. В современном мире, насколько мне известно, большая часть политиков занимаются именно воровством. Новый путь в политике, новая политическая теория? Честность. Вот принципиально новая концепция для политики. Все очень просто. Усложнений не требуется. Но нам до этого еще долго ехать на черных «мерседесах». То ли дело Швейцария – там управленцы высшего звена ходят пешком, ездят на общественном транспорте. Они не прячутся от населения за тонированными стеклами. И не делят людей на простых и элитариев. Теперь подумайте, далеко ли нам до такого?
– Кто знает, где именно тормознут черные «мерседесы» добросовестные гибэдэдэшники и каким именно цветом запылает светофор? Скажите, период 1965‑1975 гг. вы считаете золотым веком в современной музыке? Все новое, все вечное создавалось именно тогда. Восхождение на престол арт-рока, к примеру.
– Я больше склонен говорить о шестидесятых. Начиная от интересных вещей в джазе и заканчивая психоделией. Но все кончилось летом 1969 года. Арт-рок – это уже больше семидесятые. И мне очень многое нравится из этого направления. Вообще я создаю специальные play-листы по каждому десятилетию и их обнародую. Все потому, что очень многие меня спрашивают об этом. Вопрос стоит либо в плоскости «Посоветуйте, что послушать?», либо в плоскости «А что вам нравится самому?». Вот я и решил просто выкладывать свои музыкальные пристрастия на всеобщее обозрение.
– Доводилось ли вам общаться с лидером King Сrimson Робертом Фриппом? Я вспоминаю радиопередачу, которую вы вели. Ехал как-то в машине, переключил волну, а там вы рассказываете о том, как и где в Питере доставали пластинки Crimson…
– С Робертом Фриппом сложно встретиться, он весьма замкнутый. Я был на его концерте, но вот лично не общался. А вообще в King Crimson у меня играет друг – барабанщик Джереми Стейси. Он записывался на моем альбоме «Время N». Кроме того, играл с нами живьем. Что касается Фриппа – он странный человек. И очень интересный. На мой взгляд, он один из лучших композиторов ХХ века.
– Спрошу вас о феномене «отживших звезд». На Западе такого не бывает. У них человек либо умирает, либо остается звездой до конца дней. Нельзя себе представить бывшую звезду Элтона Джона или Тома Уэйтса. Есть пограничные явления: были годы, лишенные активности у Джона Леннона. Родоначальник Pink Floyd Сид Баррет почти сразу после записи первого альбома отошел от дел. Но они из умов и музыкальных коллекций тысяч людей никуда не делись. У нас же их целая куча, не стану перечислять. Фигуры вроде Андрея Губина, Юры Шатунова…
– А это были звезды? Разве? То, что называется советским и постсоветским искусством… все это кажется мне унизительным. Оно было создано, чтобы содержать так называемый советский народ в духовной нищете. Жаль, что народ не прозревает и сегодня. Поэтому я ничего не могу сказать о феномене отживших звезд, потому что это были не звезды, я не знаю, кто это такие. В этом и других смыслах у нас все не просто плохо, а очень плохо.
– Борис Борисович, буду чередовать музыкальные вопросы с не вполне музыкальными… Что вы думаете о настоящем патрио­тизме?
– «Патриотизм – последнее прибежище негодяя» – доктор Самуэль Джонсон. Я не имею представления о действиях патриотов – куда они идут, куда маршируют, я этого не знаю и не слежу за ними. Я знаю одно: все, кто торгует страной, жулики и негодяи. Нельзя торговать тем местом, где ты живешь. Как говорил один мой знакомый даосский монах, если продать путь, будет не по чему идти. Вы говорите о настоящем патриотизме? Так вот, это совсем страшно. Скажите мне, кто, кроме последнего мерзавца, будет торговать любовью к матери? Верно – последний мерзавец. Не бывает патриотизма настоящего и ложного. Если данное слово звучит – это уже торговля, это бренд определенного свойства и назначения. В священной книге христиан, в Евангелии, Христос говорит: «Не будь, как фарисеи, не показывай свою молитву. Пойди домой, затвори дверь твою и тогда молись». Вот все эти ребята почему-то никак не хотят слышать Христа, хотя как раз для патриотов его слова должны быть высшей истиной.
– «Рок-н-ролл мертв, а я еще нет» – спели вы когда-то. Рок конечен? Он может закончиться? Или рок ни при чем, закончились слушатели? Они мертвы, а не явление, называемое роком?
– Почему-то никто не хочет вспомнить, что означают такие слова, как «рок», «джаз», «буги-вуги». Ведь это определения, характеризующие активность определенного свойства между мужчиной и женщиной. И все. Это умереть не может, так ведь? На этом держится существование человечества. Что касается рока как музыки, вы совершенно правы, люди становятся глухи. Не рок мертв, а слушатель мертв, все верно. Все это описано в замечательной книге Германа Гессе «Путешествие на Восток», рекомендую.
– Как, по-вашему, существовал ли Дон Хуан?
– Тот, кто называется в книгах Кастанеды Доном Хуаном, сам говорил, что его личное бытие абсолютно не важно. Существовал ли Гендальф или Лао-цзы? А существовали три мушкетера? Все это абсолютно не имеет значения.
– Исихазм является практикой, о которой имеет право знать каждый православный христианин, наравне с причастием, соборованием и так далее. Почему-то священники об этом мало говорят. Или вовсе не говорят. А медитацию зачастую приравнивают к бесовщине. Скажите, исихазм и медитация – это одно?
– Любая медитация – это, в частности, и исихазм. Любое переключение внимания с внешнего мира на внутренний есть исихазм. А священники бывают разные. Не все из них приходят в профессию по зову сердца.
– Давно ли вы общались с Пелевиным и что думаете по поводу его отсутствия в медийной среде?