Больше, чем Моцарт

Однажды великий пианист Свято­слав Рихтер написал в своем дневнике: «Ну что это с Моцартом? У кого же он действительно получается?» И действительно, маэстро называл Моцарта своим самым трудным композитором и много раз повторял, что не может «ухватить его», чем больше пытается, тем больше тот ускользает. А что же происходит с образом Моцарта «на театре»?

За ответом мы с вами отправимся в Театр имени Евгения Вахтангова. Первой премьерой 102‑го сезона на большой сцене стал спектакль «Амадей» режиссера Анатолия Шульева – диалог о противостоянии двух композиторов.

Известно, что основатель театра Евгений Багратионович Вахтангов помогал Константину Сергеевичу Станиславскому репетировать роль Сальери в 1915 году на сцене Московского Художественного театра. В самом Вахтанговском «маленькую трагедию» Пушкина поставил в 1959 году Евгений Симонов, Моцарта в ней играл Юрий Любимов, позже – Алексей Кузнецов, который, узнав о планах вновь представить историю Моцарта и Сальери на вахтанговской сцене, пожелал постановке XXI века «не быть скучной».

Что-что, но скучно зрителям все три часа точно не будет! Изящный, стильно-пастельный, наполненный ироничными импровизациями и сегодняшними каламбурами, спектакль рассказывает историю, сюжет которой каждый знает наизусть. Дело происходит в Вене. Антонио Сальери (Алексей Гуськов), известный столичный композитор, неожиданно знакомится с Вольфгангом Амадеем Моцартом (Виктор Добронравов) и с ужасом понимает, что лучшей музыки, чем творения зальцбургского провинциала, он никогда не слышал. Что делать? Как пережить поражение? Уж не остановить ли выскочку, который пишет «больше, чем музыку»? Ответ на вопрос, действительно ли Сальери отравил Моцарта, много лет назад дал Александр Сергеевич. Наше все утвердительно разрешил этот давний спор, а мы ему доверились.

Конечно, защитников Сальери в каждом веке отыщется немало, вам расскажут, что Антонио Сальери написал более 40 опер, 36 лет занимал пост придворного капельмейстера, воспитал величайших учеников – Бетховена, Шуберта, Листа. Бюст Сальери занимает свое почетное место в Парижской опере. Талантливый композитор и педагог отравил соперника из ревности и зависти – возможно ли такое? Пушкинский миф стал проклятьем Сальери, поэтому зрителям в зале вместе с Алексеем Гуськовым предстоит сложный путь избавления от шлейфа штампов. «Меня интересует тема фатальной несправедливости, которая существует в природе, – говорит режиссер Анатолий Шульев. – Одного наделяют талантом, другого – нет, мы можем этого даже не понимать и потому сильно страдать».

Реальна ли история отравления Моцарта руками Сальери или художественно домыслена – разве так важно? Пушкину она дала возможность сформулировать величайшую константу о том, что «гений и злодейство – две вещи несовместные». Вахтанговский же спектакль, пожалуй, вовсе о другом. Моцарт, создающий «больше, чем музыку», давно стал для нас «больше, чем Моцартом», застывшим неприкосновенным авторитетом. Но тот же Рихтер видел в Моцарте не музейный экспонат, а живого человека, мечущегося между светом и тенью.

Взяв за основу пьесу британского драматурга Питера Шеффера, в вахтанговском театре придумали историю не столько о непреодолимом чувстве зависти посредственности к гению, сколько о двух половинках одного целого. Судите сами. Когда-то в молодости Сальери заключил сделку с Богом, пообещал отказаться от любых мирских удовольствий, только бы стать великим композитором. Ему кажется, что он идет на самоотречение, на пожертвование ради одной Музыки, но на самом деле из-за неимоверного тщеславия. Только бы стать первым, и чтобы мир крутился вокруг него. Обещание Сальери сдерживает и заслуженно ожидает награды. Теперь ему все должны! Но появление юного гения Моцарта ломает логическую и поверенную алгеброй картину мира Сальери. Моцарт – повеса, балагур, забияка, легкомысленный вихрастый мальчишка, и это никак не мешает его божественному дару. Этакий «Фигаро здесь – Фигаро там», он записывает ноты без единой помарки, ведь у души без фальши не бывает черновиков. Он открыт миру, любит жизнь, черпает в ней вдохновение и проявляет стальную волю, только когда речь заходит о музыке: «Много нот в моем сочинении? Нет, столько, сколько нужно, ваше величество. Хотите оперу запретить? А она уже написана. Здесь, в голове». Его волшебные звуки, словно пение птиц: они украшают мир, ничего не ожидая в ответ. И под его музыку как зачарованные танцуют все, включая сильных мира сего.

«Гениев назначает Бог, с ним невозможно договориться. Тыкнет пальцем наугад – и гений готов. А нам-то что делать? – обиженно спрашивает в финале Сальери и отвечает: – Жить. Просто жить. Заповедь «не укради» я нарушил еще в юности, я обокрал себя. Сам у себя украл жизнь».

Сальери Алексея Гуськова – просто чеховский дядя Ваня с его «пропала жизнь». Он не подсыпает яд в бокал Моцарта, но он его действительно убивает. Единственный, кто способен в полной мере оценить гениальность Моцарта, он не помогает ему, когда может, а, наоборот, дает советы, ведущие к гибели. Моцарт, как мы знаем, умер в 35 лет в полной нищете и был похоронен в общей могиле как последний бедняк. Мог ли благополучный и обласканный королевским двором Сальери помочь ему получить место, хорошее жалованье, улучшить условия его жизни? Безусловно. Но не стал. Услужливо склонившись, тихо, даже деликатно, он, словно паук, плетет сети, в которых Моцарт неостановимо движется к разорению и смерти.

Говорят, Сальери придумал легенду об отравлении Моцарта, чтобы хотя бы этим войти в истории, ибо прославиться было его заветным желанием. Но вахтанговский Сальери в финале прозревает, поднимаясь до высот трагедии. Развеваются седые кудри полубезумного старика, который только на пороге смерти понял, где ошибся. Кажется, что у него даже есть шанс что-то исправить. Почему нет? Пока человек живет здесь, на земле, все еще можно изменить. И только Моцарт в алом бархатном камзоле замер на графитовой скале, где-то там, ближе к небесам. Звучит его музыка, которую он оставил нам навсегда.