Большая часть молодежи меня не знает,

Большая часть молодежи меня не знает,

или Чиновники не должны рассчитывать на розы

Мы познакомились с ним в 1989 году, когда Андрей, тогда аспирант Уфимского авиационного института, приехал в Москву и работал в оргкомитете студенческого форума. Энергичный провинциальный мальчик мог затеряться среди не менее энергичных столичных юношей, но этого не произошло, потому что Андрей был не просто энергичен, а умно энергичен. Немногие умели так работать, думать, предлагать такие решения, которые можно было реализовать и, самое главное, которые были нужны как воздух для того, чтобы стали молодые жить не так трудно, как до сих пор. Прошло чуть больше пяти лет. И вот я иду на встречу с Шароновым – председателем Государственного комитета по делам молодежи, самым молодым министром в правительстве Черномырдина.

– Андрей, я шла сейчас к вашему комитету, путаясь в коммерческих киосках, рынках. У вас никогда не возникает ощущения, что Комитет по делам молодежи находится, так же, как и этот дом, на задворках?

– У меня не ощущение, не впечатление, а твердое убеждение, что это так. Работа с молодежью для правительства – дело новое и, на мой взгляд, не совсем желанное. По крайней мере до недавнего времени это было так. И центристы, и левые, и правые теперь говорят, что молодежь в большинстве своем выборы проигнорировала. Хорошо, что говорят так, во всяком случае хорошо, что им стало ясно: молодежью надо серьезно заниматься. Выборы стали звонком – власть забыла о молодежи, молодежь забыла о власти. Непонятно, что вредней и для кого.

– В прошлом году мы отмечали десятилетие с тех пор, как провели год молодежи. Что изменилось за эти десять лет?

– Ситуация сегодня напоминает двугорбого верблюда. Начиная с 1985 года, когда международная общественность в лице ООН, других международных организаций обратила внимание правительств разных стран на эту проблему, стало непрестижным не обращать внимания на молодежь. Некоторые политические и государственные деятели стали заниматься этим из показушных соображений, но, как ни странно, и это привело к решению реальных молодежных проблем. И у нас в стране тоже. В 91-м году в тогда бывшем СССР был принят первый закон о молодежи, и с этого времени ситуация меняется в лучшую сторону, идет в гору. Хотя и медленнее, чем нам того хочется, но формируются атрибуты молодежной политики. Но, с другой стороны, к сожалению, ситуация ухудшается, потому что теряется, растрачивается, безвозвратно уходит вся та материальная база, которая в советский период работала на молодежь. И несмотря на то, что принят Закон РФ о государственной поддержке детских и молодежных организаций, утрачиваются старые возможности поддержки молодых людей. И я об этом говорю постоянно при встречах с моими руководителями в правительстве.

– Трудно ли молодому министру попасть на прием к премьеру, вице-премьерам, другим министрам?

– Проблем нет. Конечно, Черномырдин принимает меня не так часто, как хотелось бы, но за осень 1995 года личных встреч было две, мы подробно обсудили и ситуацию, и те меры, которые предпринимаются и которые можно предпринять. Что касается рабочих вариантов, то я несколько раз в неделю встречался с вице-премьером Ю.Ф.Яровым, который курировал социальный блок и являлся, как говорится, моим непосредственным начальником. Недостатка в общении и обмене информацией я не испытываю. Не проходит недели, чтобы мы не встретились и не обсудили какую-то проблему с министерствами-партнерами – Минобразования, МВД, Минсоцзащиты, Госкомвузом и т.д.

– А с Минобороны?

– Я перечисляю обычно шесть постоянных партнеров, но и с Минобороны, МИДом, Комитетом по санэпиднадзору, Министерством по туризму и спорту мы работаем постоянно. Прибавьте еще несколько десятков региональных структур, и сложится достаточно широкая картина нашей совместной деятельности с теми, кто занимается проблемами молодежи.

– Вы общаетесь только с госструктурами?

– Мы, можно сказать, сами новая структура, поэтому и начали работать по-новому сразу. Денег нет в том обьеме, который позволил бы реализовать все наши планы. Поэтому мы вынуждены прибегать к услугам негосударственных служб, которые, как свидетельствует международная практика, работают эффективнее, потому что работают не только за зарплату, но и по убеждению, по интересу, потому что им интересно реализовать себя в такой форме.

– Комсомол достаточно успешно занимался патриотическим воспитанием. Вы взяли на себя эти функции?

– Во-первых, мы не наследники комсомола. Мы заняли ту нишу, которая с его уходом оказалась свободной. Во-вторых, думаю, что патриотическое воспитание граждан – чрезвычайно слабое место в государственной политике вообще, и в молодежной в частности. Причем в государственной политике не только в образовательной или социальной сфере, к которым у нас всегда пытались и пытаются свести патриотическое воспитание, но и в области стратегического выживания, стратегических перспектив России, в области национальной безопасности. У нас нет общего патриотического воспитания, общество разлагается изнутри, на молекулярном уровне. И это потому, что у каждого человека происходит ныне некая эрозия ценностей, она размывает границы дозволенного, и тем самым расшатывается общество изнутри. Оно теряет библейские, общечеловеческие ценности. Члены общества перестают дорожить своей страной, не готовы отстаивать ее интересы, защищать ее.

– Вы были сторонником отсрочки студентам? Почему?

– Мое отношение к проблеме “служить или не служить” заключается в том, что, пока будет возможность, как говорят студенты, “косить” от армии, большинство молодых людей будут прибегать к этому способу. Я сторонник того, чтобы молодой человек в обязательном порядке проходил государственную службу. А она может быть любой – в армии, в больнице, во внутренних войсках и т.д. У меня перед глазами опыт организации военной службы в Израиле. Там молодой человек в принципе не может сделать карьеру, если не прошел военную службу. Но там, при всей жесткости и даже милитаризованности духа этого народа, существует множество возможностей для его сыновей и дочерей. Тебе не надо сейчас служить по каким-то причинам, хочешь учиться, работать – можешь пойти на службу после окончания учебного заведения. Тогда будет несколько “но”, с которыми ты обязан считаться: будешь служить дальше от дома, дольше и т.д. Выбирай, что для тебя сегодня лучше, привлекательней, что будет лучше и привлекательней в дальнейшем.

– Почему никому не приходит в голову, что армия может стать школой, где молодой человек за время службы мог бы получить профессию, специальность, образование в рамках школы, техникума, может быть, даже вуза? Негосударственные вузы, кстати, уже пробиваются в воинские части со своими образовательными проектами.

– Я разговаривал на эту тему с многими представителями Министерства обороны. Мне кажется, существует некий порочный круг. Они говорят: как мы можем решить эту проблему, если у нас такая сложная ситуация с набором молодежи в войска? А набор и дается им тяжело потому, что в армии мало гражданских институтов. Мы говорим: армия непопулярна. А почему? Да потому, что она закрыта от гражданских институтов из-за попытки иметь все свое, в том числе и правосудие, главная задача которого, судя по всему, – скрыть все факты. Не будет нормальной ситуации до тех пор, пока дознание, принятие решений будет осуществлять командир части, который не заинтересован в том, чтобы выносить сор из избы. То есть нам надо сообща сделать армию как можно более открытой, это поможет уйти от негативного образа армии, который сейчас существует, и сделать службу для молодежи привлекательным делом.

– В этом году был большой конкурс в вузы. Это хорошо. Но вот студенты живут плохо, с каждым годом все хуже и хуже. Сколько мы ни говорим о платном – бесплатном образовании, о кредитах, ничто так и не решается. Что-нибудь делает ваш комитет для того, чтобы облегчить положение студентов?

– Финансовые возможности, к сожалению, не дают нам серьезно вмешаться в решение проблем стипендиального обеспечения студентов, материальной помощи, выделения кредитов и т.д. Любое законодательное решение предполагает выделение соответствующих средств для реализации решенного. Если нет средств, то не надо и решений, иначе это подорвет доверие к власти. Единственное, что мы пытаемся делать, так это оказание поддержки студенческим общественным организациям, прежде всего профсоюзам. Поддерживая их самодеятельность в широком смысле, мы содействуем в организации временной и вторичной занятости студентов, потому что без подработки студент ныне прожить не может. Главное, чтобы он занимался этой работой законно, легально, чтобы ему было удобно совмещать работу с учебой, с будущей специальностью. Можно сказать, что кое-какую нормативную базу для этого мы создали. И это очень важно, чтобы студент имел права, а не был зависим от хороших или не очень хороших отношений с начальником-работодателем.

– Студент работает, учась в институте, а потом становится никому не нужным безработным после получения диплома. Парадокс! Службы занятости выпускниками не занимаются, куда им податься, на кого рассчитывать?

– Распределения, как раньше, нет. Но и студент пошел другой. Более прагматичный, чем лет 15 тому назад. Сейчас, поступая на первый курс, студент знает, что ему не гарантировано распределение, что все зависит от будущего работодателя и от него самого, от того, каким он будет специалистом. Раньше все уже на первом курсе знали, что “машина” высшего образования довезет до места, самое главное в нее сесть. Теперь нужно наращивать свой потенциал, доказывать свою конкурентоспособность. Студенту предлагают контрактную систему, подписание контракта при поступлении в вуз, и об этом он должен заботиться сам не меньше, чем вуз. Что же касается будущего трудоустройства, то в Санкт-Петербурге себя очень хорошо зарекомендовала так называемая “молодежная практика”, когда студент практикуется на месте будущей возможной работы и за полгода до диплома может зарекомендовать себя наилучшим образом (зарплату ему платит Фонд занятости). В других городах успешно работают молодежные и специализированные студенческие биржи. Мы весьма прагматично оцениваем деятельность служб занятости, а ведь они могут много, в том числе, например, указать вузу на перепроизводство специалистов в той или иной сфере, предложить поменять профиль на тот, что пользуется спросом.

– Вы заметили, мы очень редко сегодня говорим о молодежной науке. Раньше была система НТТМ, но она рассыпалась при перестройке. Что пришло взамен?

– Система НТТМ рассыпалась не потому, что началась перестройка, а потому, что она оказалась купелью, люлькой для новых бизнесменов. Они разорвали эту систему на части, и вырос тот же “Менатеп”. Сейчас есть научно-технический совет инновационного творчества молодежи, который я возглавляю по постановлению правительства, мы пытаемся возрождать некоммерческую часть той прежней системы, чтобы через систему конкурсов поддерживать молодежную науку. Здесь, конечно, монополия принадлежит не нам, первую скрипку играет Миннауки, работают Госкомвуз, Минобразования. С этими ведомствами у нас есть совместная программа “Шаг в будущее”, очень эффективная и результативная, мы вскладчину поддерживаем ее при большом участии небюджетных средств.

– Что интересного появилось в работе вашего комитета с будущими политиками, которые пока еще учатся в школе?

– Мы сотрудничаем с детскими организациями, которые работают по программе “Я – лидер”. Есть программы, предусматривающие деловые игры для ребят 5-7-х классов, их встречи с действующими политиками. У ребят есть возможность применить свои знания, примерить политическую деятельность на себя, понять, где недостатки, где достоинства того или иного политика. Интересно, что, когда собираются взрослые политики, выясняется, что у них нет общих точек соприкосновения, у будущих политических лидеров-школьников они есть уже сейчас, они в состоянии проявить гораздо большую терпимость друг к другу, чем их старшие товарищи. Я, конечно, условно говорю о старших товарищах. Трудно говорить, что кто-то из этих ребят – законченный либерал-демократ или коммунист. Мы берем за правило не обострять такие темы в разговоре, это остается за рамками. На мой взгляд, нужно как можно больше давать ребятам обьективной информации, чтобы позже их выбор был осознанным. А не наоборот: сначала “завербовать” в партийные ряды, а потом формировать мировоззрение с учетом партийной принадлежности. Убежден, что наша ошибка в том, что мы не отделяем понятие “демократия” как исторической ценности от реальной управленческой практики, от того, как это происходит у нас сейчас. В сознании подростков оказывается, что демократия – это “Петров плюс Сидоров”, которые, сукины дети, воруют, грабят, с которыми не хочется иметь никаких дел. Базовых представлений о демократии, ее истории, иных образцов повседневной практики они, к сожалению, не получают. А потому в конце концов от демократов уходят. Последние выборы в Госдуму это показали. Кстати, и ТВ им не помогает понять сущность демократии. Мы участвовали в цикле телепередач “Арбатский парламент”, и это была по сути дела единственная передача за последние годы, в которой с молодежью говорили на серьезную тему в доступной для них форме.

– Отойдем от политики, давайте обратим наш взор на искусство, литературу. Что удается в этой сфере?

– Претендовать на то, чтобы управлять желаниями и творчеством молодой интеллигенции, смешно. Мы сотрудничаем с теми организациями, которые проводят конкурсы, фестивали. Пытаемся возрождать такие хорошие вещи, как “Кожаный мяч”, “Золотая шайба”, “Белая ладья”. По самым скромным подсчетам, в них принимали участие раньше около 10 млн. ребят, сейчас – около 3 млн. Это тоже очень много, причем проведение всех туров, кроме финального, оплачивают регионы, местные органы управления. Есть еще одна сумасшедшая идея – Артиада, которая предусматривает конкурсы, подобные олимпийским, но в искусстве. Эта идея может вырасти в нечто интересное. Когда Кубертэн начинал олимпийское движение, то это кому-то тоже казалось смешным.

– Ваша работа трудна? Не хочется ли вам все бросить, уйти? Или рассчитываете на розы от благодарной молодежи, на череду значительных постов в будущем?

– Гибельно, когда человек сам начинает себе планировать карьеру как череду должностей, одна другой лучше. На розы не рассчитываю – большая часть молодежи меня не знает. И это нормально, я работаю не потому, что жду за то благодарности. Я готовлю себя к будущему, понимая, что министр, председатель Госкомитета – это не профессия, важно сохранять конкурентоспособность. Я получаю третье – юридическое – образование, учу иностранные языки, пишу докторскую диссертацию. Почему я не ухожу? Потому что то, чем я занимаюсь с 1989 года, стало обретать некие стабильные черты, потому что никто уже не сомневается, что все это государственная деятельность, предмет государственной заботы. Я хочу, чтобы максимально эффективно действовала вся система работы с молодежью. Для меня это сверхзадача. Как развернутся события дальше, мне сказать трудно. Да и на самом деле мне эти гадания неинтересны. Мне интересно добиться какого-то значительного реального результата, и надеюсь, это наконец произойдет.

Виктория МОЛОДЦОВА