На чтение: ≈ 15 мин.В издательстве «Время» вышла новая книга Льва Айзермана «Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе». О чем размышляет знаменитый московский учитель, публицист, добрый друг и постоянный автор «УГ», ясно из названия: о судьбе школьного курса литературы. О том, каким он был вчера. Во что переродился сегодня. И выживет ли завтра. А если все-таки выживет, то не превратится ли в лежачего больного, которому все, конечно, сочувствуют, но в глубине души не могут удержаться от знаменитого пушкинского «Когда же черт возьмет тебя?!». Горькое, надо сказать, раздумье. Зато честное. И необычайно живое. Местами спорное, полемичное, о чем сам автор предупреждает еще в начале пути, в первых строках предисловия. Потому что если книга не зовет к спору, зачем ее вообще писать.
Не мы таки, жизнь такаГлавы первой части под общим названием «Время» не совсем о литературе. Точнее, не только и не столько о ней. Больше о людях и их отражениях в зеркале строк и слов. О том, что читали, писали, о чем рассуждали и мечтали подростки 60-х годов прошлого века и их ровесники из «нулевых» нынешнего столетия. Сравнение, естественно, не в пользу наших юных современников. Однако это не банальные вздохи из серии: мол, в наше время и небо было голубее, и деревья зеленее, и вода мокрее, но выводы, подтвержденные документально – цитатами из школьных сочинений. 1964 год. Тысяча сто тридцать девять старшеклассников Москвы (сегодня бы их назвали фокус-группой) пишут о том, какое произведение современной отечественной или зарубежной литературы произвело на них наибольшее впечатление. Лидируют романы Михаила Шолохова. За ними проза Даниила Гранина, Юрия Бондарева, Константина Симонова. Здесь же Аксенов, Солженицын, Айтматов. Из иностранцев – Ремарк. Все же на дворе «оттепель», а значит, есть возможность пусть для небольшого, робкого, но при этом весьма интеллектуального маневра. Но авторы не думают о том, насколько оригинален или, напротив, традиционен их выбор. Они, по возможности искренне, пишут о том, как, пройдя сквозь страницы, впервые по-настоящему осознали, что такое война, дружба, честь и предательство. А вот уже работы второй половины 2000-х годов. Вопрос вполне конкретный: «Что вас больше всего волнует в русской классической литературе?» Десять человек в 2006-м и пять в 2008-м отвечают коротко и ясно: «Ничего». «Это давно минуло, это в большинстве своем та жизнь, которую прожили они». «Классика больше никому не нужна. Ее проходят в школе, а за стенами школы все знания о том или ином произведении выбрасываются». «Теперь, если какая-нибудь Катерина изменит своему мужу Тихону, вряд ли она будет сильно волноваться по этому поводу и тем более топиться в реке». «Почему русская классическая литература терпит поражение перед современной литературой?.. Хорошо раскрученные книги – легкие… Человеку не нужна сложная литература, которая несет слишком много информации… Раскольников в первой части убивает старуху, а всю оставшуюся жизнь кается. Весь день в школе разногласия, конфликты, дома хочется отдохнуть, а тут мне надо читать про угрызения совести». И так далее. Чем дальше, тем жестче.К счастью, автор, учитель с 60-летним стажем и нелимитированным запасом профессиональной и человеческой мудрости, далек от того, чтобы обвинять и «разить мечом широким» любого, кому еще двадцать не стукнуло. Он скорее анализирует причины «приватизации молодости» – мощные, ничем не сдерживаемые информационные потоки, «Я-центризм» современного общества, успех любой ценой как единственное мерило смысла жизни, стремление казаться, а не быть, которое нынче воспитывается уже с первых школьных шагов. Никого не интересует, что ты понял, почувствовал и пережил, важно, что заучил, вызубрил, чтобы вовремя поставить галочку в нужном тестовом окошке. Зачем читать многотомные романы, кому нужны рожденные писательским воображением художественные миры и вселенные (время нынче, как известно, деньги), если можно узнать содержание, пробежав за десять минут две странички краткого пересказа? «Не мы таки – жизнь така», как говорит герой популярного нынче детского, кстати, фильма.Подпишусь под каждым словом Льва Соломоновича, но при этом не удержусь всего лишь от одного вопроса, раз уж учитель сам позволил мне, читателю, вступить с ним в умозрительную дискуссию. Кто стоит у истоков всех этих невеселых перемен? Кто сегодня руководит реформами, вытравляя из школы вообще и с уроков литературы в частности бьющуюся мысль и живое чувство, подменяя их канцеляризмами и лженаучностью? Кто первый еще в конце 80-х оживил древнее «цель оправдывает средства», а в 90-е окунул нас с головой в хаос передела мира? Не те ли самые старшеклассники, что в 60-е и 70-е так искренне восхищались Шолоховым, Граниным и Айтматовым? Что ж теперь пенять на юность, искренне убежденную, что Татьяна Ларина дура безмозглая, своими руками отринувшая счастье в тот самый момент, когда оно было так возможно… Современные школьники всего лишь дети своих родителей. Другой вопрос, все ли потеряно или еще можно что-то исправить…Иду на вы…Центральные разделы «Педагогической непоэмы» – «Тупик» и «Экзамены» – посвящены вопросу, пожалуй, самому болезненному для сегодняшнего словесника, будь то коренной москвич или учитель малокомплектной таежной школы в Западной Сибири: нынешняя методика преподавания литературы, безжалостное сокращение часов и варварские современные формы контроля. Всем досталось: и авторам шпаргалок и готовых сочинений, наводнивших полки книжных магазинов, и разработчикам КИМов ЕГЭ по литературе, и составителям печально знаменитых пятисот тем выпускных сочинений. Айзерман – противник безжалостный, в лучшем смысле слова. Его обвинения не просто эмоциональны, они доказательны. Оправдываться бессмысленно, да и по факту просто невозможно. Потому что он кругом прав. И это понятно даже читателям, от школы далеким. Но основное достоинство этих глав не в убийственной критике, хотя она и виртуозна. Этими мыслями Лев Соломонович делился, в частности, с читателями «УГ» в серии публицистических эссе «Процедуры и смыслы», которые печатались в этом году на страницах газеты. И не в том, что он в очередной раз напоминает о том, что литература и информация о литературе суть разные вещи и недостаточно напичкать школьника знаниями о стилях, жанрах, тропах и средствах художественной выразительности, чтобы, тайком перекрестившись и облегченно вздохнув, с чувством выполненного долга отправить его восвояси, в большую жизнь. И даже очередное напоминание, что готовые точки зрения, идеи, уже разжеванные и разве что не проглоченные вместо ученика, суждения взрослых, которые предлагаются детям вместо их собственных, воспитывают ленивцев, лицемеров и словоблудов, – тоже не самое главное. Потому что оно повторится еще не раз, в том числе в самой созидательной и, пожалуй, оптимистичной, четвертой, части «Педагогической непоэмы». Здесь же поражает то, сколько имен возвращает Айзерман из небытия, с каким количеством философов и мыслителей знакомит современного педагога. Потому что информации сегодня, как известно, море, да только нужной – капли. Например, он обращается к работам выдающегося советского методиста Марии Александровны Рыбниковой, которая, по его собственному признанию, сформировала его как учителя. Оказывается, уже семьдесят лет назад Рыбникова предостерегала коллег от того, что мы видим сегодня: «Это желание воспитать средствами литературы осуществляется иногда, я бы сказала, методом коротких ударов – непосредственно от литературного образа, сразу же после чтения расшифровывая его значимость. Сам образ не переживается, не осваивается… Учащиеся не успевают еще пожить вместе с Герасимом, подумать о том, что их особенно волнует – о судьбе Муму, – им сразу задается вопрос об образе Герасима. Однако их больше интересует вопрос, почему все-таки Герасим утопил собачку». А ведь без «самого важного – любви к литературе, умения читать, умения разбирать, умения мыслить с помощью писателя, радоваться ему и на нем расти», – без всего этого нет подлинного воспитания на уроках литературы. «Однако Рыбникову давно уже не переиздают. В пособии для студентов она представлена двадцатью страницами. И сегодня большинство учителей Рыбникову не читали», – резюмирует автор «Педагогической непоэмы». Точно так же, как вряд ли читали Овсянико-Куликовского, в советские времена исследования прямого потомка императрицы Екатерины II были не в почете. А сколько имен современных мыслителей всплывают то тут, то там на страницах книги! Только успевай выписывать да обещать себе непременно прочитать.Выход здесьИ наконец, пресловутая «Возможность спасения». Потому что поставить диагноз – это полдела. Выписать лекарство – вот задача. В главе «Как» Лев Соломонович подробно, буквально на пальцах объясняет, с чем сам входит в класс, как раскручивает тугой клубок детских мыслей и чувств, о чем спрашивает и что требует. Отчего ему совсем не важно, что скажут ученики о противостоянии Чацкого и фамусовского общества, потому что скажут, конечно, что-нибудь да скажут, предварительно сдув все из очередной шпаргалки. Куда интереснее, что они ответят на вопрос, почему, размышляя о лучших минутах своей жизни, Андрей Болконский вдруг вспоминает мертвое, укоризненное лицо жены. Вот она, главная задача учителя: не натаскать, не выдрессировать, не вбить некую расхожую истину, не снабдить парой-тройкой трафаретов, но научить вчитываться и отвечать на самые парадоксальные вопросы. Так просто. И так сложно. Здесь же говорит о том, что стандартные сочинения, по которым многие сегодня так убиваются, – скорее зло, чем благо: «Что пишут о литературе в жизни? Рецензии, отзывы о прочитанном, обсуждают прочитанное, спорят о нем, доказывают свою точку зрения и опровергают то, с чем не согласны». Сочинения же по литературе учат не вчитываться, а отчитываться. «Только собственные усилия по постижению сцеплений художественного произведения могут научить эти сцепления постигать… Традиционные сочинения и уроки замкнуты в нерушимый канон. Творческие работы разомкнуты в безбрежность жизни и литературы». Именно они позволяют проверить не то, что молодой человек выучил, но то, чему он научился.Я лично знакома с двумя выпускниками Льва Айзермана. Известные журналисты, тонкие, вдумчивые критики, чей авторитет в нашей профессиональной среде непререкаем. О своем учителе вспоминают с нежностью и огромной любовью. Значит, все то, о чем он пишет, действительно работает. И выходит, что у нашего больного курса – литературы в школе – еще есть шансы на выздоровление.P.S. На завершившейся недавно XXV Московской международной книжной ярмарке по традиции вручалась национальная премия «Книга года». «Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе» заслуженного учителя России Льва Айзермана вошла в число трех претендентов на победу в номинации «Учебник XXI века». «УГ» поздравляет своего давнего друга и желает ему дальнейших творческих поисков и открытий.
Выбор читателей
Комментарии