Безумный кавалер. 5 августа 1850 года родился Ги де Мопассан

Анри Рене Альберт Ги де Мопассан родился в Нормандии. Его мать – Лора Ле Пуатвен была женщиной властной, всю жизнь сын испытывал на себе ее влияние. При этом он обожал отца, Гюстава де Мопассана, гуляку и дамского угодника, чей образ можно обнаружить практически во всех произведениях писателя – так что неизвестно, какое из родительских влияний оказалось сильнее.

Свой трудовой путь Ги де Мопассан начинал в морском министерстве, затем какое-то время прослужил в Министерстве просвещения. Через несколько лет в архивах министерства обнаружили характеристику на Мопассана: «Прилежный чиновник, но плохо пишет».

Мопассана никак нельзя назвать молодым, да ранним: рассказ «Пышка» он впервые опубликовал аж в тридцать лет. Но несмотря на столь поздний старт, за двенадцать лет творческой жизни он успел написать около трехсот новелл.

Учителем и литературным наставником Мопассана стал Гюстав Флобер. Свой первый литературный труд Ги отнес именно ему. Писатель прочитал эту пробу пера и… опустил ее в корзину для бумаг. То же самое он проделывал потом с каждой работой, которую Мопассан приносил ему в течение восьми лет. «Мальчик мой, – говаривал мэтр, – какова бы ни была вещь, о которой вы заговорили, имеется только одно существительное, чтобы ее назвать, только один глагол, чтобы обозначить ее действие и только одно прилагательное, чтобы ее определить. И нужно искать до тех пор, пока не будут найдены это существительное, этот глагол и это прилагательное, и никогда не следует удовлетворяться приблизительным».

Мопассан работал каждый день, не отходя от письменного стола с семи часов утра до полудня. Предварительно он так обстоятельно обдумывал свои произведения, что они выливались на бумагу практические без единой помарки. Этот режим, а также непомерная страсть к женщинам в конце концов и погубили Мопассана. У него начали болеть глаза, его мучили постоянные мигрени и бессонница, а когда с ума сошел его брат, Мопассан окончательно уверовал в то, что ему тоже суждена такая печальная участь. «Вы ведете трудовую жизнь, которая убила бы десяток обыкновенных людей», – сказал один из медиков. В конце концов писатель начал заговариваться и бредить. Однажды, в приступе помешательства, он полоснул себя ножом по горлу, но остался жив. Когда у Мопассана развилась мания преследования, его положили в парижскую психиатрическую клинику, где он и умер в возрасте 42 лет.

Лев Толстой называл роман Мопассана «Жизнь» «едва ли не лучшим французским романом после «Отверженных» Гюго». Анатоль Франс, комментируя язык мопассановских книг, сказал: «Я скажу лишь, что это настоящий французский язык, ибо не знаю другой, лучшей похвалы».

Иван Тургенев считал Мопассана «самым талантливым современным французским писателем».

«Едва ли был другой такой писатель, столь искренно считавший, что все благо, весь смысл жизни в женщине, в любви…» – писал Лев Толстой в предисловии к сборнику рассказов Мопассана «Заведение Телье». Единственное, в чем Лев Николаевич упрекал своего французского коллегу, – в отсутствии нравственного отношения автора к описываемым им предметам. Впрочем, Толстой был не одинок в своих упреках: Мопассан слышал их часто и всегда отвечал: «Литературная благопристойность! Что это такое?.. Предоставьте же писателям свободу замысла и творчества в соответствии с их склонностями и темпераментом, целомудренным или чувственным… не беспокоясь о благонравии, которое не имеет ничего общего с литературой… Вы просите морали? Ее нет у меня».

Максим Горький, читая одну из новелл Мопассана:

– Хорошо… Но похабно.

Откладывает книгу, дочитав последнюю страницу:

– Похабно… Но ведь хорошо!

Помимо фривольных взглядов Ги де Мопассан славился также своим остроумием. С первого взгляда невзлюбил Эйфелеву башню, считал, что этот «железный скелет» уродует Париж, и беспрестанно писал об этом в газетах. Однажды журналисты обнаружили Мопассана, преспокойно завтракающим в одном из ресторанчиков башни. «Но, господин Мопассан, не вы ли громче всех кричали, как ненавистен вам один вид башни! Что же вы тут делаете?» «Это единственное место во всем Париже, – спокойно ответил писатель, – откуда мне ее не видно».