Без необходимой социальной четкости

Сейчас мало кто помнит, что горбачевская перестройка началась с революции в киношных кругах. Знаменитые режиссеры потребовали снять с полок запрещенные в брежневский застой киноленты и выпустить их в широкий прокат, а заодно поменять руководство в Госкино и в Союзе кинематографистов. И власть дрогнула.

Одной из первых в пыльных запасниках была отыскана картина Элема Климова «Агония». Она была почти готова еще в 1973 году, но, как утверждал в конце 80‑х годов в беседах с киноведом Виктором Фоминым один из бывших партийных надзирателей над советской культурой Игорь Черноуцан, ее приемке яростно воспротивился Михаил Суслов. Суслов, конечно, не был ангелом, он действительно большую часть своей жизни следил за идейной чистотой в искусстве, но и всех собак на него вешать не надо. Первые запреты «Агонии» исходили не от Суслова, а как раз от Черноуцана.

Обратимся к архивным документам. Они свидетельствуют, что фильм о предреволюционных событиях и о Григории Распутине задумывался нашими кинематографистами еще в середине 60‑х годов прошлого века, и у истоков этой работы стоял в том числе крупнейший режиссер Иван Пырьев. На это важное обстоятельство еще 11 апреля 1968 года указал в своем обращении к секретарю ЦК КПСС Петру Демичеву, который курировал литературу, искусство и кино, сам Элем Климов. Он информировал высокопоставленного партийного функционера, что Пырьев был очень недоволен, что о Распутине плохо исторически образованная публика судила в основном по просочившимся в печать отрывкам из мемуаров скандального князя Юсупова и не самой лучшей пьесе 20‑х годов Алексея Толстого «Заговор императрицы», по которой минские киношники сняли неудачный фильм «Крах». Пырьев, по словам Климова, несколько лет назад создал на киностудии «Мосфильм» рабочую группу, которая должна была запустить в производство широкоформатный цветной фильм о трагическом шестнадцатом годе. Но в апреле 1968 года Госкино распорядилось все работы над картиной остановить.

Однако Климов не сообщил, почему киношное ведомство так поступило. Первая версия: из-за смерти Пырьева (режиссер скончался за два месяца до описываемых событий – 7 февраля 1968 года). Но это не так.

Как известно, сам Пырьев не собирался снимать картину о Распутине, в последние годы жизни он жил прежде всего Достоевским. К тому же еще в 1964 году его отлучили от главного поста на «Мосфильме» – директорского (но оставили за ним одно из творческих объединений – «Луч»). Другое дело – Пырьев действительно на протяжении нескольких лет горячо поддерживал идею создания фильма о драматических событиях конца 1916 года в бурлящем Петербурге. Он даже помог Анатолию Эфросу запустить в производство фильм по мотивам пьесы Толстого. Однако снятый Эфросом материал ему не понравился, и он потом попробовал сделать ставку на Климова, которому тогда было чуть больше тридцати лет (правда, злые языки утверждали, что Пырьев позвал Климова не потому, что увидел в нем большой талант: ему понадобились связи папы Климова, который занимал большую должность в Комитете партийного контроля при ЦК КПСС). А Климов начал с того, что отказался в основу фильма класть пьесу Толстого. Он попытался заказать оригинальный сценарий известному драматургу Александру Володину, но не нашел у него понимания, после чего пошел на поклон к Илье Нусинову и Семену Лунгину, с кем судьба свела его во ВГИКе во время работы над дипломным сатирическим фильмом «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен».

Два опытных кинодраматурга не отказали своему младшему товарищу. Весной 1966 года они подали в творческое объединение «Луч» заявку на сценарий, который назвали «Святой старец Гришка Распутин» («Мессия»). Но вынос в заглавие имени Распутина вызвал у руководства киностудии испуг. Поэтому кинодраматурги позже предложили другое название – «Антихрист».

Когда сценарий был готов, киношное начальство принялось его рассматривать чуть ли не под лупой и в конце концов потребовало все переписать, а заодно еще раз поменять заголовок. В новом варианте получилась «Агония».

К съемкам Климов приступил в январе 1968 года. Но уже 9 апреля из Гос­кино пришел приказ все работы над фильмом прекратить.

Климов написал жалобу. Но он еще не имел серьезного веса в киношном мире. В подобных случаях ушлые функционеры ни в какие диспуты с обиженными не вступали, а отвечали по привычному шаблону: производство прекращено ввиду идейных просчетов авторов, и даже искать правду уже было бессмысленно. Но за молодым режиссером маячила тень его отца. А кому из аппаратчиков хотелось ссориться с Комитетом партконтроля, в котором служил Климов-старший?! Поэтому жалобе был дан ход. Отдел культуры ЦК КПСС потребовал объяснений от председателя Госкино Алексея Романова.

Главный киношник страны признал, что подчиненные ему службы многое прошляпили на стадии утверждения переделанного сценария. Их убаюкала перемена кинодраматургами жанра. Нусинов и Лунгин историческую хронику переделали в трагедийный фарс. Все подумали, что и Распутин будет в фильме подан как посмешище. Но когда съемки начались, все функционеры прозрели. Тот же председатель Госкино Романов в отдельных эпизодах увидел в Распутине борца за права униженных и оскорбленных властью людей. Распутин, писал он, приобрел черты, «позволяющие допустить мысль о том, что это был человек, в какой-то мере выражающий чаяния народа» (РГАНИ, ф. 100, оп. 2, д. 540, л. 42). Кроме того, председатель Госкино узрел параллели между Распутиным, Пугачевым и Разиным. Все это привело его в страшный испуг, и он дал команду остановить все съемки.

Однако в отделе культуры ЦК не стали торопиться с выводами. Там еще несколько месяцев прорабатывали разные варианты. Партаппаратчики надеялись найти какое-нибудь компромиссное решение, которое, с одной стороны, позволило бы Климову продолжить съемки (а значит, и ублажило бы тогда Климова-старшего), а с другой – сняло бы все обвинения в идейной незрелости участников кинопроцесса. Но фигура Распутина почему-то продолжала вселять во всех больших начальников страх. Они многим готовы были пожертвовать, но ни в коем случае не соглашались оставлять Распутина центральным персонажем.

25 июля 1968 года заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС Игорь Черноуцан и заведующий сектором кино Филипп Ермаш дали своему руководству справку, что Госкино (обратите внимание: не партаппарат, а именно киношное ведомство) категорически против продолжения съемок. Со ссылкой на Госкино они сообщили, «что в настоящее время сценарий не имеет производственных перспектив и нуждается в коренной переработке. В центр этого произведения поставлена фигура Распутина, трактовка его поступков и действий в отдельных эпизодах дана без необходимой социальной четкости. В сценарии не раскрыты причины краха царского самодержавия. Авторы, по сути дела, обошли тему нарастания революционной ситуации в России в конце 1916 и начале 1917 г.» (РГАНИ, ф. 100, оп. 2, д. 540, л. 40).

Но и совсем ставить крест на фильме Черноуцан и Ермаш не захотели. Они подчеркнули, что замысел картины интересен. А затем два партаппаратчика дали свои рекомендации: попробовать еще раз сменить жанр и вернуться к реализму, что могло бы позволить киношникам «дать реалистически достоверное изображение исторических событий».

В справке Черноуцана и Ермаша интересна заключительная фраза. Два партаппаратчика сообщили, что режиссер Климов получил в отделе культуры ЦК все необходимые разъяснения и снял свою просьбу о встрече с секретарем ЦК Демичевым.

Сейчас можно только гадать, что именно Климову было сказано в ЦК. Скорее всего, молодому режиссеру на пальцах растолковали, что пока не время поднимать бучу по поводу «Агонии», а значит, и наживать себе могущественных врагов. Видимо, Климову дали понять, что для начала надо дождаться ухода из Госкино Романова, а потом попробовать все начать заново. И Климов послушал искушенных в интригах партаппаратчиков.

Романова убрали из Госкино в 1972 году. На его место был переведен из ЦК Филипп Ермаш, считавшийся креатурой члена Политбюро Андрея Кириленко. Этому чиновнику впоследствии создали репутацию сатрапа и главного душителя советского кино. Но киновед Фомин утверждал, что считать Ермаша самодуром и гнобителем – глубочайшее заблуждение. По его мнению, Ермаш знал и любил кино, но также знал и правила игры брежневского режима. Он не мог открыто помогать многим мастерам, поэтому нередко действовал из-за кулис, а это видели не все. И если бы не Ермаш, тот же Климов в 1973 году вновь ни за что бы не запустился со своей «Агонией». А практически готовый фильм в 1975‑м запрещали уже несколько членов Политбюро, на которых Ермаш повлиять, естественно, никак не мог.

Осталось понять: так как же оценивать Григория Распутина? Он был среди тех, кто в 1916 году способствовал разрушению царской России? Или это действительно святой старец?

Вячеслав ОГРЫЗКО, литературовед, главный редактор интернет-издания «Литературная Россия»