Без глянца. Проделки Пушкина в Михайловском

Как известно, Пушкин не прочь был пошутить и нередко проявлял свое недюжинное жизнелюбие в розыгрышах и проделках. При подготовке материала о некоторых из них автор воспользовался записками хранителя заповедника в Пушкинских Горах Семена Гейченко «Рассказы деда Прохи». Речь пойдет о жизни поэта в Михайловском.

Веселая трапезаВ барском доме было тихо, темно и безлюдно. Старуха нянька ушла на дальнее богомолье в Опочку, а оттого дом в Михайловском казался необитаем. Однако поэту работалось в такие часы усердно…Но что за беда? Внезапно кто-то взялся за дверную ручку его комнаты. Постоял, вздыхая, как мрачный и голодный лесной волк.- Эй, кто там таков будет? – крикнул разгневанный Пушкин.- Вашего приходу добрый пастырь, – прорычал робко лесной волк. – Это я, отец Ларион Воронецкий, по приказанию вашего высокородия явился, Александр Сергеевич!Затворник Пушкин задул свечи, откинул занавески и открыл щеколду. В его каморку ворвался золотыми зайчиками дневной свет!- А… гряди, гряди, отче. Здравствуй, добрый пастырь приходу нашего! – поэт смиренно и богобоязненно сложил руки, сделав вид, что желает подойти под пастырское благословление. – Зачем пожаловал, отче?Отец Ларион несколько смешался:- Да вот насчет сочинения я пришел, ваше высокородие, как вы приказывали. Историю Воронического погоста принес. С древней церковной книги переписал собственноручно…- Вы ведь вкушаете, отче Ларионе, я знаю?- Как будет милость ваша, – ответил добрый пастырь.- Вы, отче, устраиваетесь тут пока, а я в свою очередь сбегаю распорядиться по хозяйству.Спустя некоторое время в каморку поэта внесли поднос с вином и многими закусками….За разговорами шла четвертая бутылка. За кого и за что только не пили новые знакомцы! За отцов-матерей, за добрых людей, во здравии и болезнях и нетях обретающихся. Потом стали возглашать многолетье полоненным, заключенным, затюремным, царской службой угнетенным. Особую чару, как водится, – за знатный род Ганнибалов и Пушкиных – покровителей храма отца Лариона. Затем, на последнем взводе, пошел душевный разговор о смысле жизни, незаметно перешедший на божественное. «Поп-шкода» кричал, осуждая вольнодумные речи собутыльника как безбожные, обещая тому вырывание ноздрей, клеймо и Сибирь:- Быть тебе ужо в Соловках в колодках! Отдай мою историю!- Накося выкуси! – в свою очередь крикнул Пушкин вслед уходящему отцу Лариону.Как дошел, батюшка не помнил! А вернулся к себе домой тот туча тучей. Любопытная поповна прижалась к нему:- Тятенька, миленький, ну каков он, михайловский барин?А отец Ларион шапкой оземь со всей силы ударил, крича:- С алхимиком и безбожником я вконец разругался! Ушел, прости Господи, от такого стола, не попрощавшись. Ноги сами куда унесли…На другое утро под окном поповского дома остановился всадник на вороной лошади. Он постучал в окошко плеткой и прокричал:- Люди добрые, сказывают, добрейший отец Ларион недужит? Дайте ему, богомольцу, стакашек зубровки: полегчает! Да передайте, мол, Александр Сергеев сын Пушкин мириться приезжал. Будет через час-два, к чаю…ЗвонарьОбожал Александр Сергеевич лазать на колокольню в колокола звонить. А дело было в Светлую неделю. Один раз михайловский барин так ретиво звонил, что у отца Лариона в его церкви Воскресения на Ворониче голова кругом пошла. Они гудели неотразимо, звон набегал на звон. Звуки неслись по усадьбе, рощам, лугам, полям, заливая всю округу! Они плыли по Сороти как древняя песня о вечности, о Руси, о душе народной. Терпел поп, терпел, да не выдержал – пошел к колокольне. Стал шапкой махать поэту: дескать, звонарь, кончай гудеть.Пушкин в тот раз был настроен миролюбиво: послушался, спустился с высоты на грешную землю, подошел к пастырю, похлопал себя по тощему животу и с улыбкой сказал:- Вот до чего твоей музыки набрался, батюшка, не помещается.Довольный собой Пушкин прыгнул через забор и побрел в Тригорское – на яйца, куличи и пасху и с милым женским сословием христосоваться…